берега Стикса на другой. Навсегда. Постепенно заполняя правобережье (или
левобережье?), они бродили там, стеная и жалуясь, погруженные в сладостные
воспоминания о левобережье (или правобережье?). Они были бесконечны во
времени, но это была незавидная бесконечность, и поэтому ценность теней,
как товара, была в то время невысока. Если говорить честно, она была равна
нулю. В отличие от жемчуга.
Люди того времени воображали, будто каждый из них является
обладателем тени. (Так, может быть, раковины П._маргаритафера воображают,
будто каждая из них несет в себе жемчужину.) Иоанн Агасфер очень быстро
обнаружил, что это - заблуждение. Да, каждый хомо сапиенс в потенции
действительно способен был стать обладателем тени, но далеко не каждый
сподобливался ее. Ну, конечно, не один на тысячу, все-таки чаще. Примерно
один из семи-восьми.
Некоторое время Иоанн-Агасфер развлекался этой новой для себя
реальностью. Азарт классификатора и коллекционера вдруг пробудился в нем.
Тени оказались замечательно разнообразны, и в то же время в разнообразии
этом угадывалась удивительной красоты и стройности схема, удивительная
структура, многомирная и изменчивая. Он углубился в анализ этой структуры.
Ему пришлось создать то, что значительно позже будет названо теорией
вероятности, математической статистикой и теорией графов. (Он открыл для
себя мир математики. Это открытие потрясло его.)
Попервоначалу он обрадовался, обнаружив россыпи теней, как радуется
старатель, наткнувшись на золотую россыпь. Он еще не понимал, кому и как
он будет сбывать тени, однако, будучи человеком практичным и безжалостным,
радовался тому, что является единственным в ойкумене обладателем некоего
редкостного товара. Он стал прикидывать организацию торговой компании.
Возбуждение общественного спроса на тени. Массовая скупка товара. Создание
рынков сбыта в Риме, в Александрии, в Дамаске, выход по "шелковому пути" к
парфянам и дальше, в Китай... Очень скоро это надоело ему. Он пережил свой
меркантилизм, как переживают романтическую любовь.
И тогда он вдруг понял, что открыл для себя, чем ему заполнить
предстоящую необозримую вечность. Он будет искать, обнаруживать и
приобретать все новые и новые жемчужины. Он будет неторопливо, но глубоко
познавать механизмы их сродства и взаимоотталкивания, природу их
образования и развития, он постигнет закономерности их формирования и,
может быть, научится вникать в них, сливаясь и срастаясь с ними. Он
научится обустраивать и формировать историю вида хомо сапиенс таким
образом, чтобы выращивать именно те виды и сорта жемчужин, которые в
данный миг, в данных условиях более всего привлекают и воспламеняют его.
Он мечтал уже о селекции и - кто знает? - может быть, о синтезировании их
вне раковин... Он загорелся энтузиазмом, будущее его наполнилось. Он был
молод тогда и простодушен, все эти планы представлялись ему грандиозными,
обещающими все на свете и неописуемо привлекательными. Так в наши дни
маленький мальчик мечтает о счастье сделаться водителем мусоровоза.
Весь доступный ему на Патмосе материал он исчерпал в первый же год.
Свои первые жемчужины он получил за глоток вина, за обломок ржавого ножа,
за ловко рассказанную байку. Они недорого обошлись ему, да они немногого и
стоили - мелкий тусклый грязноватый товарец для начинающего дилетанта.
Однако жалеть о потерянном времени не приходилось: он отрабатывал технику,
он делал первые маленькие открытия в области психологии раковины, он
учился точно определять ценность товара, не подержав его в руках. Он
учился разглядывать жемчужину сквозь створки. Несколько раз он ошибся. Он
познал горечь и радость таких ошибок.
Он давно бы покинул остров, если бы не Прохор.
Прохор, сделавшийся к тому времен и сухим, жилистым, козлообразным
старикашкой, облезлым, вонючим, высокомерным, драчливым, брюзгливым,
вызывающе неопрятным, - этот Прохор оказался носителем жемчужины
удивительной, фантастической красоты!
