раздутыми животами копались в помойках на задворках иностранных
консульств. Они были переполнены ненавистью, и им нужны были только две
вещи: хлеб и оружие. Хлеб для своей шайки, находящейся в оппозиции, и
оружие против другой шайки, стоящей у власти. Они были самыми яростными
патриотами, горячо и пространно говорили о любви к народу, но всякую
помощь извне решительно отвергали, потому что не любили ничего, кроме
власти, и никого, кроме себя, и готовы были во славу народа и торжества
высоких принципов уморить свой народ - если понадобится, до последнего
человека - голодом и пулеметами.
- Оружие? Хлеб? - спросил я.
Он насторожился.
- Да, - сказал он. - Оружие и хлеб. Только без дурацких условий. И по
возможности даром. Или в кредит. Истинные патриоты никогда не имеют денег.
А правящая клика купается в роскоши...
- Голод? - спросил я.
- Все что угодно. А вы тут купаетесь в роскоши. - Он ненавидяще
посмотрел на меня. - Весь мир купается в роскоши, и только мы голодаем. Но
вы напрасно надеетесь. Революцию не остановить!
- Да, - сказал я. - А против кого революция?
- Мы боремся против кровопийц Бадшаха! Против коррупции и разврата
правящей верхушки, за свободу и истинную демократию... Народ с нами, но
народ надо кормить. А вы нам заявляете: хлеб дадим только после
разоружения. Да еще грозите вмешательством... Какая гнусная лживая
демагогия! Какой обман революционных масс! Разоружиться перед лицом
кровопийц - это значит накинуть петлю на шею настоящих борцов! Мы
отвечаем: нет! Вы не обманете народ! Пусть разоружаются Бадшах и его
убийцы! Тогда мы посмотрим, что надо делать.
- Понятно, - сказал я. - Но Бадшах, вероятно, тоже не хочет, чтобы
ему накинули петлю на шею.
Он резко отставил бокал с пивом, и рука его привычно потянулась к
кобуре. Впрочем, он быстро опомнился.
- Я так и знал, что вы ни черта не понимаете, - сказал он. - Вы
сытые, вы осоловели от сытости, вы слишком кичливы, чтобы понять нас. В
джунглях вы бы не осмелились так разговаривать со мной!
В джунглях я бы говорил с тобой по-другому, бандюга, подумал я и
сказал:
- Я действительно многого не понимаю. Я, например, не понимаю, что
случится после того, как вы одержите победу. Предположим, вы победили,
повесили Бадшаха, если он, в свою очередь, не успел удрать за хлебом и
оружием...
- Он не успеет. Он получит то, что заслужил. Революционный народ
раздерет его в клочья! И вот тогда мы начнем работать. Мы построим у себя
химические заводы и завалим страну едой и одеждой. Мы вернем территории,
отторгнутые у нас сытыми соседями, мы выполним всю программу, о которой
вопит сейчас лживый Бадшах, чтобы обмануть народ... И вот тогда, только
тогда, мы разоружимся. Нам уже не нужна будет ваша помощь. Понимаете? Мы
разоружимся не потому, что вы поставили нам такие условия, а потому что
нам уже не нужно будет оружие. И вот тогда... - Он закрыл глаза, сладко
застонал и повел головой.
- Тогда вы станете сытыми, будете купаться в роскоши и спать до
полудня?
Он усмехнулся.
- Я это заслужил. Народ это заслужил. Никто не посмеет попрекнуть
нас. Мы будем есть и пить, сколько пожелаем, мы будем жить в настоящих
домах, мы скажем народу: теперь вы свободны, отдыхайте и развлекайтесь!
- И ни о чем не думайте, - добавил я. - А вам не кажется, что это все
может выйти вам боком?
- Бросьте! - сказал он благодушно. - Это демагогия. Вы демагог. И
догматик. У нас тоже есть такие догматики, вроде вас: бойтесь сытости!
