с комической серьезностью:
- А вы возьмите меня.
И впервые не последовала ответная реплика. Миша успел сделать еще два
осторожных шага, и тут из тьмы навстречу ему выдвинулся Демиург,
остановился на пороге и навел на Мишу бешеные яблоки своих глаз.
Я вскочил. Я испугался чуть не до обморока. А Миша отступил на шаг и
сделал странное, незаконченное движение правой рукой - то ли хотел
заслониться ею, то ли (несмотря на заверения его) что-то все-таки висело у
него под мышкой левой руки. Он побелел, и крупные капли пота разом
выступили у него на лбу. И тогда Демиург прогрохотал:
- Я обдумаю ваше предложение.
Сказал и соскользнул обратно во тьму.
12. В прихожей я попытался подать Мише плащ, но он отобрал его от
меня со словами: "Давай, давай сюда! Что еще за китайские церемонии!" Пока
он застегивался и напяливал перед зеркалом берет, я все ждал, скажет он
мне что-нибудь прямо здесь или мы поговорим на лестнице. Но тут рядом
обрушилась спускаемая вода, щелкнула задвижка, и из совмещенного санузла
вывалился в прихожую Агасфер Лукич. Он хлопотливо, обеими руками
застегивал ширинку, ухитряясь при этом тремя пальцами правой руки держать
при себе свой любимый портфель.
- Пардон, пардон, пардон! - жизнерадостно воскликнул он, лаская Мишу
Смирнова профессиональным взглядом. Разрешите представиться: Агасфер Лукич
Прудков, Госстрах, к вашим услугам. Руки не подаю - в силу последнего
местопребывания. Не могу не воспользоваться моментом, однако. Госстрах,
уважаемый Михаил Иванович, предлагает к вашим услугам...
И с феноменальной скоростью, нисколько, впрочем, не отражающейся на
разборчивости и внятности, Агасфер Лукич рассыпал перед ошеломленным Мишей
роскошный бисер всех услуг, которые предоставляет в распоряжение
добропорядочного гражданина наша система государственного страхования.
Меня поразило, что Миша, по-видимому, совершенно забыл все, что я
рассказывал ему об Агасфере Лукиче. Для него это явно был обыкновенный
навязчивый страхагент, от которого совершенно не знаешь, как избавиться
без откровенной грубости и хамства. Миша неловко улыбался, делал обеими
руками отстраняющие жесты, прижимал ладони к груди со словами: "Благодарю
вас, я уже..." - в общем, вел себя не как Исаев-Штирлиц, а как занюханный
кандидат наук, застигнутый у родимой кассы с зарплатою на руках. И когда
мы выкатились наконец на лестничную площадку и я захлопнул за собою дверь,
он с комическим облегчением вытер со лба воображаемый пот и сказал:
- Уф-ф... Еле ушел!
Мы начали спускаться по лестнице.
- Ну, как тебе? - нетерпеливо спросил я с тревогой.
И тут выяснилось такое, о чем я и сейчас вспоминаю с ознобом между
лопатками. Хотя на самом-то деле - ну чего другого мог я ожидать? А было
так.
На протяжении первых четырех этажей Михаил говорил неохотно, как бы
через силу, говорил не потому, что котел говорить, а потому, что считал
себя обязанным сказать мне хоть что-то. Он мне благодарен. Я молодец. Я
правильно сделал, что обратился к нему. Дело вызревает нешуточное. Этим
займутся те, кому положено, а мне оставаться здесь совершенно не нужно.
Может быть, даже опасно... Что тебя, собственно, здесь держит? Может быть,
нужна помощь? Так скажи! Лучше всего, если ты уйдешь прямо сегодня, прямо
сейчас... О жилье не думай, это все будет устроено...
На девятом этаже он взял меня под руку и принялся доверительно
рассказывать, что аналогичный случай уже был у него - лет пятнадцать
назад. Жулики эти мои, надо сказать, ловкие, однако ничего нового под
луною, как известно, нет. Стоило ему увидеть эти металлические
направляющие, как он сразу все понял. Никакие это не направляющие - это
шины. А в кабинете у них - генератор. Правда, кое-что он даже сейчас
объяснить не может, да это и не его дело... Это вообще не наше дело.