Апокалипсис Прохора под именем "Откровение пророка Иоанна" уже вовсю
ходил в самиздате и был знаком тысячам и тысячам знатоков и ценителей,
фанатиков и скептиков. Первые яростные толкователи его уже появились, и
появились первые его мученики, распятые при порогах или зарезанные на
базарных площадях. Имя Иоанна гремело. Что ни месяц, на острове появлялся
новый адепт, чтобы припасть к ногам пророка, поцеловать край его лохмотьев
и вкусить от его мудрости из уст в уши. Как правило, были они все
безудержно фанатичны, неумны, и слышали только то, что способны были
воспринять жалкими своими извилинами. По сути дела, это были глухие. Иоанн
отправлял их к Прохору.
Сначала Прохор стеснялся навязанной ему роли. Потом попривык и только
строго поправлял паломников, когда те пытались называть его Иоанном. А
спустя какое-то время, и поправлять перестал. Что и говорить, из них двоих
именно Прохор был более похож на пророка. Ведь Иоанн не старился, он так и
оставался крепким сорокапятилетним мужиком с разбойничьими глазами, без
единого седого волоска в бороде, и весь облик его ничего иного не выражал,
кроме готовности в любую минуту обойтись с любым собеседником без всяких
церемоний.
Году этак в девяностом Прохор уже впал в старческий маразм. Гордыня
окончательно помутила его мозги. В состоянии помутнения повадился называть
он Иоанна Прохором и даже Прошкой, пытался ему диктовать свое евангелие,
которое должно было стать лучше всех других, известных к тому времени,
вариантов описания жизни Учителя, самым полным, самым точным, самым
содержательным в идейном отношении. При этом имелось в виду, что в
конечном итоге оно самым естественным образом станет единственным. В
минуты просветления он плакал, пытался возлечь на грудь Иоанна, каялся в
непомерном своем честолюбии и жадно выспрашивал все новые и новые
подробности времен ученичества Иоанна в звании апостола.
Его мощно было понять. Он был стар. Он проделал огромную и
замечательную работу, написав апокалипсис. Он привык изображать Иоанна, и
больше всего на свете хотелось ему теперь хотя бы остаток жизни своей
прожить не просто признанным, но и подлинным Иоанном Боанергесом.
Идея сделки лежали на поверхности. Иоанн сделал осторожное
предложение. Предложение было принято немедленно. Совесть каждого смущенно
улыбалась. Каждому казалось, что он получил теленка за курицу. Они
расстались, довольные собой и друг другом, - облезлый козлообразный пророк
Иоанн отправился принимать очередную делегацию паломников из Эфеса, а
крепкий и агрессивный Агасфер, держа под мышкой узелок с жемчугами,
спустился в гавань и купил место на первый же баркас, уходящий к материку.
Начинался новый, бродячий период жизни Агасфера, Вечного Жида,
Искателя и Ловца Жемчуга Человечьего.
Десяток лет спустя, находясь в Йасрибе, в славной лагуне человечьего
моря, полной жемчуга, он узнал от Ибн-Кутабы, странствующего поэта и
новообращенного христианина, что святой Иоанн по прозвищу Богослов,
великий пророк и один из апостолов Иисуса Христа, скончался в девяносто
восьмом году в Эфесе.
Замученный жаждой посмертной славы, неутолимый Прохор даже помереть
себе не позволил впросте, по-человечески. Он велел закопать себя живьем
при большом стечении народа.
Воистину, прав был Эпиктет, сказавши: "Человек - это душонка,
обремененная трупом",
2З. Теперь их было уже трое. И у каждого...
ДНЕВНИК. УЖЕ 20 ИЮЛЯ. НОЧЬ, 1.30
Около одиннадцати позвонил снизу Ваня Дроздов и предложил
встретиться. Срочно. Мы встретились в "Кабачке", и он с ходу объявил мне:
"Ну, все. Доигрались вы со своим Носовым". Он был взвинчен до последней
степени, я даже перепугался. Оказалось (по его словам), что статья Г.А.
