смешно, но понятно, но тридцатилетняя потаскушка, решившая заарканить
редактора "Курьера" и ударившаяся в романтику Общей Судьбы, -- это уж,
простите, юмор высшего класса! Предположите, господа, что мечта Лидочки
Нессельроде осуществится и она породнится с Лучниковыми. Что произойдет с
бедной барышней в новом семейном компоте? Папа Нессельроде махровый
монархист, а ведь она благоговеет перед своим папой, потому что он дал ей
жизнь! Мама Нессельроде за конституционную монархию, а ведь и мама -- это
Лидочкино второе я, да и воспитание она получила английское. Будущий тесть
ее -- один из отцов островной демократии, конституционалист-демократ.
Будущий муж -- творец идеи Общей Судьбы, советизации Крыма. Будущий же ее
пасынок и сейчас перед нами -- гражданин Якилэнда! Бедная барышня, какой
надеждой освещено ее лицо, как романтически трепещут ее одежды на фоне Понта
Эвксинского! Она уже видит, должно быть, нашего монарха в роли Генсека ЦК
КПСС, и Политбюро, уважающее конституцию, предложенную им "Партией народной
свободы" и Яки АССР в составе ЕНУОМБа, обагренного жертвенными знаменами
Общей Судьбы...
Арсения Николаевича пригласили к телефону, и он услышал в трубке голос
Бакстера.
-- Хэлло, Арси, -- бормотал в трубке старый развратник. -- Похоже на
то, что мы с тобой еще не вышли в тираж.
-- Поздравляю, -- сухо сказал Арсений Николаевич. -- На меня твои
успехи совершенно не распространяются. Бакстер смущенно хохотнул.
-- Ты не понял, старый Арси. Имею в виду проклятые средства массовой
информации. У вас в Крыму они совсем обезумели, даже по сравнению со
Штатами. О тебе уже сообщили на весь Остров, что ты у Нессельроде, а мою
посудину битый час фотографирует с пирса какая-то сволочь. Что им надо от
двух развалин?
-- Ты для этого мне сюда звонишь? -- спросил Арсений Николаевич. --
Чтобы я тебе ответил?
-- Не злись, олдшу, ты злишься, как будто я у тебя девочку увел. Ведь
она же ничья была, совершенно одна и ничья, я никому не наступил на хвост,
прости уж мне мои контрреволюционные замашки, -- канючил Бакстер.
-- Послушай, мне это надоело. -- Арсений Николаевич нарочно ни разу не
назвал имени своего собеседника, потому что неподалеку прогуливался Вадим
Востоков и явно прислушивался. -- Сегодня ночью я возвращаюсь на свою гору.
Если хочешь, приезжай, подышишь свежим воздухом. Можешь взять с собой, -- он
подчеркнул, -- кого хочешь.
-- Нам нужно увидеться, -- вдруг деловым и даже строгим голосом сказал
Бакстер. -- Я тебе не сказал, что отсюда лечу в Москву. Шереметьево даст мне
утренний час для посадки. Ты едешь в Аэро-Симфи встречать сына. О'кей,
выезжай сейчас же, и мы встретимся в Аэро-Симфи хотя бы на час. Бар
"Империя" тебя устроит?
Лучников-старший повесил трубку, вернулся на веранду, нашел внука и
предложил ему вместе встретить отца. Внук неожиданно согласился, даже не без
радости. Откуда едет мой старый атац. поинтересовался он. Арсений Николаевич
пожал плечами. Я ждал его из Москвы, но он возвращается через Стокгольм. От
моего старика можно всего ждать, сказал Антон, не удивлюсь, если он из
космоса к нам свалится. Арсений Николаевич порадовался теплым ноткам в
голосе внука. Все-таки он любит отца, сомнений нет. Вот только когда
возвращается из Италии, от своей мамы, нынешней графини Малькованти,
становится враждебным, отчужденным, но поживет немного вдали от до сих пор
еще злобствующей синьоры, и снова все тот же славный Антошка Лучников.
С умоляющими глазами подошла Лидочка Нессельроде. Нельзя ли
сопутствовать? Просто хочется окунуться в атмосферу аэропорта. Давно как-то
никуда не летала, засиделась в Крыму, атмосфера ночного аэропорта всегда се
вдохновляет, а ведь она еще немного и поэт.
