валес, иби нил велис <Где ты ни на что не способен, там ты не должен
ничего хотеть (лат.)>.
- Это ты о себе? - спросил Витька.
- Нет. Это я о Выбегалле.
- Ребятишечки, - сказал я, - я ужасно люблю цирк. Не все ли вам
равно, где рассказывать анекдоты?
- То есть? - сказал Витька.
- Подежурьте за меня, а я сбегаю на полигон.
- Холодно, - напомнил Витька. - Мороз. Выбегалло.
- Очень хочется, - сказал я. - Очень все это таинственно.
- Отпустим ребенка? - спросил Витька у Эдика.
Эдик покивал.
- Идите, Привалов, - сказал Витька. - Это будет вам стоить четыре
часа машинного времени.
- Два, - сказал я быстро. Я ждал чего-нибудь подобного.
- Пять, - нахально сказал Витька.
- Ну три, - сказал я. - Я и так все время на тебя работаю.
- Шесть, - хладнокровно сказал Витька.
- Витя, - сказал Эдик, - у тебя на ушах отрастет шерсть.
- Рыжая, - сказал я злорадно. - Может быть, даже с прозеленью.
- Ладно уж, - сказал Витька, - иди даром. Два часа меня устроят.
Мы вместе прошли в приемную. По дороге магистры затеяли невнятный
спор о какой-то циклотации, и мне пришлось их прервать, чтобы они
трансгрессировали меня на полигон. Я им уже надоел, и, спеша от меня
отделаться, они провели трансгрессию с такой энергией, что я не успел
одеться и влетел в толпу зрителей спиной вперед.
На полигоне уже все было готово. Публика пряталась за бронещиты.
Выбегалло торчал из свежевырытой траншеи и молодецки смотрел в большую
стереотрубу. Федор Симеонович и Кристобаль Хунта с сорокакратными
биноктарами в руках тихо переговаривались по-латыни. Янус Полуэктович в
большой шубе равнодушно стоял в стороне и ковырял тростью снег.
Б._Питомник сидел на корточках возле траншеи с раскрытой книжечкой и
авторучкой наготове. А Г._Проницательный, увешанный фото- и
киноаппаратами, тер замерзшие щеки, крякал и стучал ногой об ногу за его
спиной.
Небо было ясное, полная луна склонялась к западу. Мутные стрелы
полярного сияния появлялись, дрожа, среди звезд и исчезали вновь. Блестел
снег на равнине, и большой круглый цилиндр автоклава был отчетливо виден в
сотне метров от нас.
Выбегалло оторвался от стереотрубы, прокашлялся и сказал:
- Товарищи! То-ва-ри-щи! Что мы наблюдаем в эту стереотрубу? В эту
стереотрубу, товарищи, мы, обуреваемые сложными чувствами, замирая от
ожидания, наблюдаем, как защитный колпак начинает автоматически
отвинчиваться... Пишите, пишите, - сказал он Б._Питомнику. - И поточнее
пишите... Автоматически, значить, отвинчиваться. Через несколько минут мы
будем иметь появление среди нас идеального человека - шевалье, значить,
сан пер э сан-репрош... <Рыцарь без страха и упрека... (франц.)>
Я и простым глазом видел, как отвинтилась крышка автоклава и
беззвучно упала в снег. Из автоклава ударила длинная, до самых звезд,
струя пара.
- Даю пояснения для прессы... - начал было Выбегалло, но тут раздался
страшный рев.