привела город в необычайное враждебное возбуждение. Все теперь жаждут его
крови, а заодно жаждут стереть с лица земли наш лицей. Как рассадник и
гнездо. Завтра с утра ждите пикетов, и еще скажите спасибо, если это будут
пикеты от нашего молокозавода, у нас все-таки нет таких обалдуев, как на
крупнопанельном или, там, на "тридцатке". Г.А. одного в город не выпускать
- ни в коем случае, рядом чтобы не меньше трех мужиков, да поздоровее, не
таких, как ты...
Он меня, признаться, совсем запугал было, но я не дался и сказал ему:
что ты мелешь, мы с Г.А. весь день по городу ходили, что ты панику
разводишь, паникер? "Это вы сегодня ходили, - сказал он. - Завтра уже не
походите. Ты вообще-то знаешь, что в городе делается? Про детскую
демонстрацию знаешь?" Я сказал, что знаю, потому что решил, что речь идет
про ребятишек из специнтерната. Однако оказалось совсем не то.
Оказалось, что эти гады из управления пионерлагерей посадили с три
сотни детишек в автобусы, свезли на площадь перед горсоветом и устроили
там отвратительный цирк. Между прочим, с полного одобрения огромной толпы
идиотов-родителей. Ребятишкам сунули в лапы какие-то дурацкие лозунги,
заставили их выкрикивать какие-то дурацкие требования, а вокруг
бесновались наши доблестные добры молодцы, порывавшиеся бить в горсовете
стекла. Все это Ваня видел своими глазами, потому что стоял в оцеплении и
всячески добрых молодцев урезонивал.
Длился этот пандемониум минут двадцать, а потом на своей "ноль сорок
третьей" примчалась ураганом красотка Рива и учинила всеобщий разгон.
Детишек в два счета повезли в Ташлинский Центр смотреть новейшую серию
"Термократора", родители были расточены и разогнаны, добры молодцы
обратились в бегство, а всех остальных Рива уволила на месте. Осталось
одно оцепление. Оно постояло-постояло и пошло на работу.
Рассказ этот вызвал у меня самые неприятные ощущения. С одной
стороны, конечно, силы разума победили, а с другой - дикость ведь,
двадцатый век! Главное, я никак не мог понять: зачем была эта
демонстрация? Что им было надо? И кому, собственно? Иван утверждает, что
город недоволен мэром. Весь город настроился на "субботник", все уже
готово, а мэр тянет и тянет. Надо его подхлестнуть, труса мордастого. Вот
его и подхлестывают.
"А ты-то куда смотришь? - спросил я, ощутивши вдруг приступ
неописуемой злости. - Тоже на "субботник" настроился? А ведь я тебя держал
за приличного человека". И мы тут же поцапались.
Ни в чем я его убедить не смог - может быть, потому, что сам потерял
ориентировку. Все-таки это довольно нелепая ситуация - ты говоришь: "Так
делать нельзя", а когда тебя спрашивают: "А как нужно?", - ты отвечаешь:
"Не знаю".
В конце концов Иван угрюмо сказал: "Ладно. Я сюда не спорить с тобой
пришел. У тебя свое, у меня свое. Ты про Носова своего все понял, что я
тебе сказал?" Я ответил, что не верю во всю эту чушь. Г.А. в городе -
человек номер спин, тут и говорить не о чем. Иван возразил мне, что это
вчера Носов был человек номер один, а нынче он и на шестерку еле-еле
тянет. "Я тебя предупредил, дурака, - сказал он мрачно. - А там ухе как
знаете".
На том мы и расстались, и я сразу же побежал к Г.А. Оказалось, что у
Г.А. в кабинете собрались все. Пока я разговаривал с Иваном, Г.А. сам
собрал всех у себя. Он получил ту же информацию по своим каналам и теперь
инструктировал нас, как нам должно себя вести в сложившейся ситуации.
Спокойствие, выдержка, достоинство. В город выходить только по двое.
Девочек - сопровождать. Но! Силовые приемы - только в самых крайних
случаях. Субакс не использовать вообще. Говорить, объяснять, спорить.
Ситуация хотя и не уникальная, но в наше время достаточно редкая:
