- Человеческое, слишком человеческое, - проговорил Вечеровский. - Они
обнаружили, что земляне на пороге Космоса, и, опасаясь соперничества,
решили это прекратить. Так?
- Почему бы и нет?
- Да потому, что это - роман. Вернее, целая литература в ярких
дешевых обложках. Это все попытки натянуть фрачную пару на осьминога.
Причем даже не просто на осьминога, а на осьминога, которого на самом деле
не существует...
Вечеровский отодвинул чашку, поставил локоть на стол и, подперши
подбородок кулаком, задрав рыжие брови, стал глядеть куда-то поверх моей
головы.
- Смотри, как у нас забавно получается, - сказал он. - Казалось бы,
два часа назад обо всем договорились: неважно, какая сила на вас
действует, важно - как вести себя под давлением. Но вот я вижу, что ты об
этом совершенно не думаешь, ты упорно, снова и снова возвращаешься к
попыткам идентифицировать эту силу. И при этом упорно возвращаешься к
гипотезе сверхцивилизации. Ты даже готов забыть и уже забыл собственные
свои маленькие возражения против этой гипотезы. И я в общем понимаю,
почему это с тобой происходит. Где-то в подсознании у тебя сидит идейка,
что любая сверхцивилизация - это все-таки цивилизация, а две цивилизации
всегда сумеют между собой как-то договориться, найти некий компромисс,
накормить волков и сохранить овец... И уж в самом худшем случае - сладко
покориться этой враждебной, но импозантной силе, благородно отступить
перед противником, достойным победы, а там - чем черт не шутит! - может
быть и получить награду за свою разумную покорность... Не выкатывай,
пожалуйста, на меня глаза. Я ведь говорю: это у тебя в подсознании. И
разве только у тебя? Это же очень, очень человеческое. От бога отказались,
но на своих собственных ногах, без опоры, без какого-нибудь костыля стоять
еще не умеем. А придется! Придется научиться. Потому что у вас, в вашем
положении не только друзей нет. Вы до такой степени одиноки, ч_т_о _у
_в_а_с _и _в_р_а_г_а _н_е_т! Вот чего вы никак не хотите понять.
Вечеровский замолчал. Я пытался переварить эту неожиданную речь,
пытался найти аргументы, чтобы возражать, оспаривать, с пеной у рта
доказывать... что? Не знаю. Он был прав: уступить достойному противнику -
это не позор. То есть это не он так думает. Это я так думаю. То есть не
думаю, а только сейчас подумал - после того, как он об этом сказал. Но
ведь у меня и на самом деле было ощущение, что я - генерал разбитой армии
и брожу под градом ядер в поисках генерала-победителя, чтобы отдать ему
шпагу. И при этом меня не столько угнетает само поражение, сколько то
проклятое обстоятельство, что я никак не могу найти этого супостата.
- Как же так - нет врага? - сказал я наконец. - Кому-то ведь все это
понадобилось!
- А кому понадобилось, - с этакой ленцой произнес Вечеровский, -
чтобы вблизи поверхности Земли камень падал с ускорением в девять и
восемьдесят один?
- Не понимаю, - сказал я.
- Но ведь он падает именно так?
- Да...
- И сверхцивилизацию ты сюда не притягиваешь за уши? Чтобы объяснить
этот факт...
- Подожди... При чем здесь...
- Кому же все-таки понадобилось, чтобы камень падал именно с таким
ускорением? Кому?
Я налил себе чаю. В общем-то мне как будто оставалось сложить два и
два, но я все равно ничего не понимал.
- Ты хочешь сказать, что мы имеем дело с каким-то стихийным
бедствием, что ли? С явлением природы?
- Если угодно, - сказал Вечеровский.
- Ну, знаешь ли, голубчик!.. - Я развел руками, задел стакан и залил
весь стол. - Ч-черт...
Пока я вытирал стол, Вечеровский по-прежнему лениво продолжал:
- А ты все-таки постарайся отказаться от эпициклов, попробуй все-таки
поставить в центр не Землю, а Солнце. Ты сразу почувствуешь, насколько все
упростится.
