Потом удар.
Для некоторых народов удар бывает смертельным.
И исчезают народы. Но некоторые не погибают, и не исчезают. И чудовищная
боль, боль хуже смерти переполняет тело и душу народа. И сознает: переломаны
руки и ноги, возможно, хребет и шея, все в крови, все болью пропитано. И
боли мучительны. И колышутся голоса: как хорошо было падать! И есть
возможность падение продолжить: вокруг пропасти, и там за карнизом - пустоты
бездонные, только вскользнуть... Боли невыносимы. Карабкаться снова? Тысячу
лет? И хочется в пропасть...
Страшно возвращалась жизнь в ее тело. Лучше бы не возвращалась. Гудит
голова колокольным набатом, чугунные молоты дробят позвоночник. Она
шевельнула рукой и вскрикнула. Она прокляла жизнь, в которую злая судьба
возвращает ее. И решила никогда не жалеть жизни. Ни своей, ни чужой. И
встретить смерть кроткой улыбкой, когда бы ни выпала ей смерть, сейчас или
потом, какой бы ни выпала ей смерть: в собачьих зубах или в опилках
расстрельного подвала.
Лучше бы скорее. Лучше бы прямо сейчас.
Но смерть гуляет близко, Настю не замечая. Гдето рядом летел вверх
колесами поезд. Вот там сейчас пирует смерть. Где-то рядом рыщут чекисты с
собаками, добивая тех, кто выбрался из-под разбитых вагонов. Но ищут они
Настю. Даже не ее, а "Контроль-блок". Им не дано знать, зачем. Им приказали.
Им приказал Бочаров. Для Бочарова получить "Контроль-блок" - вопрос жизни и
смерти. И для Ежова. И для Фриновского. И для Бермана. Так что не над одной
Настей смерть крылья распустила. И для товарища Сталина вырвать
"Контроль-блок" из лап НКВД - вопрос жизни и смерти. Отключить Сталина от
связи - это отключить от власти. Отключат связь и будут передавать приказы
от сталинского имени...
Непонятно, почему смерть не идет. Разве трудно Бочарову догадаться, что
Настя могла выпрыгнуть раньше и сейчас лежит где-то рядом с насыпью. Разве
трудно найти и убить?
Тихо совсем Настя позвала смерть. Ответила смерть лаем своры чекистских
псов. Ответила прямо с насыпи.
Но не подошла.
Свиреп и страшен старший майор государственной безопасности Бочаров. Если
бы на нее у него шерсть была, так стояла бы та шерсть сейчас дыбом. И взгляд
его не прям, а вроде чуть скошен, вроде он себе все за спину смотрит, вроде
без лая и без рева вцепится сейчас зубами в глотку кому-то невидимому за
своей спиной. Та самая в нем неподвижность, которая у собак бывает в самый
последний момент перед яростным броском, когда стоит пес и
Не знает она, сколько времени лежала не шевелясь. Может, минуту. Может,
час. Может, день. Мозг ее работает ясно и четко. Как всегда. Но времени не
замечает. Время просто не существует. Точнее, Настя существует вне времени.
Нельзя сказать, что она живет. Не живет, а блуждает между болью и вечностью.
-
Вновь она прокляла жизнь и поклялась себе не жалеть жизни, когда ее будут
убивать. Ей никогда не приходило в голову, что можно тихо, спокойно умереть.
Она знала, что ее зарубят топором. Знала, что поднимут на нож. Знала, что ей
однажды в затылок стрельнут. Другие возможности она представить не могла.
Это была та самая граница, дальше которой ее воображение не шло. И тут она
чувствовала себя младшей сестрой Сталина. Он тоже не мог умереть сам. Ночами
Настя отчетливо видела морду террориста, который стреляет в товарища
Сталина, руку ближайшего друга, который в стакан с водой порошок сыплет...
Ясно ей, почему смерть к ней не подходит: от каменной насыпи ее отбросило
к лесному озеру, и тело лежит не на острых сухих камнях, а в мягкой холодной
влаге. Протянула руку, опустила ладонь в чистую воду. Зачерпнула воды.
Плеснула в лицо. Еще. Подтянулась к воде. Опустила лицо в воду, непонятно,
куда смотрит, и непонятно, над чем песья голова размышляет.
