меня есть немало ярких воспоминаний, больше, чем у иных людей: как жили и
умирали короли, приходили новые боги и уходили старые, как создавались и
гибли королевства. Но в памяти иногда остаются и не великие дела; сейчас,
в моей последней тьме, мне особенно живо вспоминаются мелочи, мирные,
заурядные, минуты, которые охотно пережил бы снова, а не огненные
мгновения власти. Я вижу словно сейчас - и как отчетливо! - то золото
послеполуденного солнца. Журчит источник, переливчато звенит песня
зяблика, гудят дикие пчелы, белый пес вдруг принимается вычесывать блох из
своей лохматой шубы; у костра стоит на коленях Артур и упоенно
переворачивает форель на ореховом прутике, лицо у него торжественное,
сосредоточенное, спокойное, высвеченное изнутри тем светом, что
проблескивает только на лицах вот таких людей. Сегодня - его начало, и он
об этом знает.
Он почти ни о чем меня не спрашивал, хотя с губ его, наверное,
рвались сотни вопросов. Я думаю, он знал, сам не сознавая откуда, что мы
на пороге событий, слишком важных для слов. Не все можно выразить словами.
Слова искажают смысл своими слишком четкими значениями, своими
множественными связями с миром обыденного.
Мы поели в молчании. Я размышлял о том, как сказать ему, не нарушая
слова, данного Утеру, что я собираюсь взять его с собою к королю. На мой
взгляд, Ральф ошибался: мальчик отнюдь ни о чем не догадывался; но должен
же он как-то заинтересоваться событиями этого дня - не только мечом, но и
беседой, которая состоялась между мной и Кадором, и его обращением с
Ральфом. Но он молчал, не спросил даже, почему Ральф уехал и оставил его
со мной одного. С него словно было довольно того, что есть. А та стычка на
берегу как будто бы никогда и не существовала.
Мы ели под открытым небом, и, когда кончили, Артур, ни слова не
говоря, убрал посуду и принес в миске воды мне умыться. Потом он
примостился у моих ног на ступенях часовни, сплетя пальцы на одном колене.
Зяблик все еще распевал. Окутанные синей тенью, туманные, задумчивые горы
расселись вокруг, поджав колени. Я чувствовал, как тайные силы обступают
меня со всех сторон.
- Этот меч, - проговорил Артур. - Ты ведь, конечно, знал, что он там.
- Да, знал.
- Он сказал... он назвал тебя колдуном? - В его тоне прозвучал еле
слышный вопрос. На меня он не смотрел. Он сидел на ступеньку ниже меня,
опустив голову и разглядывая пальцы, сплетенные на колене.
- Ты же знаешь. Ты сам видел, как я колдую.
- Да. В первый раз, когда я сюда приехал, ты показал мне меч на
каменном алтаре, и он был прямо как настоящий... - Он осекся, поднял
голову, словно вдруг сделал открытие. Голос у него зазвенел: - Он и был
настоящий! Вот этот самый меч, верно? Его изображение в камне! Верно ведь?
Верно?
- Верно.
- Что же это за меч, Мирддин?
- Помнишь, я рассказывал тебе и Бедуиру про Максена Вледига?
- Да, отлично помню. Ты еще сказал, что это его меч высечен на
алтаре. - И снова открытие: - Так этот он самый и есть? Его меч?
- Да.
- Как же он попал на остров?
Я ответил:
- Я положил его там. Несколько лет назад. Я привез его сюда из одного
места, где он был спрятан.
Тут он совсем ко мне обернулся и заглянул мне в лицо долгим взглядом.
- То есть ты его нашел? Значит, это твой меч?
- Этого я не сказал.
- Ты нашел его с помощью колдовства? Где же?
- Я не могу открыть этого, Эмрис. Когда-нибудь тебе, быть может,
самому придется искать это место.
- Зачем?
- Не знаю. Но первая потребность мужчины - меч. Чтобы воевать с
жизнью и одолеть ее. Потом, когда он одолеет и станет старше, тогда он
испытывает другую потребность - в пище для духа...
Немного спустя я услышал его тихий вопрос:
- Что ты сейчас видишь, Мирддин?