Я бросил мокрую тряпку в мойку.
- То есть у тебя есть своя гипотеза, - сказал я.
- Да, есть.
- Изложи. Кстати, почему ты не изложил ее сразу? Когда здесь был
Вайнгартен.
Вечеровский подвигал бровями.
- Видишь ли... Всякая новая гипотеза обладает тем недостатком, что
вызывает всегда массу споров. А мне вовсе не хотелось спорить. Мне
хотелось только убедить вас, что вы поставлены перед неким выбором, и
выбор этот должны сделать в одиночку, сами. По-видимому, мне это не
удалось. А между тем моя гипотеза, пожалуй, могла бы оказаться
дополнительным аргументом, потому что суть ее... точнее, единственный
практический вывод из нее состоит как раз в том, что у вас сейчас нет не
только друзей, но даже и противника. Так что, может быть, я и ошибся.
Может быть, мне следовало пойти на утомительную дискуссию, но зато тогда
вы яснее бы представляли себе свое истинное положение. А дела, на мой
взгляд, обстоят следующим образом...
Нельзя сказать, чтобы я не понял его гипотезу, но не могу сказать,
что я осознал ее до конца. Не могу сказать, что его гипотеза убедила меня,
но, с другой стороны, все происходившее с нами в нее укладывалось. Более
того, в нее укладывалось вообще все, что происходило, происходит и будет
происходить во Вселенной, и в этом, если угодно, заключается и слабость
этой гипотезы. Было в ней что-то от утверждения, что веревка есть вервие
простое.
Вечеровский вводил понятие Гомеостатического Мироздания (он
употреблял именно это архаическое и поэтическое слово). "Мироздание
сохраняет свою структуру" - это была его основная аксиома. По его словам,
законы сохранения энергии и материи вообще были частными проявлениями
закона сохранения структуры. Закон неубывания энтропии противоречит
гомеостазису мироздания и поэтому является законом частичным, а не
всеобщим. Дополнительным по отношению к этому закону является закон
непрерывного воспроизводства разума. Сочетание и противоборство этих двух
частичных законов и обеспечивают всеобщий закон сохранения структуры.
Если бы существовал только закон неубывания энтропии, структурность
мироздания исчезла бы, воцарился бы хаос. Но, с другой стороны, если бы
существовал или хотя бы возобладал только непрерывно совершенствующийся и
всемогущий разум, заданная гомеостазисом структура мироздания тоже
нарушилась бы. Это, конечно, не означало бы, что мироздание стало бы хуже
или лучше, оно бы просто стало другим, ибо у непрерывно развивающегося
разума может быть только одна цель: изменение природы Природы. Поэтому
сама суть Гомеостазиса Мироздания состоит в поддержании равновесия между
возрастанием энтропии и развитием разума. Поэтому нет и не может быть
сверхцивилизаций, ибо под сверхцивилизацией мы подразумеваем именно разум,
развившийся до такой степени, что он уже преодолевает закон неубывания
энтропии в космических масштабах. И то, что происходит сейчас с нами, есть
не что иное, как первые реакции Гомеостатического Мироздания на угрозу
превращения человечества в сверхцивилизацию. Мироздание защищается.
Не спрашивай меня, говорил Вечеровский, почему именно Малянов и
Глухов оказались первыми ласточками грядущих катаклизмов. Не спрашивай
меня, какова физическая природа сигналов, потревоживших гомеостазис в том
уголке мироздания, где Глухов и Малянов затеяли свои сакраментальные
исследования. Вообще не спрашивай меня о механизмах действия
Гомеостатического Мироздания - я об этом ничего не знаю, так же, как никто
ничего не знает, например, о механизмах действия закона сохранения
энергии. Просто все процессы происходят так, что энергия сохраняется.
Просто все процессы происходят так, чтобы через миллиард лет эти работы
Малянова и Глухова, слившись с миллионами и миллионами других работ, не
привели бы к концу света. Имеется в виду, естественно, не конец света
вообще, а конец того света, который мы наблюдаем сейчас, который
существовал уже миллиард лет назад и которому Малянов и Глухов, сами того
не подозревая, угрожают своими микроскопическими попытками преодолеть
энтропию...
