рассказывают разные сказки, которым серьезный человек верить не станет...
Тут наша беседа была прервана. Над равниной низко прошло несколько
тарелкообразных летательных аппаратов. Из них, крутясь и кувыркаясь,
посыпались бомбы. "Опять началось", - проворчал человек, лег ногами к
взрывам, поднял автомат и открыл огонь по всадникам, гарцующим на
горизонте. Я выскочил вон, захлопнул дверцу и, прислонившись к ней спиной,
некоторое время слушал, как визжат, ревут и грохочут бомбы. Пилот в
голубом и девица в розовом на ступеньках Пантеона все никак не могли
покончить со своим диалогом. Я еще раз осторожно заглянул в дверцу: над
равниной медленно вспухали огненные шары разрывов. Металлические колпаки
откидывались один за другим, из-под них лезли бледные, оборванные люди с
бородатыми свирепыми лицами и с железными ломами наперевес. Моего
недавнего собеседника наскакавшие всадники в латах рубили в капусту
длинными мечами, он орал и отмахивался автоматом...
Я закрыл дверцу и тщательно задвинул засов.
Я вернулся к машине и сел в седло. Мне хотелось слетать еще на
миллионы лет вперед и посмотреть умирающую Землю, описанную Уэллсом. Но
тут в машине впервые что-то застопорило: не выжималось сцепление. Я нажал
раз, нажал другой, потом пнул педаль изо всех сил, что-то треснуло,
зазвенело, колыхающиеся хлеба встали дыбом, и я словно проснулся. Я сидел
на демонстрационном стенде в малом конференц-зале нашего института, и все
с благоговением смотрели на меня.
- Что со сцеплением? - спросил я, озираясь в поисках машины. Машины
не было. Я вернулся один.
- Это неважно! - закричал Луи Седловой. - Огромное вам спасибо! Вы
меня просто выручили... А как было интересно, верно, товарищи?
Аудитория загудела в том смысле, что да, интересно.
- Но я все это где-то читал, - сказал с сомнением один из магистров в
первом ряду.
- Ну, а как же! А как же! - вскричал Л._Седловой. - Ведь он же был в
о_п_и_с_ы_в_а_е_м_о_м_ будущем!
- Приключений маловато, - сказали в задних рядах игроки в
функциональный морской бой. - Все разговоры, разговоры...
- Ну, уж тут я ни при чем, - сказал Седловой решительно.
- Ничего себе - разговоры, - сказал я, слезая со стенда. Я вспомнил,
как рубили моего темнолицего собеседника, и мне стало нехорошо.
- Нет, отчего же, - сказал какой-то бакалавр. - Попадаются любопытные
места. Вот эта вот машина... Помните? На тригенных куаторах... Это, знаете
ли, да...
- Нуте-с? - сказал Пупков-Задний. - У нас уже, кажется, началось
обсуждение. А может быть, у кого-нибудь есть вопросы к докладчику?
Дотошный бакалавр немедленно задал вопрос о полихордовой темпоральной
передаче (его, видите ли, заинтересовал коэффициент объемного расширения),
и я потихонечку удалился.
У меня было странное ощущение. Все вокруг казалось таким
материальным, прочным, вещественным. Проходили люди, и я слышал, как
скрипят у них башмаки, и чувствовал ветерок от их движений. Все были очень
немногословны, все работали, все думали, никто не болтал, не читал стихов,
не произносил пафосных речей. Все знали, что лаборатория - это одно, а
трибуна профсоюзного собрания - это совсем другое, а праздничный митинг -
это совсем третье. И когда мне навстречу, шаркая подбитыми кожей
валенками, прошел Выбегалло, я испытал к нему даже нечто вроде симпатии,
потому что у него была своеобычная пшенная каша в бороде, потому что он
ковырял в зубах длинным тонким гвоздем и, проходя мимо, не поздоровался.
Он был живой, весомый и зримый хам, он не помавал руками и не принимал
академических поз.
