можно рассчитывать на буги-вуги.
-- Я до сих пор предпочитаю танго, -- улыбнулся Арсений Николаевич.
-- До сих пор? -- Бакстер юмористически покосился на него.
-- Изредка. Признаюсь, нечасто.
-- Поздравляю, -- сказал Бакстер. -- Вдохновляешься, наверное, на своих
конных заводах?
-- Бак, мне кажется, ты сексуальный контрреволюционер, -- ужаснулся
Арсений Николаевич.
-- Да, и горжусь этим. Я контрреволюционер во всех смыслах, и если мне
взбредет в старую вонючую башку потанцевать, я плачу за это хорошие деньги.
Впрочем, должен признаться, дружище, что эти расходы у меня сокращаются
каждый год, невзирая на инфляцию.
Два высоких старика, один в своих неизменных выцветших одеяниях, другой
в новомодной парижской одежде, похожей на робу строительного рабочего, нашли
свободный столик в тени и заказали дорогостоящей воды из местного водопада
"Учан-Су".
Солнце почти дописало свою ежедневную дугу над развеселым карнавальным
городом и сейчас клонилось к темно-синей стене гор, на гребне которых
сверкали знаменитые ялтинские "климатические ширмы".
-- Что они добавляют в эту воду? -- поинтересовался Бакстер. -- Почему
так бодрит?
-- Ничего не добавляют. Такая вода, -- сказал Арсений Николаевич.
-- Черт знает что, -- проворчал Бакстер. -- Всякий раз у вас здесь я
попадаюсь на эту рекламную удочку "ялтинского чуда". Нечто гипнотическое. Я
в самом деле начинаю здесь как-то странно молодеть и даже думаю о женщинах.
Это правда, что в "Ореанде" произошла та чеховская история? "Дама с
собачкой" -- так? Какая собачка у нее была -- пекинес?
-- Неужели ты Чехова стал читать, старый Бак? -- засмеялся Арсений
Николаевич.
-- Все сейчас читают что-то русское, -- проворчал Бакстер. -- Повсюду
только и говорят о ваших проклятых проблемах, как будто в мире все остальное
в полном порядке -- нефть, например, аятолла в Иране, цены на золото... --
Бакстер вдруг быстро вытащил из футляра очки, водрузил их на мясистый нос и
вперился взглядом в женщину, сидевшую одиноко через несколько столиков от
них. -- Это она, -- пробормотал он. -- Посмотри, Арсен, вот прототип той
чеховской дамочки, могу спорить, не хватает только пекинеса.
Арсений Николаевич, в отличие от бестактного банкира, не стал нахально
взирать на незнакомую даму, а обернулся только спустя некоторое время, и как
бы случайно. Приятная молодая женщина с приятной гривой волос, в широком
платье песочного цвета, сидевшая в полном одиночестве перед бокальчиком
мартини, показалась ему даже знакомой, но уж никак не чеховской героиней.
-- Фреди, Фреди, -- покачал он головой. -- Вот как в ваших американских
финансовых мозгах преломляется русская литература! Никакая собака, даже
ньюфаундленд, не приблизит эту даму к Чехову. Лицо ее мне явно знакомо.
Думаю, это какая-то французская киноактриса. Наш Остров, между прочим, стал
сплошной съемочной площадкой.
-- Во всяком случае, вот с ней я бы потанцевал, -- вдруг высказался
старый Бакстер. -- Я бы потанцевал с ней и не пожалел бы хороших денег.
-- А вдруг она богаче тебя? -- сказал Арсений Николаевич.
Это предположение очень развеселило Бакстера. У него даже слезки
брызнули и очки запотели от смеха.
Друзья забыли о "даме без собачки" и стали говорить вообще о
француженках, вспоминать француженок в разные времена, а особенно в 44-м
году, когда они вместе освобождали Париж от нацистов и подружились со
множеством освобожденных француженок; в том году, несомненно, были самые
лучшие француженки.