Земля поплыла и зашевелилась. Взвилась огромная снежная туча. Все
повалились друг на друга, и меня тоже опрокинуло и покатило. Рев все
усиливался, и, когда я с трудом, цепляясь за гусеницы грузовика, поднялся
на ноги, я увидел, как жутко, гигантской чашей в мертвом свете луны
ползет, заворачиваясь вовнутрь, край горизонта, как угрожающе
раскачиваются бронещиты, как бегут врассыпную, падают и снова вскакивают
вывалянные в снегу зрители. Я увидел, как Федор Симеонович и Кристобаль
Хунта, накрытые радужными колпаками защитного поля, пятятся под натиском
урагана, как они, подняв руки, силятся растянуть защиту на всех остальных,
но вихрь рвет защиту в клочья, и эти клочья несутся над равниной подобно
огромным мыльным пузырям и лопаются в звездном небе. Я увидел поднявшего
воротник Януса Полуэктовича, который стоял, повернувшись спиной к ветру,
прочно упершись тростью в обнажившуюся землю, и смотрел на часы. А там,
где был автоклав, крутилось освещенное изнутри красным, тугое облако пара,
и казалось, что все мы находимся на дне колоссального кувшина. А потом
совсем рядом с эпицентром этого космического безобразия появился вдруг
Роман в своем зеленом пальто, рвущемся с плеч. Он широко размахнулся,
швырнул в ревущий пар что-то большое, блеснувшее бутылочным стеклом, и
сейчас же упал ничком, закрыв голову руками. Из облака вынырнула
безобразная, искаженная бешенством физиономия джинна, глаза его крутились
от ярости. Разевая пасть в беззвучном хохоте, он взмахнул просторными
волосатыми ушами, пахнуло гарью, над метелью взметнулись призрачные стены
великолепного дворца, затряслись и опали, а джинн, превратившись в длинный
язык оранжевого пламени, исчез в небе. Несколько секунд было тихо. Затем
горизонт с тяжелым грохотом осел. Меня подбросило высоко вверх, и, придя в
себя, я обнаружил, что сижу, упираясь руками в землю, неподалеку от
грузовика. Снег пропал. Все поле вокруг было черным. Там, где минуту назад
стоял автоклав, зияла большая воронка. Из нее поднимался белый дымок и
пахло паленым.
Зрители начали подниматься на ноги. Лица у всех были испачканы и
перекошены. Многие потеряли голос, кашляли, отплевывались и тихо
постанывали. Начали чиститься, и тут обнаружилось, что некоторые раздеты
до белья. Послышался ропот, затем крики: "Где брюки? Почему я без брюк? Я
же был в брюках!", "Товарищи! Никто не видел моих часов?", "И моих!", "И у
меня тоже пропали!", "Зуба нет, платинового! Летом только вставил...",
"Ой, а у меня колечко пропало... И браслет", "Где Выбегалло? Что за
безобразие? Что все это значит?", "Да черт с ними, с часами и зубами!
Люди-то все целы? Сколько нас было?", "А что, собственно, произошло?
Какой-то взрыв... Джинн... А где же исполин духа?", "Где потребитель?",
"Где Выбегалло, наконец?", "А горизонт видел? Знаешь, на что это похоже?",
"На свертку пространства, я эти шутки знаю...", "Холодно в майке, дайте
что-нибудь...", "Г-где же этот Вы-выбегалло? Где этот д-дурак?"
Земля зашевелилась, из траншеи вылез Выбегалло. Он был без валенок.
- Поясняю для прессы, - сипло сказал он.
Но ему не дали пояснить. Магнус Федорович Редькин, пришедший
специально, чтобы узнать наконец, что же такое настоящее счастье,
подскочил к нему, тряся сжатыми кулаками, и завопил:
- Это шарлатанство! Вы за это ответите! Балаган! Где моя шапка? Где
моя шуба? Я буду на вас жаловаться! Где моя шапка, я спрашиваю?
- В полном соответствии с программой... - бормотал Выбегалло,
озираясь. - Наш дорогой исполин...
На него надвинулся Федор Симеонович.
- Вы, м-милейший, за-зарываете свой талант в землю. В-вами надо отдел
Об-оборонной Магии у-усилить. В-ваших идеальных людей н-на неприятельские
б-базы сбрасывать надо. Н-на страх а-агрессору.
Выбегалло попятился, заслоняясь рукавом зипуна. К нему подошел
Кристобаль Хозевич, молча, меряя его взглядом, швырнул ему под ноги
испачканные перчатки и удалился. Жиан Жиакомо, наспех создавая себе
видимость элегантного костюма, прокричал издали:
- Это же феноменально, сеньоры. Я всегда питал к нему некоторую
антипатию, но ничего подобного и представить себе не мог...
Тут, наконец, разобрались в ситуации Г._Проницательный и Б._Питомник.
До сих пор, неуверенно улыбаясь, они глядели каждому в рот, надеясь
что-нибудь понять. Затем они сообразили, что все идет далеко не в полном
соответствии. Г.Проницательный твердыми шагами приблизился к Выбегалле и,
тронув его за плечо, сказал железным голосом:
- Товарищ профессор, где я могу получить назад мои аппараты? Три
фотоаппарата и один киноаппарат.
