худшее", -- подумал Андрей Арсениевич.
-- Со значением, -- улыбнулся отец, как бы угадавший ход его мыслей. --
У нас сегодня к обеду Фредди Бутурлин.
-- Да я его вижу чуть ли не каждый день в Симфи! -- воскликнул
Лучников.
-- Нам нужно будет вечером поговорить втроем, -- неожиданно жестким
голосом -- президент в кризисных паузах истории -- проговорил
Лучников-старший.
Тогда они вошли в столовую, одна стена которой была стеклянной и
открывала вид на морс, скалу Хамелеон и мыс Крокодил. За столом уже сидели
Памела, Кристина, Антон и Фредди Бутурлин.
Последний был членом Кабинета Министров, а именно товарищем министра
информации. Пятидесятилетний цветущий отпрыск древнего русского рода, для
друзей и избирателей Фредди, а для врэвакуантов Федор Борисович, член партии
к-д и спортклуба "Русский Сокол", по сути дела плейбой без каких-либо особых
идей. Бутурлин когда-то слушал лекции Лучникова-старшего, когда-то шлялся по
дамочкам с Лучниковым-средним и потому считал их своими лучшими задушевными
друзьями.
-- Хай, Эндрю! -- Он открыл свои объятия.
-- Привет, Федя! -- ответил Лучников "по правилам московского жаргона".
Памела и Кристина -- Боже! -- преобразились, обе в платьях! Платья,
правда, были новомодные, марлевые, просвечивающие, да еще и на узеньких
бретельках, но все-таки соски молодых особ были прикрыты какими-то цветными
аппликациями. Антоша сидел голый по пояс, только лишь космы свои слегка
заправил назад, завязал теперь в пони-тэйл.
Седьмым участником трапезы был мажордом Хуа. Он отдавал распоряжения на
кухню и официанту Гаври, но то и дело присаживался к столу, как бы гордо
демонстрируя, что он тоже член семьи, поворачивал по ходу беседы печеное
личико, счастливо лучился, внимал. Вдруг беседа и его коснулась.
-- Хуа-- старый тайваньский шпион, -- сказал про него Антон девушкам.
-- Это естественно, Крым и Тайвань, два отдаленных брата. В семьях
врэвакуантов считается шикарным иметь в доме китайскую агентуру. Хуа шпионит
за нами уже сорок лет, он стал нам родным.
-- Что такое "врэвакуанты"? -- Памела чудесно сморщила носик.
-- Когда в 1920 году большевики вышибли моего дедулю и его славное
воинство с континента, белые офицеры на Острове Крым стали называть себя
"временные эвакуанты". Временный is temporary in English. Потом появилось
сокращение "вр. эвакуанты", а уже в пятидесятых годах, когда основательно
поблекла идея Возрождения Святой Руси, сложилось слово "врэвакуант", нечто
вроде нации.
Отец и дед Лучниковы переглянулись: Антону и в самом деле нравилась
роль гида. Фредди Бутурлин пьяновато рассмеялся: то ли он действительно
набрался еще до обеда, то ли ему казалось, что таким пьяноватым ему следует
быть, в его "сокольской" плейбойской куртке, да еще и в присутствии
хорошеньких девиц.
-- Ноу, Тони, ноу плиз донт, -- пригрозил он пальцем Антону, -- не
вводи в заблуждение путешественниц. Врэвакуанты, май янг лэдис, это не
нация. По национальности мы русские. Именно мы и есть настоящие русские, а
не... -- Тут бравый "сокол" слегка икнул, видимо, вспомнив, что он еще и
член Кабинета, и закончил фразу дипломатично: -- ... а не кто-нибудь другой.
-- Вы хотите сказать, что вы -- элита, призванная править народом
Крыма?! -- выпалил Антон, перегнувшись через край стола.
"Что это он глаза-то стал так таращить, -- подумал Лучников. -- Уж не
следствие ли наркотиков? "
-- Не вы, а мы, -- лукаво погрозил Бутурлин Антону вилкой, на которой
покачивался великолепный щримп, -- Уж не отделяешься ли ты от нас, Тони?
-- Антон у нас теперь представитель культуры яки, -- усмехнулся
Лучников.