- Я видел процветающую страну, тучные хлеба по долинам, мирных
пахарей за работой, как в старые римские времена. Я видел меч, праздный и
скучающий, и долгие дни мира, сменившиеся постепенно днями драк и
раздоров, и нужду в подвиге для праздных мечей и несытого духа. Вот зачем,
наверное, бог отнял у меня Грааль и копье и спрятал под землю - чтобы в
один прекрасный день ты мог отправиться на розыски остальных сокровищ
Максена. То есть нет, не ты, а Бедуир... это его дух, а не твой возалчет и
возжаждет и устремится за утолением к ложным источникам...
Словно издалека я услышал, как голос мой замер и наступила тишина.
Зяблик улетел, пчелы затихли. Я увидел, что мальчик стоит и смотрит на
меня широко раскрытыми глазами.
Он спросил со всей силой своего простодушия:
- Кто ты?
- Мое имя Мирддин Эмрис, но я известен как маг Мерлин.
- Мерлин?! Но тогда, значит, ты... ты и есть... - Он осекся и
сглотнул.
- Мерлин Амброзий, сын Амброзия, верховного короля... Да.
Он долго молчал. Я видел, как мысль его пробирается назад,
вспоминает, прикидывает. Но про себя он по-прежнему не догадывался - он
слишком сжился со своей ролью Экторова безымянного выкормыша. И, как все в
королевстве, твердо верил, что принц воспитывается в пышности где-то на
заморском дворе.
Наконец он прервал молчание, и в тихом голосе его прозвучала такая
внутренняя сила и радость, что непонятно было, как он может все это
вместить. Но то, что он сказал, изумило меня:
- Значит, меч этот - твой. Ты нашел его, а не я. Мне было только
назначено доставить его тебе. Он твой. Сейчас я тебе его принесу.
- Нет, Эмрис, погоди...
Но он уже ушел. И тут же возвратился бегом и протянул мне меч.
- Вот. Возьми. - Он задохнулся. - Я должен был догадаться, кто ты...
Не за морем, в Бретани, рядом с принцем, как утверждали некоторые, а
здесь, в своей стране, ждешь, когда надо будет оказать поддержку
верховному королю. Ты - Амброзиево семя. И найти этот меч мог только ты. Я
же обнаружил его только потому, что ты меня туда послал. Он принадлежит
тебе. Возьми его.
- Нет. Не мне. Не побочному отпрыску.
- Разве это так важно?
- Да, - мягко сказал я.
Он молчал. Меч у него под боком скрыла тень. Я неправильно истолковал
тогда его молчание: помню, я только обрадовался, что кончился этот
неприятный разговор.
Я встал на ступени.
- Поди отнеси его в часовню. Пусть лежит, как назначено, на божьем
алтаре. И бог, который властвует в этом месте, посторожит его. Ему
предназначено лежать здесь до той поры, покуда перед лицом всех людей за
ним не явится законный наследник престола.
- Ах, так. Ты потому и послал меня? Чтобы я принес меч для
наследника?
- Да. Придет срок, и меч достанется ему.
К моему удивлению, Артур улыбнулся, вполне довольный. И кивнул. Мы
вместе внесли меч в часовню. Он положил его на алтарь прямо над его
высеченным в камне изображением. Это был один и тот же меч. Артур,
помедлив, разжал рукоять, отступил от алтаря и встал рядом со мною.
- Ну а теперь, - начал я, - мне нужно тебе кое-что сообщить. Герцог
Корнуолл принес известие...
Договорить мне не пришлось. Из лесу донесся приближающийся стук
копыт, Кабаль вскочил, ощетинившись, и зарычал, Артур резко обернулся.
Голос его прозвучал встревоженно:
- Слышишь? Это Корнуолл возвращается со своими ратниками? Что-то,
должно быть, случилось... Ты уверен, что они не замышляют против тебя зла?
Я положил ладонь ему на плечо, и он замолчал, потом, видя волнение в
моем лице, спросил:
- Тогда в чем же дело? Ты этого ждал?
- Нет. Да. Сам не знаю. Повремени еще немного, Эмрис. Да, да, это
должно было произойти. Я так и думал. День еще не кончен, Эмрис!
- Что это все значит?..
Я покачал головой.
- Идем со мной им навстречу.