Участковый прохлопал, ясно как день. У него в участке, понимаешь, такая
банда аферистов; месяц уже орудуют как минимум, а он ушами хлопает. Я вот
чего не могу понять: тебя-то они чем держат? Неужели ты такой легковерный?
Мамочка моя, а еще кандидат, без пяти минут доктор... Ты дождешься, что
тебя вместе с ними заберут! Статья такая-то, соучастие в жульнических
махинациях... Не купили же они тебя, в самом деле. Понимаю, понимаю:
обманули. Я и сам спервоначала черт-те что подумал, а ведь я - стреляный
волк... Ничего, не дрейфь, я тебе верю, заступлюсь, пройдешь по делу как
свидетель... И возвращайся-ка ты в свою Степную, займись своими звездами,
забудь про все про это, черт тебя сюда принес!..
На третьем этаже он крепко обнял меня за плечи и продолжал совершенно
уже дружески-растроганным тоном. Хотя, с другой стороны, что ты имел в
своей Степной? Гостиничный номер? А здесь такая квартирка, ей-богу,
завидно. Спальней ты меня просто убил, я даже Варьке рассказывать не буду,
она же меня живым съест... И где только люди достают такие гарнитуры! И
вообще, где ты книги берешь? Блат у тебя, что ли? Я "Военные мемуары" всю
жизнь собираю, но такого набора... Жалко, Соня твоя на работе, сто лет не
виделись. Слушай, что за манера - приглашать среди бела дня? Давай
встретимся по-человечески, с женами, с ребятишками, моего Саньку с твоей
Танькой познакомим... (тут он заржал). Как она из туалета-то выскочила...
заалелась, будто маков цвет... Красивая девка, между прочим, растет. Да,
брат, стареем, матереем, еще пяток лет - и детей женить пора... А коньячок
у тебя ничего был, штатный. И все-таки, когда ты ко мне придешь, я тебе
поднесу такого, какого ты никогда не пивал и не выпьешь, если я об этом не
позабочусь... Ну, ладно, спасибо за приглашение, спасибо за угощенье,
спасибо за привет... Нет-нет, провожать не надо, я знаю - вон там
"шестерка" останавливается. Ну, давай!
Он обнял меня мимоходом, похлопал по спине и сбежал по ступенькам. Я
остался стоять, придерживаясь, рукой за мокрую, ледяную от дождя бетонную
стену, и смотрел ему вслед, как он ловко перескакивает с кирпича на
кирпич, пересекая грязевую полосу, а потом, глянув налево-направо,
переходит улицу, направляясь к остановке автобуса.
13. Демиург сказал:
- Есть у вас еще вопросы?
- Нет, - сказал Миша. - Благодарю вас.
Он уже вполне оправился, к румянец вернулся на лицо его, но пот все
стекал со лба по щекам на шею, и Миша то и дело вытирал его скомканным
платком.
- Тогда я задам вам вопрос, - сказал Демиург. - Всего один. Чего вы
хотите?
- Сейчас я хочу только одного, - криво улыбаясь, проговорил Миша. -
Чтобы вас не стало. И никогда бы не было. Чтобы я сейчас благополучно
проснулся. Проснулся, а вас нет и не было.
- Воистину, странный ответ, - сказал Демиург. - Не ожидал от вас...
Впрочем, я вовсе не имел в виду вас персонально.
- Ах, вы имели в виду... Знаете, все, чего мы хотим, изложено в
Программе Партии. Прочтите, там все написано.
Демиург грянул:
- Благодарю вас! Вы свободны, майор. Сергей Корнеевич, проводите,
пожалуйста, майора. Пальто и шляпу - подать.
...И когда я, как старая кляча, влекомая на живодерню, приволокся на
свое место в Приемную, он сказал:
- Впредь прошу вас не приводить сюда своих друзей без специального
предупреждения. У меня здесь не салон, а служебное помещение... Впрочем, в
данном конкретном случае я вам, пожалуй, даже благодарен. Ведь ваша эпоха
- это эпоха могущественных организаций, а я по старинке все вожусь с
отдельными фигурами. Вы навели меня на мысли, благодарю вас.