Подняла голову. Попила воды. Где же "Контрольблок"? Вот он. За спиной. В
мешке. Не поломался? Разве такая штука ломается? Такую железяку хоть с
самолета бросай. А может, он ей жизнь спас, как броневой плитой спину
прикрыв.
Попыталась встать Настя. Не вышло. Поползла. Сползла в воду. Обожгла
октябрьская вода, как крапива. Но тренирована Настя. Легче в воде. Ледяной
компресс. Поплыла. Нырнула, чтоб и голове легче. Вынырнула.
Мелкое озеро. По грудь, по шею. Иногда ил под ногами, иногда коряги.
Камыш по берегам. По насыпи цепь идет. Прочесывают. Опять с собаками.
Большой черный пес остановился там, где она совсем недавно была.
Принюхался. Пошел было вперед. Остановился. Огляделся. Вернулся. Еще
принюхался. Сумерки. Не знает Настя: сумерки потому, что темнеет, или
потому, что рассветает. Побежал пес дальше.
Сторонятся подчиненные Бочарова. На глаза стараются не попасть. Потому
как расстреляет. Расстреляет потому, что ему сейчас кого-то расстрелять
надо.
А кому-то на доклад к нему идти
Идут.
Самая простая наука - тактика. Нужно представить себя на месте противника
и попытаться понять, каких действий он ждет от вас. И поступить прямо
наоборот. Сделать то, чего он не ждет. Вот и вся тактика. Плохо Насте
совсем. Нужно от боли отвлечься. Нужно о чем-то думать. Думает Настя о
Бочарове. Представила себя на его месте.
Доложили Бочарову: машинист паровоза ранен, но жив. Сообщил: залезла в
паровоз девка в штанах с пистолетом, с мешком заграничным. В топке
паровозной папки жгла. Сколько папок? Десять-пятнадцать. И стреляла, падла,
в кого ни попадя. Взбесилась. Глаза, что у ведьмы.
Одно Насте спасение: к Сталину идти.
Но на дорогах сейчас Бочаров засады выставит и кордоны. И во всех
деревнях. На всех станциях и пристанях. Оповестит Бочаров все почтовые
отделения, телеграфные и телефонные станции. Нет у Насти возможности со
Сталиным связаться. Радиостанции нет, а телефон, телеграф и вообще все
системы известно в чьих руках.
Еще доложили Бочарову: поезд, проломив ворота, прошел девять километров и
сошел с рельсов. Причина катастрофы непонятна. Железнодорожное полотно в
районе катастрофы повреждено, но не это причина катастрофы: не оттого
крушение поезда, что путь поврежден, а путь поврежден оттого, что поезд
переворачивался и под откос летел. Поврежденный путь - не причина
катастрофы, а следствие. Причину катастрофы пока выяснить не удалось. Из-под
обломков извлечено сто тридцать два обезображенных трупа. Нет ли женского
трупа? Нет, женского нет. Но работы продолжаются. Под обломками явно есть
еще трупы. Девятнадцать раненых найдены в районе катастрофы и добиты. Есть
предположение, что не менее сорока заключенных с легкими ранениями и ушибами
сумели уйти в разные стороны. Поиск и преследование организованы.
Молча Бочаров доклады слушает. Церковь он сам обследовал. Сейф вскрыт. Не
взломан, но вскрыт. Чисто вскрыт. Профессионализм за гранью вероятного.
Много на своем веку Бочаров вскрытых и взломанных сейфов видел, а такой
чистой работы не встречал. По долгу службы старший майор государственной
безопасности Бочаров лучших медвежатников страны по почерку знает. Всех в
памяти перебрал. Нет сейчас в Союзе такого мастера. Голову на отгрыз: за
последние десять-пятнадцать лет так чисто медведя никто в Союзе не вскрывал.
Понятно, это не Жар-птица работала. Работал профессионал самого крупного
калибра. Но откуда он взялся? Медвежатников старой классической школы всех
извели, вымерли они, как динозавры. Точнее - истребили их, как волков в
Германии, как горностаев на Руси. В будущем они снова возродятся. Но на
данный момент, на октябрь 1938 года, их пусть временно, но извели. Похоже,
вынырнул великий медвежатник из прошлого, вскрыл сейф и снова в прошлое
ушел.
