поля сражения, и, хотя приближенные обступили его плотным кольцом, не
подпуская врага к носилкам, самая яростная сеча пошла именно там, вокруг
королевского дракона, и время от времени мне видно было, как сверкала
золотая мантия и взблескивал собственный меч короля. Справа от него
рубился король Регеда, а рядом с ним Кау и трое из его сыновей. Там же
сражался и яростный, упорный Эктор, а слева - Кадор, с истинно кельтским
блеском и упоением. Артур от природы был одарен и упорством одного, и
вдохновеньем другого, но сейчас, я знал, он не ведал большего счастья, чем
сражаться, прикрывая слева своего короля. Ральф в свою очередь, чуть
отступя, прикрывал левое плечо Артура. Я видел, как его каурая кружится,
вьется и оседает на круп бок о бок с белым жеребцом.
А битва кипела, перекидываясь то туда, то сюда. Вон знамя покачнулось
и упало под яростным натиском врага; но британцы наседают снова, мелькают
боевые топоры, и пятятся перед ними воющие волны саксов. А через
заболоченную речную низину уже несколько раз промчался одинокий всадник -
гонец, как можно было понять, промчался и исчез среди деревьев на том
берегу. Теперь уж мне было совершенно ясно, что там укрываются и выжидают
полки Лота. И я знал, так же определенно, как если бы прочел его мысли,
что выжидает Лот не королевского приказа. Каких бы призывов о помощи ни
отвозили ему те гонцы, все равно он не вступит в битву, покуда не станет
очевидно, на чью сторону клонится победа. Так два кровопролитных часа, от
полудня до трех, бились британские силы, лишенные свежих подкреплений.
Ранен король Регеда и унесен с поля битвы, его полки удерживают позиции,
но мне видно, что они готовы дрогнуть. И однако, по-прежнему не
показываются воины Лотиана. Еще немного, и, если они не ввяжутся в бой,
будет, пожалуй, поздно.
Потом и впрямь стало похоже на то, что исход сраженья решен. Раздался
крик в гуще сечи, крик ярости и отчаяния. Королевский штандарт с алым
драконом закачался, покосился и начал падать. И вдруг, несмотря на
расстояние, я увидел все с такой отчетливостью, словно находился там,
рядом с носилками короля. Отряд саксов, рыжебородых великанов, красных от
крови, текущей из нечувствительных ран, набросился на британцев,
сражавшихся вокруг короля, со всей своей мощью и свирепостью. Иные из них
пали под ударами защитников короля, иных удалось потеснить назад, но двое,
размахивая боевыми топорами, пробились слева к самым носилкам. Топор
ударил по древку штандарта, дракон закачался, стал валиться. Державший его
знаменосец, облившись кровью из перерубленного запястья, упал под копыта
лошадей. А топор, описав дугу в воздухе, уже готов был обрушиться на
короля. Утер, поднявшись на ноги, замахнулся было мечом. Но меч Ральфа
сверкнул и, опередив его, вонзился в сакса, тело окровавленного врага
рухнуло поперек носилок, золотая королевская мантия обагрилась. Король
оказался пригвожден к креслу телом убитого. Второй сакс, грозно воя,
бросился к нему. Ральф с проклятьями заворачивал коня, стремясь загородить
беззащитного короля от нового нападения. Но исполин сакс раздвинул
британские копья, как разъяренный бык - высокую траву, и занес топор над
королем. Казалось, ничто уже не остановит его руку. Но я увидел, как Артур
направил вперед белого жеребца, в это время древко штандарта упало коню на
грудь, и тот, заржав, взвился на дыбы. Артур, сжав коленями коня, поймал
древко, крикнул и перебросил его другому ратнику по ту сторону от
королевских носилок, а сам обернул ржущего, бьющего копытами жеребца
навстречу нападающему исполину саксу. Сверкнул дугой боевой топор,
обрушился вниз. Жеребец подпрыгнул, отпрянул, удар пришелся мимо, однако
задел на пути меч Артура и выбил его из руки наземь. Снова взвился на дыбы
жеребец, ударил убийственными передними копытами, и лицо сакса с топором
превратилось в кровавое месиво. Но вот конь опустился на ноги подле
королевских носилок, рука Артура потянулась к поясу за кинжалом, и в это
время негромко, но отчетливо раздался голос короля: "Бери!" - и он бросил
Артуру рукоятью вперед свой собственный меч. Артур вытянул навстречу руку
и поймал рукоять меча. Я видел, как блеснул в воздухе острый клинок. Белый
жеребец уже опять поднялся на дыбы, и штандарт снова реял высоко в
воздухе, алый на золотом. Грянул крик и покатился по полкам от центра, где
белый горячий жеребец под королевским драконом ступал по бабки в крови. И
с криком ратники ринулись к ним. Я видел, как воин со штандартом замялся и
нерешительно оглянулся на короля, но король взмахом руки отослал его
вперед, а сам с улыбкой откинулся на спинку своего кресла.