-- Яки! -- вскричал Антон. -- Будущее нашей страны -- это яки, а не
вымороченные врэвакуанты, или обожравшиеся муллы, или высохшие англичане! --
Он отодвинул локтем свою тарелку и зачастил, обращаясь к девушкам: -- Яки --
это хорошо, это среднее между "якщи" и "о'кей", это формирующаяся сейчас
нация Острова Крыма, составленная из потомков татар, итальянцев, болгар,
греков, турок, русских войск и британского флота. Яки -- это нация молодежи.
Это наша история и наше будущее, и мы плевать хотели на марксизм и
монархизм, на Возрождение и на Идею Общей Судьбы!
За столом после этой пылкой тирады воцарилось натянутое молчание.
Девицы сидели с каменными лицами, у Кристины вздулась правая щека -- во рту,
видимо, лежало что-то непрожеванное, вкусное.
-- Вы уж извините нас, уважаемые леди, -- проговорил Арсений
Николаевич. -- Быть может, вам не все ясно. Это вечный спор славян в
островных условиях.
-- А нам на ваши проблемы наплевать, -- высказалась Кристина сквозь
непрожеванное и быстро начала жевать.
-- Браво! -- сказал дед. -- Предлагаю всему обществу уйти от битвы идей
к реальности. Реальность перед вами. В центре стола омар, слева от него
различные соусы. Салат с креветками вы уже отведали. Смею обратить внимание
на вот эти просвечивающие листочки балаклавской ветчины, она не уступит
итальянской "прошютто". Вон там, в хрустале, черная горка с дольками лимона
-- улыбка исторической родины, супервалютная икра. Шампанское "Новый Свет" в
рекламе не нуждается. В бой, господа!
Далее последовал очень милый, вполне нормальный обед, в течение
которого вся атмосфера наполнялась веселым легким алкоголем, и вскоре все
стали уже задавать друг другу вопросы, не дожидаясь ответа, и отвечать, не
дожидаясь вопросов, а когда подали кофе. Лучников почувствовал на своем
колене босую ступню Памелы.
-- Этот тип, -- говорила золотая калифорнийская дива, тыча в него
сигарой, вынутой изо рта Фредди Бутурлина, -- этот тип похож на рекламу
"Мальборо".
-- А этот тип, -- Кристина, взмахнув марлевым подолом, опустила голый
задик на костлявые колени деда Арсения, -- а этот тип похож на пастыря всего
нашего рода. Пастырь белого племени! Джинсовый Моисей!
-- Вы, девки! не трогайте моих предков! -- кричал Антон. -- Папаша,
можно я возьму твой "турбо"? Нельзя? Как это говорят у вас в Москве --
"жмот"? Ты -- старый жмот! Дед! Одолжи на часок "ролс"? Жмоты проклятые!
Врэвакуанты! Яки поделится последней рубахой.
-- Я вам дам "лэндровер" с цепями, -- сказал дед Арсений. -- Иначе вы
сверзитесь с серпантина в бухту.
-- Ура! Поехали! -- Молодежь поднялась и, приплясывая, прихлопывая и
напевая модную в этом туристическом сезоне песенку "Город Запорожье",
удалилась. Памела перед уходом нахлобучила себе на голову летнюю изысканную
шляпу товарища министра информации.
Город Запорожье:
Санитэйшен фри!
Вижу ваши рожи,
Братцы, же ву при!
Русско-англо-французский хит замер в глубинах "Каховки". Взрослые
остались одни.
-- Эти девки могут разнести весь твой замок. Арсений, -- сказал
Лучников. -- Откуда он их вывез?
-- Говорит, что познакомился с ними третьего дня в Стамбуле.
-- Третьего дня? Отлично! А когда он стал яки-националистом?
-- Думаю, что сегодня утром. Они часа два беседовали на морс с моим
лодочником Хайрамом, а тот активист "Яки-Фьюча-Туганер-Центр".
-- Хороший у тебя сын, Андрюшка, -- мямлил вконец осоловевший Бутурлин.
-- Ищущий, живой, с такими девушками дружит. Вот мои
мерзавцы-белоподкладочники только и шастают по салонам врэвакуантов,
скрипка, фортепиано, играют всякую дребедень от Гайдна до Стравинского...
понимаете ли, духовная элита... Мерзость! В доме вечные эти звуки--
Рахманинов... Гендель... тоска... не пьют, не валяются...
-- Ну, Фредди. хватит уже, -- сказал Лучников-старший. -- Теперь мы
одни. Фредди Бутурлин тут же причесался, одернул куртку и сказал:
-- Я готов, господа.