Я заглянул к Роману, потому что мне очень хотелось рассказать
кому-нибудь о своем приключении. Роман, ухватившись за подбородок, стоял
над лабораторным столом и смотрел на маленького зеленого попугая, лежащего
в чашке Петри. Маленький зеленый попугай был дохлый, с глазами, затянутыми
мертвой белесой пленкой.
- Что это с ним? - спросил я.
- Не знаю, - сказал Роман. - Издох, как видишь.
- Откуда у тебя попугай?
- Сам поражаюсь, - сказал Роман.
- Может быть, он искусственный? - предположил я.
- Да нет, попугай как попугай.
- Опять, наверное, Витька на умклайдет сел.
Мы наклонились над попугаем и стали его внимательно рассматривать. На
черной поджатой лапке у него было колечко.
- "Фотон",
- Прочитал Роман. - И еще какие-то цифры... "Девятнадцать ноль пять
семьдесят три".
- Так, - сказал сзади знакомый голос.
Мы обернулись и подтянулись.
- Здравствуйте, - сказал У-Янус, подходя к столу. Он вышел из дверей
своей лаборатории в глубине комнаты, и вид у него был какой-то усталый и
очень печальный.
- Здравствуйте, Янус Полуэктович, - сказали мы хором со всей
возможной почтительностью.
Янус увидел попугая и еще раз сказал: "Так". Он взял птичку в руки,
очень бережно и нежно, погладил ее ярко-красный хохолок и тихо проговорил:
- Что же это ты, Фотончик?..
Он хотел сказать еще что-то, но взглянул на нас и промолчал. Мы
стояли рядом и смотрели, как он по-стариковски медленно прошел в дальний
угол лаборатории, откинул дверцу электрической печи и опустил туда зеленый
трупик.
- Роман Петрович, - сказал он. - Будьте любезны, включите,
пожалуйста, рубильник.
Роман повиновался. У него был такой вид, словно его осенила необычная
идея. У-Янус, понурив голову, постоял немного над печью, старательно
выскреб горячий пепел и, открыв форточку, высыпал его на ветер. Он
некоторое время глядел в окно, потом сказал Роману, что ждет его у себя
через полчаса, и ушел.
- Странно, - сказал Роман, глядя ему вслед.
- Что - странно? - спросил я.
- Все странно, - сказал Роман.
Мне тоже казалось странным и появление этого мертвого зеленого
попугая, по-видимому так хорошо известного Янусу Полуэктовичу, и какая-то
слишком уж необычная церемония огненного погребения с развеиванием пепла
по ветру, но мне не терпелось рассказать про путешествие в описываемое
будущее, и я стал рассказывать. Роман слушал крайне рассеянно, смотрел на
меня отрешенным взглядом, невпопад кивал, а потом вдруг, сказавши:
"Продолжай, продолжай, я слушаю", полез под стол, вытащил оттуда корзинку
для мусора и принялся копаться в мятой бумаге и обрывках магнитофонной
ленты. Когда я кончил рассказывать, он спросил:
- А этот Седловой не пытался путешествовать в описываемое
н_а_с_т_о_я_щ_е_е_? По-моему, это было бы гораздо забавнее...
Пока я обдумывал это предложение и радовался Романову остроумию, он
перевернул корзинку и высыпал содержимое на пол.
- В чем дело? - спросил я. - Диссертацию потерял?
- Ты понимаешь, Сашка, - сказал он, глядя на меня невидящими глазами,
- удивительная история. Вчера я чистил печку и нашел в ней обгорелое
зеленое перо. Я выбросил его в корзинку, а сегодня его здесь нет.
- Чье перо? - спросил я.
- Ты понимаешь, зеленые птичьи перья в наших широтах попадаются
крайне редко. А попугай, которого только что сожгли, был зеленым.
- Что за ерунда, - сказал я. - Ты же нашел перо вчера.
- В том то и дело, - сказал Роман, собирая мусор обратно в корзинку.
3
Стихи ненатуральны, никто не говорит
стихами, кроме Бидля, когда он приходит со
святочным подарком, или объявлениями о ваксе,
или какого-нибудь там простачка. Никогда не
опускайтесь до поэзии, мой мальчик.