Тут и лотианские полки, упустив минуту для задуманного Лотом
картинного вмешательства, высыпали из леса и обрушились вниз, множа ряды
наступающих британцев. Но битва была уже выиграна. Не было на поле
человека, от чьего взгляда ускользнуло бы то, что произошло. На глазах у
всех, белый на белом коне, казалось, воинский дух короля вырвался из его
немощного тела и, точно блик света на острие копья, устремился вперед,
нанося удар в самое сердце саксонского войска.
Саксы, теряя позицию за позицией, отступали к заболоченному краю
поля, теснимые торжествующими, распалившимися бриттами, а позади
сражающихся на поле выбегали люди и выносили раненых и умирающих. Носилки
с Утером, вместо того чтобы двинуться назад, продолжали следовать за
Артуром. Но самая гуща сражения кипела теперь не вокруг них, а далеко
впереди, где под красным драконом всем были видны белый жеребец, и белый
плащ, и блистающий клинок королевского меча.
Дальше стоять у всех на виду на вершине холма мне было незачем, да
никто уже и не обращал на меня внимания. Я спустился вниз, где под защитой
поваленных яблонь был устроен полевой лазарет. Палатки уже наполнялись,
лекари и помощники трудились не покладая рук. Я послал мальчишку за ящиком
с инструментами, а сам скинул плащ и повесил на нижний сук яблони,
отгородив угол от солнечных лучей; и в эту тень я зазвал проходивших
санитаров с носилками и велел им оставить здесь раненого.
Один из санитаров был худой, седеющий ветеран, его лицо было мне
знакомо. Он работал со мной под Каэрконаном.
- Повремени минуту, Павел, - сказал я ему. - Не торопись уходить.
Выносить раненых найдется кому и без тебя. А твоя помощь пригодилась бы
мне здесь.
Он явно обрадовался, что я его узнал.
- Я так и подумал, что понадоблюсь тебе, господин. У меня и
снаряжение с собой.
Он опустился на колени по ту сторону от лежавшего в беспамятстве
раненого, и вдвоем мы стали осторожно стягивать с него разрубленный
кожаный панцирь, из-под которого хлестала кровь.
- А как состояние короля? - спросил я.
- Трудно сказать. Я ведь думал, ему конец - ас ним и многому еще в
нашей жизни, - а вот поди ж ты, он там сидит себе с Гандаром и улыбается,
довольный. Да и есть ему чего улыбаться.
- Д-да, пожалуй... Хватит, дальше стаскивать не будем. Дай-ка я
посмотрю...
Рана была нанесена топором, кожа и металл панциря смешались в глубине
с мясом и осколками кости. Я сказал:
- Боюсь, тут мало что можно сделать. Однако попытаемся. Бог сегодня
на нашей стороне, стало быть, и на стороне этого бедняги. Держи вот тут
крепче... Так ты говоришь, ему есть чего улыбаться? Это верно. Теперь
удача нам не изменит.