- И мое обручальное кольцо, - добавил Б. Питомник.
- Пардон, - сказал Выбегалло с достоинством. - Он ву демандера канд
он ура безуан де ву <Когда будет нужно - вас позовут. (франц.)>. Подождите
объяснений.
Корреспонденты оробели. Выбегалло повернулся и пошел к воронке. Над
воронкой уже стоял Роман.
- Чего здесь только нет... - сказал он еще издали.
Исполина-потребителя в воронке не оказалось. Зато там было все
остальное и еще много сверх того. Там были фото- и киноаппараты,
бумажники, шубы, кольца, ожерелья, брюки и платиновый зуб. Там были
валенки Выбегаллы и шапка Магнуса Федоровича. Там оказался мой платиновый
свисток для вызова авральной команды. Кроме того, мы обнаружили там два
автомобиля "Москвич", три автомобиля "Волга", железный сейф с печатями
местной сберкассы, большой кусок жареного мяса, два ящика водки, ящик
жигулевского пива и железную кровать с никелированными шарами.
Натянув валенки, Выбегалло, снисходительно улыбаясь, заявил, что
теперь можно начать дискуссию. "Задавайте вопросы", - сказал он. Но
дискуссии не получилось. Взбешенный Магнус Федорович вызвал милицию.
Примчался на "газике" юный сержант Ковалев. Всем нам пришлось записаться в
свидетели. Сержант Ковалев ходил вокруг воронки, пытаясь обнаружить следы
преступника. Он нашел огромную вставную челюсть и глубоко задумался над
нею. Корреспонденты, получившие свою аппаратуру и увидевшие все в новом
свете, внимательно слушали Выбегаллу, который опять понес демагогическую
ахинею насчет неограниченных и разнообразных потребностей. Становилось
скучно, я мерз.
- Пошли домой, - сказал Роман.
- Пошли, - сказал я. - Откуда ты взял джинна?
- Выписал вчера со склада. Совсем для других целей.
- А что все-таки произошло? Он опять обожрался?
- Нет, просто Выбегалло дурак, - сказал Роман.
- Это понятно, - сказал я. - Но откуда катаклизм?
- Все отсюда же, - сказал Роман. - Я говорил ему тысячу раз: "Вы
программируете стандартного суперэгоцентриста. Он загребет все
материальные ценности, до которых сможет дотянуться, а потом свернет
пространство, закуклится и остановит время". А Выбегалло никак не может
взять в толк, что истинный исполин духа не столько потребляет, сколько
думает и чувствует.
- Это все зола, - продолжал он, когда мы подлетели к институту. - Это
всем ясно. Ты лучше скажи мне, откуда У-Янус узнал, что все получится
именно так, а не иначе? Он же все это предвидел. И огромные разрушения, и
то, что я соображу, как прикончить исполина в зародыше.
- Действительно, - сказал я. - Он даже благодарность тебе вынес.
Авансом.
- Странно, верно? - сказал Роман. - Надо бы все это тщательно
продумать.
И мы стали тщательно продумывать. Это заняло у нас много времени.
Только весной и только случайно нам удалось во всем разобраться.
Но это уже совсем другая история.
ИСТОРИЯ ТРЕТЬЯ. ВСЯЧЕСКАЯ СУЕТА
1
Когда бог создавал время, - говорят
ирландцы, - он создал его достаточно.
Г. Бель
Восемьдесят три процента дней в году начинаются одинаково: звенит
будильник. Этот звон вливается в последние сны то судорожным стрекотанием
итогового перфоратора, то гневными раскатами баса Федора Симеоновича, то
скрежетом когтей василиска, играющего в термостате.
В то утро мне снился Модест Матвеевич Камноедов. Будто он стал
заведующим вычислительного центра и учит меня работать на "Алдане".
"Модест Матвеевич, - говорил я ему, - ведь все, что вы мне советуете, -
это какой-то болезненный бред". А он орал: "Вы мне это пр-р-рекратите! У
вас тут все д-р-р-ребедень! Бели-бер-р-рда!" Тогда я сообразил, что это не