Между тем одинокая дама была вовсе не француженкой и не киноактрисой,
что же касается предполагаемого богатства, то узнай о нем Бакстер, сразу
прекратил бы смеяться. Таня Лунина, а это была она, получала стараниями
товарища Сергеева суточные и квартирные по самому высшему советскому тарифу,
однако в бешено дорогой Ялте этих денег ей еле-еле хватало, чтобы жить в
дешевом отеле "Васильевский Остров" окнами во двор и питаться там же на
четвертом уровне Ялты в ближайшем итальянском ресторанчике. Конечно, и номер
был хороший, и кондиционер замечательный, и ковры на полу, и ванная с
голубоватой ароматной водой, и еда у итальянцев такая, какой в Москве
просто-напросто нигде не сыщешь, но... но... спустившись на три квартала, к
морю, она попадала в мир, где ее деньги просто не существовали, а перед
витринами на Набережной Татар возникали заново, но уже как злая насмешка.
Словом, если бы до Тани долетели слова старика Бакстера и если бы ее
английского достало, чтобы их понять, она, возможно, и не отказалась бы
потанцевать со стариканом. "Хохмы ради" она даже думала иногда о мимолетном
"романешти" с каким-нибудь мечтательным капиталистом, мелькало такое в
Таниной лихой башке, но она тут же начинала над собой издеваться -- где,
мол, мне, старой дуре, если тут по Площади Лейтенанта такие девчонки
разгуливают. Словом, только и оставалось сидеть в предвечерний час под
платанами, изображать из себя что-то вроде Симоны Синьоре, потом идти по
Татарам, небрежно заглядывая в витрины, а потом небрежно, как бы из
туристического любопытства, сворачивать в переулок, возвращаться в свой
"Васильевский Остров" и звонить по всем телефонам Андрея и всюду получать
один и тот же ответ: "Господин Лучников отсутствует, никакими сведениями не
располагаем, пардон, мадам... "
Счет за телефонные разговоры был уже огромным, и она собиралась завтра
же или послезавтра плюнуть на осторожность, зайти в местную контору
"Фильмэкспорт СССР", то есть к коллегам товарища Сергеева, и передать им
этот счетик. Тоже мне, рыжую нашли, работаю на вас, так извольте
раскошеливаться. И так уже прибавила не меньше двух килограммчиков на этих
пиццах, а о хорошем бифштексе не могу даже и мечтать... Гады, жадные и нищие
гады!
Тане было оказано величайшее доверие -- индивидуальная поездка в Ялту!
Все советские туристические, спортивные и делегационные маршруты обходили
этот город стороной, считалось почему-то, что соблазны космополитического
этого капища совсем уже невыносимы для советского человека. Считалось
почему-то, что Симферополь, с его нагромождением ультрасовременной
архитектуры, стильная Феодосия, небоскребы международных компаний
Севастополя, сногсшибательные виллы Евпатории и Гурзуфа, минареты и бани
Бахчисарая, американизированные Джанкой и Керчь, кружево стальных автострад
и поселения богатейших яки -- менее опасны для идейной стойкости советского
человека, чем вечно пританцовывающая, бессонная, стоязычная Ялта, пристанище
киношной и литературной шпаны со всего мира. По мнению мудрецов из
Агитпропа, в Ялте значительно расплавляются такие священные для советского
человека понятия, как "государственная граница", "серпастый-молоткастый
паспорт", "бдительность", "патриотический долг", что именно здесь советский
люд начинает терять "собственную гордость", "сверкающие крылья", начинает
мечтать об анархических блужданиях и на буржуев он здесь смотрит не очень
свысока. Скорее всего это были досужие вымыслы тугодумного Агитпропа, и
ничего особенно опасного для всепобеждающих идей социализма в Ялте не было.
Весь не существующий в природе Остров Крым, или, как официально он назывался
в советской прессе, "Зона Восточного Средиземноморья", представлял собой
ужасную язву для Агитпропа, начиная еще с гражданской войны (неожиданное,
сокрушительное поражение непобедимой Красной Армии) и кончая нынешним
процветанием. Лучше было бы для Агитпропа, чтобы Остров этот действительно
не существовал, но, увы, где-то за пределами Агитпропа, в каких-то других,
отделенных от Агитпропа сферах этот Остров почему-то самым определенным
образом существовал и был объектом каких-то неясных размышлений и усилий.