-- Еще и поэт? -- удивился Антон. -- Кто же ты еще, Лидка? Неужели это
правда то, что о тебе говорят?
-- Противный Антошка! -- Лидочка замахнулась на него кулачком. -- Я
тебе в матери гожусь! -- Острый взглядик брошен на Арсения Николаевича.
Пришлось брать дурищу в тунике с собой. Ее посадили на задний
широченный диван в "бентли", а сами сели впереди, Антон за рулем.
Пока ехали, Антон без умолку болтал о своей новой идеологии, может
быть, он решил за дорогу до аэропорта обратить и дедушку в свою веру.
Шестьдесят процентов населения на Острове -- сформировавшиеся яки. Вы,
старые врэвакуанты, оторвались от жизни, не знаете жизни народа, не знаете
тенденций современной жизни. Долг современной молодежи -- способствовать
пробуждению национального сознания. Все русское на Острове -- это вчерашний
день, все татарское -- позавчерашний день, англоязычное население -- это
вообще вздор. Нельзя цепляться за призраки, надо искать новые пути.
Дед соглашался, что в рассуждениях внука есть определенный резон, но,
но его мнению, они слишком преждевременны. Чтобы говорить о новой нации,
нужно прокатиться по меньшей мере еще раз через пару поколений. Сейчас нет
ни культуры яки, ни языка яки. Это просто мешанина, исковерканные русские,
татарские и английские слова с вкраплениями романских и греческих элементов.
Внук возражал. Скоро будут учебники по языку яки, словари, газеты на
яки, журналы, канал телевидения. Есть уже интересные писатели яки, один из
них он сам, писатель Тон Луч...
-- Ваше движение, -- сказал Арсений Николаевич, -- если уж оно
существует, должно быть гораздо скромнее, оно должно носить просветительский
характер, а не...
-- Если мы будем скромнее, будет поздно, -- вдруг сказал Антон тихо и
задумчиво. -- Может быть, ты и прав, дед, мы родились слишком рано, но если
мы будем ждать, все будет кончено очень быстро. Нас сожрет Совдепия, или
здесь установится фашизм... словом... -- Он замолчал.
Арсений Николаевич впервые серьезно посмотрел на своего любимого
мальчишку, впервые подумал, что он его недооценивает, впервые подумал, что
тот стал взрослым, совсем взрослым.
Лидочка Нессельроде в мужских разговорах участия не принимала, она была
подчеркнуто женственна и романтична. Откинувшись на кожаные сиденья, она как
бы мечтала, глядя на пролетающие звезды, луну, облака.
Аэро-Симфи раскинулся к северу от столицы, сразу за склонами Крымских
гор, целый отдельный город с микрогруппами разноэтажных светящихся строений,
с пересечением автотрасс и бесчисленными паркингами, уставленными машинами.
В центре на грани рануэев, как называют здесь взлетные дорожки, возвышается
гигантский светящийся гриб (если бы можно было приблизительно так назвать
данную архитектурную форму) центральной башни Аэро-Симфи.
Администрация Аэро-Симфи гордилась тем, что отсюда пассажирам не
хочется улетать. В самом деле. попадая в бесконечные залы. холлы, гостиные,
круглосуточно работающие элегантные магазины и бесчисленные интимные бары,
ступая по пружинящим мягким полам, вбирая еле слышную успокаивающую музыку,
краем уха слушая очень отчетливую, но очень ненавязчивую речь дикторов,
предваряемую мягким, как бы бархатом по бархату, гонгом, вы чувствуете себя
в надежных, заботливых и ненавязчивых руках современной гуманистической
цивилизации, и вам в самом деле не очень-то хочется улетать в какую-нибудь
кошмарную слякотную Москву или в вечно бастующий Париж, где ваш чемодан
могут запросто выбросить на улицу. Собственно говоря, можно и не улетать,
можно здесь жить неделями, гулять по гигантскому зданию, наблюдать взлеты и
посадки, вкусно обедать в различных уютных национальных ресторанчиках,
знакомиться с транзитными легкомысленными пассажирами, ночевать в
звуконепроницаемых, обдуваемых великолепнейшим воздухом номерах, никуда не
ехать, но чувствовать себя тем не менее в атмосфере путешествия.