- Удача? Скажем так: удача на белом коне. Любо-дорого было смотреть,
как этот юнец врубился в гущу схватки в решающую минуту. Как раз то, что
было нужно, когда король вдруг на глазах у всех рухнул в кресло, будто
умер, и королевский дракон пошатнулся и упал. Мы тогда высматривали короля
Лота, да только его не видно было. Поверь мне, еще бы полминуты, и мы бы
все метнулись в обратную сторону. В отражении оно всегда так: диву
даешься, как много решают какие-то мгновенья да толика удачи. Вот так,
вовремя сделанный шаг, да еще чтобы человек подходящий объявился - и все,
выиграно или проиграно целое царство.
Еще некоторое время мы работали молча, я торопился, потому что
раненый начал шевелиться у меня под руками и надо было успеть, пока к нему
не возвратилось сознание мучительной действительности. Когда я кончил и мы
уже бинтовали, Павел задумчиво заметил:
- Странная вещь.
- Что именно?
- Ты помнишь Каэрконан?
- Мне ли забыть его?
- Так вот, этот юнец сильно смахивает на него... то есть на Амброзия,
я хочу сказать, на графа Британского, как он тогда именовался. На белом
коне и все такое и под развевающимся драконом. Так люди говорили... И имя
то же самое, верно? Эмрис. Может быть, родич ваш?
- Может быть.
- Понятно, - буркнул Павел и больше вопросов не задавал. Но мне уже
все было ясно: слух разнесся по всему нашему лагерю, едва только мы с
Артуром появились в сопровождении эскорта. И пусть себе. Утер уже
обнаружил свои намерения. Мальчик выказал столько отваги, и воинская удача
нам улыбнулась, а Лот так позорно просчитался - пусть-ка он теперь
попробует переубедить короля или доказать лордам, что сын Утера не годится
в вожди.
Раненый очнулся и закричал, и больше нам уже было не до бесед.
2
К ночи с поля унесли всех павших. Король покинул сражение, но прежде,
чем стало ясно, на чьей стороне победа, и никакому маневру саксов уже не
под силу было тут что-либо изменить. Когда все стихло, главные британские
силы отошли к северо-западу в свое прежнее расположение на окраине города,
а удерживать поле оставили только Кадора и Кау, короля Стрэтклайда. Лот не
стал искать сочувствия у остальных военачальников, а сразу же, как
прекратился бой, убрался в город, залег в своем шатре, подобно Аяксу, и
никому не показывался. По слухам, он пришел в бешеную ярость из-за того,
что король так отличил неизвестного юнца на поле брани, и погрузился в
свирепое молчание, узнав, что Эмрис приглашен вместе со мной на победный
пир, где его, конечно же, ожидают дальнейшие почести. Толковали в лагере и
о причинах, побудивших Лота так промедлить с введением в бой своих полков.
О предательстве прямо речи не было, но люди открыто говорили, что
задержись они еще хоть немного да не окажись там Артура, свершившего
маленькое чудо, и бездействие Лотиана стоило бы Утеру поражения в бою.
Гадали также вслух и о том, перестанет ли Лот дуться и молчать и примет ли
участие в пире, назначенном на следующий вечер. Но я-то знал, что Лот не
усидит в одиночестве. Побоится. Он хотя и помалкивал, но наверняка знал,
кто такой на самом деле Эмрис, и, если он намерен прилюдно его опорочить,
дабы отнять у него власть, которой так давно добивается, другого случая у
него не будет.
Когда в палатках под яблонями кончили возиться с теми из
пострадавших, чьи раны нуждались в безотлагательном внимании, лекарский
отряд тоже вернулся в город, где устроили лазарет. Я перебрался вместе с
ними и до самой ночи хлопотал над ранеными. Наши потери были для такого
побоища не очень велики, но все-таки похоронным командам предстояло ночью
немало потрудиться под взглядами волков и слетающегося воронья. А в
болотистой низине мерцали огни - саксы сжигали своих мертвецов.
К полуночи я кончил работу в лазарете и сидел в сенях, пока Павел
укладывал мои инструменты, как вдруг кто-то быстро прошел через двор и
остановился на пороге у меня за спиной.
Можете обругать меня старым дураком - если оглянуться через все годы
на мою несостоявшуюся жизнь, то, пожалуй, это будет не так уже далеко от
истины, - но мне не только любовь подсказала, что это он. Я еще не