Ч. Диккенс
"Алдан" чинили всю ночь. Когда я следующим утром явился в электронный
зал, невыспавшиеся злые инженеры сидели на полу и неостроумно поносили
Кристобаля Хозевича. Они называли его скифом, варваром и гунном,
дорвавшимся до кибернетики. Отчаяние их было так велико, что некоторое
время они даже прислушивались к моим советам и пытались им следовать. Но
потом пришел их главный - Саваоф Баалович Один, - и меня сразу отодвинули
от машины. Я отошел в сторонку, сел за свой стол и стал наблюдать, как
Саваоф Баалович вникает в суть разрушений.
Был он очень стар, но крепок и жилист, загорелый, с блестящей
лысиной, с гладко выбритыми щеками, в ослепительно белом чесучевом
костюме. К этому человеку все относились с большим пиететом. Я сам однажды
видел, как он вполголоса выговаривал за что-то Модесту Матвеевичу, а
грозный Модест стоял, льстиво склонившись перед ним, и приговаривал:
"Слушаюсь... Виноват. Больше не повторится..." От Саваофа Бааловича
исходила чудовищная энергия. Было замечено, что в его присутствии часы
начинают спешить и распрямляются треки элементарных частиц, искривленные
магнитным полем. И в то же время он не был магом. Во всяком случае,
практикующим магом. Он не ходил сквозь стены, никогда никого не
трансгрессировал и никогда не создавал своих дублей, хотя работал
необычайно много. Он был главой отдела Технического Обслуживания, знал до
тонкостей всю технику института и числился консультантом Китежградского
завода маготехники. Кроме того, он занимался самыми неожиданными и
далекими от его профессии делами.
Историю Саваофа Бааловича я узнал сравнительно недавно. В
незапамятные времена С. Б. Один был ведущим магом земного шара. Кристобаль
Хунта и Жиан Жиакомо были учениками его учеников. Его именем заклинали
нечисть. Его именем опечатывали сосуды с джиннами. Царь Соломон писал ему
восторженные письма и возводил в его честь храмы. Он казался всемогущим. И
вот где-то в середине шестнадцатого века он воистину _с_т_а_л_ всемогущим.
Проведя численное решение интегро-дифференциального уравнения Высшего
Совершенства, выведенного каким-то титаном еще до ледникового периода, он
обрел возможность творить любое чудо. Каждый из магов имеет свой предел.
Некоторые не способны вывести растительность на ушах. Другие владеют
обобщенным законом Ломоносова-Лавуазье, но бессильны перед вторым
принципом термодинамики. Третьи - их совсем немного - могут, скажем,
останавливать время, но только в римановом пространстве и не надолго.
Саваоф Баалович был всемогущ. Он мог все. И он ничего не мог. Потому что
граничным условием уравнения Совершенства оказалось требование, чтобы чудо
не причиняло никому вреда. Никакому разумному существу. Ни на земле, ни в
иной части вселенной. А такого чуда никто, даже сам Саваоф Баалович,
представить себе не мог. И С._Б._Один навсегда оставил магию и стал
заведующим отделом Технического Обслуживания НИИЧАВО...
С его приходом дела инженеров живо пошли на лад. Движения их стали
осмысленными, злобные остроты прекратились. Я достал папку с очередными
делами и принялся было за работу, но тут пришла Стеллочка, очень милая
курносая и сероглазая ведьмочка, практикантка Выбегаллы, и позвала меня
делать очередную стенгазету. Мы со Стеллой состояли в редколлегии, где
писали сатирические стихи, басни и подписи под рисунками. Кроме того, я
искусно рисовал почтовый ящик для заметок, к которому со всех сторон
слетаются письма с крылышками. Вообще-то художником газеты был мой тезка
Александр Иванович Дрозд, киномеханик, каким-то образом пробравшийся в
институт. Но он был специалистом по заголовкам. Главным редактором газеты
был Роман Ойра-Ойра, а его помощником - Володя Почкин.
- Саша, - сказала Стеллочка, глядя на меня честными серыми глазами. -
Пойдем.