-- Хуа, отключи телефоны, -- попросил Арсений Николаевич.
-- А вы не завели еще себе магнитный изолятор? -- поинтересовался
Фредди. -- Рекомендую. Стоит дорого, но зато перекрывает всех "клопов".
-- Что все это значит? -- спросил Лунников. Он злился. Двое уже знают
некий секрет, который собираются преподнести третьему, несведущему. Хочешь
не хочешь, но в эти минуты чувствуешь себя одураченным.
Арсений Николаевич вместо ответа повел их в так называемые "частные"
глубины своего дома, то есть туда, где он, собственно говоря, и жил. Комнаты
здесь были отделаны темной дубовой панелью, на стенах висели старинные
портреты рода Лучниковых, часть из которых успела эвакуироваться еще в 20-м,
а другая часть разными правдами-неправдами была выцарапана уже из
"Совдепии". Повсюду были книжные шкафы и полки с книгами, атласами,
альбомами, старые географические карты, старинные глобусы и телескопы,
модели парусников, статуэтки и снимки любимых лошадей Арсения Николаевича.
Над письменным столом висела фотография суперзвезды, лучниковского фаворита,
пятилетнего жеребца крымской породы Варяга, который взял несколько призов на
скачках в Европе и Америке.
-- Недавно был у меня один визитер из Москвы, -- сказал Арсений
Николаевич. -- Настоящий лошадник. Еврей, но исключительно интеллигентный
человек.
Андрей Арсениевич усмехнулся. Ничем, наверное, не изжить
врэвакуантского высокомерия к евреям. Даже либерал папа проговаривается.
-- Так вот, знаете ли, этот господин задумал в каком-то там их журнале
рубрику "Из жизни замечательных лошадей". Дивная идея, не так ли?
-- И что же? -- поднял дворянскую бровь Бутурлин.
-- Зарубили, наверное? -- хмуро пробормотал Андрей.
-- Вот именно это слово употребил визитер, -- сказал Арсений. --
Редактор рубрику зарубил. Андрей рассмеялся:
-- Евреи придумывают, русские рубят. Там сейчас такая ситуация.
Все трос опустились в кожаные кресла вокруг низкого круглого стола. Хуа
принес портвейны и сигары и растворился в стене.
-- Ну так что же случилось? -- Лучников все больше злился и нервничал.
-- Андрей, на тебя готовится покушение, -- сказал отец. Лучников
облегченно расхохотался.
-- Ну, вот я так и знал -- начнет ржать. -- Арсений Николаевич
повернулся к Бутурлину.
-- Арсений, тебе, наверное, позвонил какой-нибудь
маразматик-волчесотенец? -- смеялся Лучников. -- В "Курьере" дня не проходит
без таких звонков. Чекистский выкормыш, б.... кремлевская, жидовский
подголосок... как только они меня не кроют... придушим, утопим, за яйца
повесим...
-- На этот раз много серьезнее, Эндрю, -- вместе с этими словами и
голос Бутурлина стал намного серьезнее.
-- Сведения идут прямо из СВРП, -- холодно и как бы отчужденно Арсений
Николаевич стал излагать эти сведения. -- Правое законспирированное крыло
Союза Возрождения Родины и Престола приняло решение убрать тебя и таким
образом ликвидировать нынешний "Курьер". Мне об этом сообщил мой старый
друг, один из еще живущих наших батальонцев, но... -- у Лучникова-старшего
чуть дрогнул угол рта, -- ... но, смею заверить, еще не маразматик. Ты
знаешь прекрасно, Андрей, что твой "Курьер" и ты сам чрезвычайно раздражаете
правые круги Острова...
-- Сейчас уже и левые, кажется, -- вставил Фредди Бутурлин.
-- Так вот, мой старый друг тоже всегда возмущался твоей позицией и
Идеей Общей Судьбы, которую он называет просто Советизацией, но сейчас он
глубоко потрясен решением правых из СВРП. Он считает это методами красных и
коричневых, угрозой нашей демократии и вот почему хочет помешать этому делу,
лишь во вторую голову ставя наши с ним дружеские отношения. Теперь,
пожалуйста, Федя, изложи свои соображения.
Арсений Николаевич, едва закончив говорить, тут же выскочил из кресла и