Человек, мол, потеряет смысл жизни. Нет, отвечаем мы, человек ничего не
потеряет. Человек найдет, а не потеряет. Надо чувствовать народ, надо
самому быть из народа, народ не любит умников! Ради чего же мы, черт
побери, даем себя жрать древесным пиявкам и сами жрем червей? - Он вдруг
вполне добродушно ухмыльнулся. - Вы, наверное, на меня обиделись немного.
Я тут обозвал вас сытыми и еще как-то... Не надо, не обижайтесь. Изобилие
плохо, когда его у тебя нет, а у соседа оно есть. А завоеванное изобилие -
это отличная штука! За него стоит подраться. Все за него дрались. Его
нужно добывать с оружием в руках, а не обменивать на свободу и демократию.
- Значит, все-таки, ваша конечная цель - изобилие?
- Безусловно!.. Конечная цель всегда изобилие. Учтите только, что мы
разборчивы в средствах.
- Это я уже учел... Значит, изобилие. А человек?
- Что - человек?
Впрочем, я понимал, что спорить бесполезно.
- Вы никогда здесь не были раньше? - спросил я.
- А что?
- Поинтересуйтесь, - сказал я. - Этот город дает отличные предметные
уроки изобилия.
Он пожал плечами.
- Пока мне здесь нравится. - Он снова отодвинул пустую тарелку и
придвинул полную. - Закуски какие-то незнакомые... Все вкусно и дешево...
Этому можно позавидовать. - Он проглотил несколько ложек салата и
проворчал: - Мы знаем, что все великие революционеры дрались за изобилие.
У нас нет времени самим теоретизировать, но в этом и нет необходимости.
Теорий достаточно и без нас. И потом изобилие нам никак не грозит. Оно нам
еще долго не будет грозить. Есть задачи гораздо более насущные.
- Повесить Бадшаха, - сказал я.
- Да, для начала. А потом нам придется истребить догматиков. Я
чувствую это уже сейчас. Потом осуществление наших законных притязаний.
Потом еще что-нибудь объявится. А уж потом-потом-потом наступит изобилие.
Я оптимист, но я не верю, что доживу до него. Так что вы не беспокойтесь,
справимся как-нибудь. Если с голодом справимся, то с изобилием и
подавно... Догматики болтают: изобилие, мол, не цель, а средство. Мы
отвечаем на это так: всякое средство было когда-то целью. Сегодня изобилие
- цель. И только завтра оно, может быть, станет средством.
- Завтра может оказаться поздно, - сказал я.
Он смотрел на меня как на слабоумного. Я ушел.
Проходя мимо витрины, я еще раз взглянул на него. Он сидел спиной к
улице и снова ел, растопырив локти.
Когда я пришел домой, гостиная была уже пуста. Простыни и подушки
ребята свалили в углу. На письменном столе лежала прижатая телефоном
записка. Детским корявым почерком было написано: "Берегитесь. Она что-то
задумала. Возилась в спальне". Я вздохнул и сел в кресло.
До встречи с Оскаром (если она состоится) оставалось еще около часа.
Ложиться спать не имело смысла, да было и небезопасно - Оскар мог
пожаловать не один, и пораньше, и не через дверь. Я достал из чемодана
пистолет, вставил обойму и сунул в боковой карман. Потом я залез в бар,
сварил себе кофе и снова вернулся в кабинет.
Я вынул слег из своего приемника и из приемника Римайера, положил
перед собой на стол и снова попытался вспомнить, где же я видел точно
такие детали и почему мне кажется, что я видел их даже неоднократно. И я
вспомнил. Я сходил в спальню и принес оттуда фонор. Мне даже не
понадобилась отвертка. Я снял с фонора футляр, сунул указательный палец
под раструб одоратора и, зацепив ногтем, извлек вакуумный тубусоид
ФХ-92-у, четырехразрядный, статичного поля, емкость два. Продается в
магазинах бытовой электроники по пятьдесят центов за штуку. На местном
жаргоне - слег.