14. СПРАВКА. Я уже много лет не женат, нахожусь в разводе. Мою первую
и последнюю жену звали Александра. Миша Смирнов никогда ее не видел. Детей
у меня не было и нет. Не было и нет среди моих близких и друзей, а также
среди знакомых женщины с именем Соня, Софья или что-нибудь в этом роде.
В дальнейшем я еще дважды звонил Мише Смирнову. Один раз мне сказали,
что он в длительной командировке. В другой раз мы с ним несколько минут
побеседовали по телефону. Он был приветлив и вполне дружелюбен, однако от
встречи уклонился, сославшись на крайнюю занятость. Прощаясь, он с
удовольствием вспомнил "славный вечерок", который провел у меня в гостях,
и попросил передать привет "Сонечке и Танюшке".
Других знакомых "в могущественных организациях" у меня нет. Прямое,
по официальным каналам, обращение не сулит в перспективе ничего, кроме
сумасшедшего дома.
Я остался один. Теперь уже совсем один.
15. Был уже поздний вечер. Даже скорее ночь. Я лежал...
ДНЕВНИК. 18 ИЮЛЯ (ДОПОЛНЕНИЕ К 17-МУ)
Я, точно так же, как Михайла Тарасович, никак не могу ясно объяснить
себе, почему Г.А. так рьяно болеет за Флору.
"Милость к падшим призывал"?
Не то. Совсем не то. Я совершенно точно знаю, вижу, чувствую, что он
не считает их падшими. Это мы все считаем их как бы падшими, не в том, так
в другом смысле, а он - нет. Он вообще не признает это понятие - "падший".
Все, что порождено обществом, порождено законами общества, а значит,
закономерно, а значит, в строгом смысле не может быть разделено на плохое
и хорошее. Все социальные проявления на плохое и хорошее делим МЫ, - тоже
управляясь при этом какими-то общественными законами. (Именно поэтому то,
что хорошо в девятнадцатом веке, достойно всяческого осуждения в двадцать
первом. Безогляднее чинопочитание, например. Или, скажем, слепое
выполнение приказов.)
Понимание и милосердие.
Понимание - это рычаг, орудие, прибор, которым учитель пользуется в
своей работе.
Милосердие - это этическая позиция учителя в отношении к объекту его
работы, способ восприятия.
Там, где присутствует милосердие, - там воспитание. Там, где
милосердие отсутствует, - где присутствует все, что угодно, кроме
милосердия, - там дрессировка.
Через милосердие происходит воспитание Человека.
В отсутствие милосердия происходит выработка полуфабриката: технарь,
работяга, лабух. И, разумеется, береты всех мастей. Машины убийства.
Профессионалы.
Замечательно, что в изготовлении полуфабрикатов человечество,
безусловно, преуспело. Проще это, что ли? Или времени никогда на
воспитание Человека не хватало? Или средств?
Да нет, просто нужды, видимо, не было.
А сейчас появилась? "Как посмотришь с холодным вниманьем вокруг..."
Значит, все-таки появилась! Иначе теория ПВП никогда бы не пробилась через
реликтовые джунгли Академии педагогических наук. И не была бы создана
система лицеев. И Г.А. был бы сейчас в лучшем случае передовым учителем в
заурядной 32-й ташлинской средней школе.
Конечно, бытие определяет сознание. Это - как правило. Однако, к
счастью, как исключение, но достаточно часто случается так, что сознание
опережает бытие. Иначе мы бы до сих пор сидели в пещерах.
Проснулся Микаэль. Как всегда с утра, скабрезен.
18 ИЮЛЯ. ВЕЧЕР
Только что вернулись из столовой. Дискутировали. Горло саднит, будто
парадом командовал. Настроение мерзопакостное. Говорил - ни к черту плохо.
Не умею говорить. Но каков Аскольд!
Не хочу сейчас об этом писать.
Г.А. чувствует себя неважно. Пластырь я ему снял, но рука болит.
Мишка озабочен и смотрит виноватым. Делали руке волновой массаж. Серафима
Петровна вызывала Михея к себе в кабинет, угощала меренгами и допрашивала
с пристрастием.
С одиннадцати до четырнадцати был в больнице. Помогал Борисычу с
историями болезни, выносил горшки (на самом высоком профессиональном
уровне) и вел лечебную физкультуру по всем палатам третьего этажа.
С пятнадцати до девятнадцати готовился к отчет-экзамену,