Вот так примерно - не знаю уж, правильно или не совсем правильно, а
может быть, и вовсе неправильно - я его понял. Я даже спорить с ним не
стал. И без того дело было дрянь, а уж в таком аспекте оно представлялось
настолько безнадежным, что я просто не знал, что сказать, как к этому
относиться и зачем вообще жить. Господи! Малянов_Д._А. версус
Гомеостатическое Мироздание! Это даже не тля под кирпичом. Это даже не
вирус в центре Солнца...
- Слушай, - сказал я. - Если все это так, какого черта тут вообще
разговаривать? Да провались они, мои М-полости... Выбор! Да какой тут
может быть выбор?
Вечеровский медленным движением снял очки и принялся водить мизинцем
по натертой горбинке носа. Он очень долго, изнурительно долго молчал. А я
ждал. Потому что шестым чувством понимал: не может Вечеровский бросить
меня вот так, на съедение своему гомеостазису, никогда бы этого не сделал,
никогда бы мне всего этого не рассказал, если бы не существовал какой-то
выход, какой-то вариант, какой-то все-таки, черт возьми, выбор. И вот он
кончил сандалить свой нос, снова надел очки и тихонько произнес:
- Сказали мне, что эта дорога меня приведет к океану смерти, и я с
полпути повернул обратно. С тех пор все тянутся передо мной кривые, глухие
окольные пути...
- Ну? - сказал я.
- Повторить? - спросил Вечеровский.
- Ну, повтори.
Он повторил. Мне захотелось заплакать. Я торопливо поднялся, налил
чайник и снова поставил его на газ.
- Хорошо, что чай на свете есть, - сказал я. - Давно бы уже пьяный
под столом валялся...
- Я все-таки предпочитаю кофе, - сказал Вечеровский.
И тут я услышал, как в замке входной двери поворачивается ключ. Я,
наверное, стал бледный, а может быть, даже синий, потому что Вечеровский
вдруг тревожно подался ко мне и тихо проговорил:
- Спокойно, Дима, спокойно... Я с тобой.
Я едва слышал его.
Там, в прихожей, открылась вторая дверь, зашуршала одежда,
послышались быстрые шаги, отчаянно завопил Калям, и - я все еще сидел, как
деревянный - запыхавшийся Иркин голос произнес: "Калямушка..." И сразу же:
- Димка!
Не помню, как меня вынесло в коридор. Я схватил Ирку в охапку,
стиснул ее, прижался (Ирка! Ирка!), вдохнул запах знакомых духов - у нее
были мокрые щеки, и она тоже бормотала что-то странное: "Ты живой,
господи... Что я только не думала! Димка!" Потом мы опомнились. Во всяком
случае, я опомнился. То есть до меня окончательно дошло, что это она, и
дошло, что она бормочет. И мой аморфный деревянящий ужас сменился вполне
конкретным житейским испугом. Я поставил ее на ноги, отстранился,
вгляделся в заплаканное лицо (оно было даже не подмазано) и спросил:
- Что случилось, Ирка? Почему ты здесь? Бобка?
По-моему, она меня не слушала. Она цеплялась за мои руки, лихорадочно
шарила мокрыми глазами по моему лицу и все повторяла:
- Я же чуть с ума не сошла... Я думала, что уже и не успею... Что же
это такое...
Не разнимая рук, мы протиснулись в кухню, я усадил ее на свою
табуретку, а Вечеровский молча налил ей крепкого чаю прямо из заварочного
чайника. Она жадно выпила, расплескав половину на пыльник. На ней лица не
было. Она так осунулась, что я с трудом ее узнавал. Глаза были красные,
волосы растрепаны, торчали космами. Тут меня затрясло, и я привалился
задом к мойке.
- С Бобкой что-нибудь? - проговорил я, еле ворочая языком.
- С Бобкой? - повторила она бессмысленно. - При чем здесь Бобка? Я
из-за тебя чуть с ума не сошла... Что здесь произошло? - закричала она