Оттуда, из отделенных от Агитпропа сфер, пришла непререкаемая идея развития
контактов на данном историческом этапе, и хочешь не хочешь контакты
пришлось разворачивать и напрягать тяжелые умы для проведения
разъяснительной работы, и вот как результат напряжения агитпроповских умов
-- Ялта была негласно объявлена идеологическим "табу".
Конечно, и в Ялту ездили, однако только самые высокие чины, да самые
знаменитые артисты, да детишки самых высоких чинов -- поразвлечься.
И вот Таня Лунина сподобилась, обыкновенный тренер по легкой атлетике,
обыкновенный комментатор телевидения, сидит без сопровождения, совершенно
одна, эдакая драматическая дама в стиле Симоны Синьоре из старых фильмов,
под платанами на Площади Лейтенанта. Смотри, Татьяна, какие перспективы
открываются перед тобой, стоит только примкнуть к тайному ордену. Одна в
Крыму! Одна в Ялте! Пьешь мартини на Площади Лейтенанта!
Напутствуя в дорогу, Сергеев, конечно, прозрачно намекал, что
всевидящее око будет следить каждый ее шаг, но Таня после полного, с концами
исчезновения Андрея Лучникова из-под носа специально созданного для него
сектора уже не очень-то верила в эти могущества. Уже и оттуда, и из этой
высшей категории, тянет халтуркой, так думала она и сейчас, поглядывая на
двух старых сухопарых англичан, сидящих неподалеку (один из них казался ей
знакомым, наверное, актер какой-нибудь), на "климатические ширмы", создающие
на гребне Яйлы фантастический силуэт какого-то миражного и вечно манящего в
путь города, на голых девушек, выскакивающих из моря и в брызгах бегущих
прямо к столикам кафе, на красавцев официантов-яки, которые обслуживали
несметное число посетителей кафе, словно играли в какой-то веселый бейсбол,
на бродящих по набережной музыкантов и фокусников, на качающиеся мачты
турецких, греческих, итальянских, израильских, крымских судов, на две белые
глыбы круизных лайнеров, на подходящие к порту океанские яхты, на пару
вертолетов со стеклянными брюшками, несущих над городом неизменное
"Кока-кола не подведет! ", на русские, английские и татарские надписи,
начинающие уже загораться над крышами второй, небоскребной линии Ялты,
поглядывая на все это и попивая сухой мартини, который давно бы уж хватила
залпом, если бы была в Москве. Попивая маленькими глотками суточное свое
содержание, она и думать забыла о всевидящем оке, о товарище Сергееве думала
только в связи с проклятыми телефонными счетами.
Честно говоря, она уже однажды бывала тайно в Ялте, когда Андрей в
очередной раз украл ее после отбоя из пансиона в Ласпи, где жила их команда.
На бешеном его "турбо-питере" они примчались сюда, ужинали на качающейся
крыше отеля "Невский Проспект", там же и переспали. Помнится, ее поразила
рассветная Ялта. Выйдя из гостиницы, она увидела, что за столиками открытого
кафе на маленькой площади сидят и разговаривают разноплеменные люди, под
пальмой девица в остром колпачке еле слышно играет на флейте, а на веранде
"Клуба Белого Воина" кружатся несколько костюмированных под прошлое пар.
Мекка всемирного анархизма, сумасбродства, греха, шалая и беспутная Ялта!
Между прочим, в разговорах с товарищем Сергеевым оказалось, что она
стукачишек своих спортивных все же недооценивала. Все эти романтические
побеги в "турбо-питере", оказывается, были у товарища Сергеева
зарегистрированы, равно как и прилеты Андрея в Париж, в Токио, в Сан-Диего
на свидания. Мягко, без всякого нажима товарищ Сергеев дал ей понять, что
потому и не было "дано хода" этим "телегам", что они в конечном счете к
нему, Сергееву, попадали, а у него, Сергеева, были свои на Таню виды,
надежда на творческое сотрудничество.
Таня чувствовала, что дурацкая пьянка и драка с Супом стала кризисным