Гуталин сам урка. Тифлисское казначейство с партнерами курочил. Вся
Европа восторгом исходила, когда товарищ Сталин банки грабил. За что ни
возьмется, все у него получается. Гуталин к мастерству вскрытия сейфов явно
неравнодушен. Может, где-то держал Гуталин медвежатника высшего класса для
такого случая? А как тот медвежатник на спецучасток пролез? И куда девался?
Был когда-то на Руси легендарный Севастьян, так нет его давно. Пропал еще в
Гражданскую. Вот только Севастьян один так и смог бы сработать. Больше
некому.
Странный Севастьян, однако. В сейфе не тронута коллекция орденов, не
тронуты бриллианты, монеты, слитки и самородки. Севастьян хоть горсть бы
бриллиантов в карман сунул...
Но главное пропало. Пропали папки на Гуталина и на Дракона. Пропал
"Контроль-блок". Без этого двадцатисемикаратовый голубой бриллиант Бочарову
не в радость.
Скрипит Бочаров зубами.
Прикинула Жар-птица: вдоль железнодорожного полотна дороги нет. И вообще
рядом дорог нет. Машины сюда не пройдут. Другого паровоза у них нет. А
пешком десять километров - путь не близкий. Проверить всю линию от
спецучастка до места крушения не просто. Настя может под обломками разбитого
поезда лежать. Могла сгореть. А могла и спрыгнуть. Причем могла спрыгнуть
сразу после того, как локомотив проломил ворота спецучастка.
Лес и болота. Она могла уйти далеко, могла захватить коня, велосипед,
машину, могла выйти на железнодорожную магистраль и прыгнуть на проходящий
поезд. Кроме того, знает Бочаров, что Настя какой ни есть, а все-таки
диверсант: одежда и обувь пропитаны составом "ТК", человек запаха "ТК" не
улавливает, а собаке этот запах вроде молотком в нос.
В общем, если поставить себя на место Бочарова, то задача не такая и
легкая. Ко всему - в разбившемся поезде могли уцелеть заключенные. Те, кто
уцелел, разбегаются. Сколько их, неизвестно. Они могут в округе воровать
продовольствие, одежду, лошадей, машины, оружие, нападать на людей. Сейчас
посыплются доклады из районов, поди разберись, куда силы бросать.
Сидит Бочаров, думает. Машинист уверяет, что одна она в паровозе была. А
где же тот медвежатник, который сейф открыл? Черт с ним, с медвежатником. У
нее с собой были папки и что-то тяжелое в мешке. А в лес она уходила с
легким мешком. Следовательно, все силы только на поиск девчонки. Куда она
может пойти? Может пойти на восток. Откуда-то с Урала может вызвать самолет,
и ее заберут. Может пойти на запад. Но на запад - Волга. Волгу надо
переплыть. В октябре дураков нет через Волгу плавать. А все причалы,
пристани, все лодки - под контроль. Мост через Волгу тут один.
Железнодорожный. Мост и так под полным контролем. Мост ей не перейти. Еще
есть мост железнодорожный под Ульяновском - это сто пятьдесят километров
вверх по течению. И мост железнодорожный под Саратовом. Это триста
километров вниз по течению. Но все мосты под контролем. Железнодорожным
мостом не пройдешь и поездом не проедешь. Проверяются все поезда.
Только слышал давно Бочаров краем уха, что вроде у Гуталина налажена
какая-то система железнодорожного движения. Какие-то поезда по каким-то
тайным графикам носятся по всей стране. Если Жарптица посвящена в эту тайну,
если знает какой-то полустанок и время, когда там сталинский поезд
останавливается, то подхватят ее и увезут.
Все разъезды под контроль? Не плохо бы. Но уж очень страна велика.
Сидит Настя, думает. Бочаров мог позвонить Ежову, и тогда все НКВД против
нее. Тогда все станции, все аэродромы под контролем. Тогда все телеграфные и
телефонные станции ждут, где она объявится. И не пропустят. Ее поймают, как
только она попытается звонить или телеграмму отправлять. На той стороне
Волги, на разъезде 913-й километр каждую субботу с двенадцати ночи до
двенадцати дня стоит ремонтный поезд "Главспецремстрой". Как через Волгу
перебраться? Много у товарища Сталина поездов-призраков, ходят они