В баре "Империя" в этот час не было никого, кроме Фреда Бакстера с его
дамой. Греховодник представил свою проституточку очень церемонно:
-- Тина, это мой старый друг, еще по войне, старый Арси. Арси,
познакомься с мадемуазель Тиной из Финляндии. Ты говоришь по-фински, Арси?
Жаль. Впрочем, мадемуазель Тина понимает по-английски, по-немецки и даже
немного по-русски. И даже слегка по-французски, -- добавил он, улыбнувшись.
Тина (то есть, разумеется, Таня) протянула руку Арсению Николаевичу и
улыбнулась очень открыто, спокойно и, как показалось старому дворянину,
слегка презрительно. Они сидели в полукруглом алькове, обтянутом сафьяновой
кожей, вокруг стола, над которым висела старомодная лампа с бахромой.
-- Мне нужно сказать тебе перед отлетом несколько слов. -- Бакстер
выглядел грустноватым и усталым. -- Может быть, мадемуазель Тина посидит с
молодежью у стойки?
-- Хэлло, -- сказал Антон. -- Пошли с нами, миссис. Он повел женщин к
стойке, за которой скучал одинокий красавец-бартендер с седыми висками,
ходячая реклама "Выпей "Смирнофф" и у тебя перехватит дыхание". Он, конечно,
оказался (или причислял себя к) "яки", и потому порванная майка Антона
вызвала у него внепрофессиональные симпатии. Он включил телевизор за стойкой
и на одном из двенадцати каналов нашел повтор Ти-Ви-Мага. Антон
комментировал изображение, горячился, пытался донести и до "финки" с се
обрывочными языками смысл происходящего, апеллировал и к Лидочке
Нессельроде, но та только улыбалась -- она смотрела на себя со стороны:
ночной аэропорт, почти пустой бар, молодая женщина-аристократка ждет прилета
своего жениха-аристократа. В мире плебейских страстей -- две
аристократические души приближаются друг к другу.
Таня притворялась, что она почти ничего не понимает по-русски и гораздо
больше, чем на самом деле, понимает по-английски. Разговор, как это обычно в
Крыму, легко перескакивал с русского на английский, мелькали и татарские, и
итальянские, и еще какие-то, совсем уж непонятного происхождения слова.
-- Сложная проблема, сэр, -- говорил бартендер. -- Возьмите меня. Батя
мой -- чистый кубанский казак, а анима наполовину гречанка, наполовину
бритиш. Женился я на татарочке, а дочка моя сейчас замуж вышла за серба с
одной четвертью итальянской крови. Сложный коктейль тут у нас получается,
сэр, на нашем Острове.
-- Этот коктейль называется "яки", -- сказал Антон. Бартендер хлопнул
себя по лбу.
-- Блестящая идея, сэр. Это будет мой фирменный напиток. Коктейль
"Яки"! Я возьму патент!
-- Мне за идею бесплатная выпивка, -- засмеялся Антон.
-- Whenever you want, sir! -- захохотал бартендер.
-- Вы здесь туристка, милочка? -- любезно спросила Лидочка Нессельроде
Таню. -- Иа! Чудесно! А я, знаете ли, жду своего жениха, он должен вернуться
из дальних странствий. Нихт ферштеен? Фиансей, компрэнэ ву? Май
браид-грум...
За столиком под бахромчатой лампой между тем неторопливо беседовали
друг с другом два старика.
-- Жизнь наша кончается, Арсений, -- говорил Бакстер. -- Давай
напьемся, как в старые годы?
-- Я и в старые годы никогда не напивался, как ты, -- сказал Арсений
Николаевич. -- Никогда до скотского уровня не докатывался.
-- Понимаю, что ты хочешь сказать, -- печально и виновато пробормотал
Бакстер. -- Но это не скотство. Арси. Это мои последние шансы, прости,
привык платить женщинам за любовь. Не злись на меня. Я опять влюбился, Арси.
Я помню, как вы смеялись надо мной во Франции. Покупаю какую-нибудь
маргаритку за сто франков и сразу влюбляюсь. А сейчас... сейчас я совсем
стал размазня, Арси... Старый сентиментальный кисель... Ты знаешь, эта Тина,
она чудо, поверь мне, никогда у меня не было такой женщины. Что-то
особенное, Арси. То, что называется сладкая...