Конники, на полном скаку выехавшие на поляну, были не корнуолльцы.
Красный на золоте рдел дракон. Люди короля. Командир остановил отряд и
выехал вперед. Его взгляд обвел поляну, замшелую часовню, мои простые
одежды; он скользнул по отроку, стоявшему рядом со мною, скользнул совсем
мельком и остановился на моем лице. Приветствуя меня, офицер низко склонил
голову.
Он произнес слова формального приветствия от имени короля. Затем
последовали известия, которые я уже слышал от Кадора: король с войском
идет на север и намеревается стать под Лугуваллиумом, дабы встретить лицом
к лицу силы Колгрима. Далее командир с тревожным видом сообщил мне, что в
последнее время недуг короля заметно усилился, случаются дни, когда он
совсем не может держаться в седле, но готов в случае нужды ехать на бой,
лежа в повозке.
- И вот что мне поручено сказать тебе, мой господин. Верховный
король, памятуя о той помощи и подмоге, что ты оказывал войску его брата
Аврелия Амброзия, просит тебя теперь покинуть здешнее убежище и приехать к
нему туда, где он поджидает врагов. - Все это произнесено было единым
духом, на память. В заключение же он произнес: - Сударь, еще я должен
сказать тебе, что это - призыв, которого ты дожидаешься.
Я склонил голову.
- Да, я ждал его. Я уже и сам послал предупредить короля, что еду к
нему, и Эмрис из Галавы - со мною. Тебе поручено сопровождать нас? В таком
случае ты, конечно, будешь столь любезен, что повременишь, покуда мы
соберемся. Эмрис, - обратился он к Артуру, стоявшему подле меня в
оцепенении восторга, - идем.
Он вошел вслед за мной в часовню. И лишь только мы остались одни,
ухватил меня за рукав.
- Ты возьмешь меня с собой? Это не шутка? И если дойдет до боя, то
я...
- То ты будешь сражаться.
- Но мой отец граф Эктор... Что, если он запретит?
- Тебе предстоит сражаться не при графе Экторе. Ведь это люди короля,
и ты едешь со мною. Тебе предстоит сражаться при короле.
- Я знал! - весело воскликнул Артур. - Знал, что сегодня день чудес!
Сначала я думал, белый олень привел меня к мечу и меч этот - для меня. Но
теперь я понимаю: это был просто знак, что сегодня - мой первый бой... Но
что это ты делаешь?
- Смотри, - ответил я. - Я сказал тебе, что мы оставим меч под
охраной бога. Он слишком долго пролежал во тьме. Оставим же его теперь
залитым светом.
Я вытянул руки. Из воздуха возникло белое пламя и пробежало по
клинку, задрожала, задымилась в огне неразборчивая руническая вязь. Пламя
разрослось, охватило алтарь и, вспыхнув ярким факелом, опало - осталась
одна светлая каменная плита, и на ней - ничего, только выпуклое
изображение меча.
Артур никогда прежде не видел, как я занимаюсь магией, он стоял с
разинутым ртом, глядя на вспыхнувшее в воздухе пламя, от которого занялся
камень. Потрясенный, даже слегка испуганный, он сделал шаг назад, и слабый
отсвет огня упал на его бледное, без кровинки на щеках, лицо.
Все было кончено. Он молча облизнул губы. Я улыбнулся ему.
- Ну что ты? Ты же и прежде видал мое искусство.
- Да. Но не такие вещи... Все это время, что мы с Бедуиром ездили к
тебе, ты даже не намекнул мне, что ты за человек на самом деле... Такой
могущественный. Я и понятия не имел. Ты нам ничего не говорил.
- Нечего было и говорить. Мне не было нужды прибегать к
могущественным чарам, а научить этому вас с Бедуиром я все равно бы не
мог. В вашем распоряжении другие искусства. А понадобится тебе это, я
всегда буду к твоим услугам.
- Правда? Всегда-всегда? Хорошо бы.
- Так и будет.
- Откуда ты знаешь?
- Знаю, - ответил я.
Он еще минуту разглядывал мое лицо, и в его взгляде я увидел целый
мир неуверенности, смятения и тревоги. Это был взгляд мальчика, незрелого,
растерянного, но он тут же исчез за броней его неизменной блистательной