Так и должно быть, подумал я. Нас сбили с толку разговоры о новом
наркотике. Нас постоянно сбивают с толку разговоры о новых ужасных
изобретениях. Мы уже несколько раз садились в аналогичную лужу. Когда
Мхагана и Бурис обратились в ООН с жалобой на то, что сепаратисты
применяют новый вид оружия - замораживающие бомбы, мы кинулись искать
подпольные военные фабрики и даже арестовали двух самых настоящих
подпольных изобретателей (шестнадцати и девяноста шести лет). А потом
выяснилось, что эти изобретатели совершенно ни при чем, а ужасные
замораживающие бомбы были приобретены сепаратистами в Мюнхене на оптовом
складе холодильных установок и оказались бракованными суперфризерами.
Правда, действие этих суперфризеров действительно было ужасным. В
сочетании с молекулярными детонаторами (широко применяются подводными
археологами на Амазонке для отпугивания пираньи и кайманов) суперфризеры
были способны дать мгновенное понижение температуры до ста пятидесяти
градусов холода в радиусе двадцати метров. Потом мы долго убеждали друг
друга не забывать и всегда иметь в виду, что в наше время буквально
ежемесячно появляется масса технических новинок самого мирного назначения
и с самыми неожиданными побочными свойствами, и свойства эти часто бывают
таковы, что нарушения закона о запрещении производства оружия и
боеприпасов становятся просто бессмысленными. Мы сделались очень
осторожными с новыми видами вооружения, применяемыми различными
экстремистами, и спустя всего год попались на другом, когда принялись
искать изобретателей таинственной аппаратуры, с помощью которой браконьеры
выманивали птеродактилей далеко за пределы заповедника в Уганде, и нашли
остроумную самоделку из детской игрушки "встань - сядь" и довольно
распространенного медицинского прибора. А вот теперь мы поймали слег -
сочетание стандартного приемника, стандартного тубусоида и стандартных
химикалий с очень стандартной горячей водопроводной водой.
Короче говоря, тайные фабрики искать не придется, подумал я. И на том
спасибо. Придется искать ловких и беспринципных спекулянтов, которые очень
тонко чувствуют, что живут в Стране Дураков. Как трихины в свиной ляжке...
Пять-шесть предприимчивых корыстолюбцев. Невинный коттедж где-нибудь на
окраине. Пойти в универсальный магазин, купить за пятьдесят центов
вакуумный тубусоид, содрать с него целлофановую упаковку и переложить в
изящную коробку со стекловатой. И продать ("только по знакомству и только
вам!") за пятьдесят марок. Правда, имел место еще изобретатель. И даже не
один. Наверняка не один... Но они вряд ли выжили: это вам не манок для
птеродактилей... И вообще разве дело в спекулянтах?.. Ну продадут они еще
сорок слегов, ну сто. Даже в Городе Дураков должны же сообразить, наконец,
что к чему. И когда это случится, слег начнет распространяться, как пожар.
И позаботятся об этом прежде всего моралисты из "Радости жизни". А потом
выступит доктор Опир и заявит, что, по данным науки, слег способствует
ясности мышления и незаменим в борьбе против алкоголизма и плохого
настроения. И вообще идеал будущего - это огромное корыто с горячей
водой... И слово "слег" перестанут писать на заборах... Вот кого надо
брать за глотку, если вообще кого-нибудь брать, подумал я. Не в
спекулянтах же беда. В конце концов, спекулируют всегда только тем
товаром, на который есть спрос. Но Мария-то все равно пошлет нас ловить
спекулянтов, подумал я уныло.
В дверь постучали. В кабинет вошел Оскар, и он был действительно не
один. С ним был сам Мария, плотный, седой, как всегда, в темных очках и с
толстой тростью, смахивающий на ветерана, потерявшего зрение. Оскар
самодовольно улыбался.
- Здравствуйте, Иван, - сказал Мария. - Познакомьтесь, это ваш дублер
Оскар Пеблбридж. Из юго-западного отделения.
Мы пожали друг другу руки. Что мне всегда не нравилось в нашем Совете
Безопасности, так это множество замшелых традиций, а из всех традиций
больше всего меня бесила идиотская система перекрестной конспирации, из-за
которой мы постоянно перехватываем друг у друга агентуру, бьем друг другу
физиономии и сплошь и рядом стреляем друг в друга, и довольно метко. Не
работа, а игра в сыщики-разбойники, ну их всех в болото...
