скажем, Восточного Карабаха.
Молчание.
Ирина Валентиновна, пораженная, смотрела на его широченные плечи и
эту типичную мужскую улыбочку, всегда возмущавшую все ее существо.
- А глаза-то голубые, - пробасил удивительный семиклассник.
- Единица! Садитесь! - Ирина Валентиновна вспыхнула, вскочила,
пронесла свои сокровища вон из класса.
- Ребята! - завопил за дверью удивительный семиклассник. - Училка в
меня втрескалась!
С тех пор началось: закачались Западные и Восточные Гиндукуши,
Восточный Карабах совместно с озером Эри влился в экономическое засилье
неоколониалистских элементов всех Гвиан и зоны лесостепей.
Ирина Валентиновна и в институте-то была очень плохо успевающей
студенткой, а тут в ее головушке все перепуталось: на все даже самые
сложные вопросы удивительный семиклассник Боря Курочкин отвечал
"комплиментом".
Ирина Валентиновна, закусив губки, осыпала его единицами и двойками.
Положение было почти катастрофическим - во всех четвертях колы и лебеди, с
большим трудом удалось Ирине Валентиновне вывести Курочкину годовую
пятерку.
В течение всего учебного года удивительный семиклассник возмущал все
существо педагога, надумавшего к весне поездку в субтропические зоны.
Пенясь, взбухая пузырями, полетело в чемодан голубое, розовое, черное
в сеточку-экзотик, перлончик, нейлончик, жатый конфексион, эластик,
галантерея, бижутери, и сверху рельефной картой плоскогорья Гоби легло
умопомрачительное декольте-волан для ночных фокстротов; щелкнули замки.
- Очей немые разговоры забыть так скоро, забыть так скоро, - на
прощание спела радиоточка.
Ирина Валентиновна выбежала на улицу и зашагала к сельпо. Куры,
надоевшие, оскорбляющие вислыми грязными гузками любое душевное движение,
идиотски кудахтая, разлетались из-под ее жаждущих субтропического
фокстрота ног.
- Одну минуточку, Ирина Валентиновна! - крикнул педагогу удивительный
семиклассник Боря Курочкин.
Он преследовал ее по мосткам до самого сельпо на виду у всего
райцентра, глядя сбоку кровавым глазом лукавого маленького льва.
У крыльца сельпо стояла уже бортовая машина, груженная бочкотарой.
Бочкотара была в печальном состоянии от бесчеловечного обращения, от
долголетнего забвения ее запросов и нужд - совсем она затарилась,
затюрилась, зацвела желтым цветком, хоть в отставку подавай.
Возле машины, картинно опершись на капот, стоял монументальный
Шустиков Глеб, военный моряк. Никаких следов вчерашней беседы с
механизаторами на чистом его лице не было, ибо был Глеб по специальности
штурмовым десантником и очень хорошо умел защищать свое красивое лицо.
Он смотрел на подходящую, почти бегущую Ирину Валентиновну, смотрел с
преогромным удивлением и совершенно не замечал удивительного школьника
Борю Курочкина.
- Как будто мы с вами попутчики до Коряжска? - любезно спросил моряк
педагога и подхватил чемоданчик.
- Это определенно, - весело, с задорцем ответила Ирина Валентиновна,
радуясь, такому началу, и уничижительно взглянула через плечо на
удивительного семиклассника.
- А дальше куда следуете, милая девушка?
- Я еду в субтропическую зону Черного моря. А вы?
- Примерно в эту же зону, - сказал моряк, удивляясь такой удаче.
- Какая, вы думаете, сейчас погода в субтропиках? - продолжала
разговор педагог главным образом для того, чтобы унизить удивительного
школьника.
- Думаю, что погода там располагает... к отдыху, - ответил с улыбкой
моряк.
Увидев эту улыбку и поняв ее, бубукнул Боря Курочкин детскими губами,
фуфукнул детским носом.
- Ну, я пошел, - сказал он.
Он ушел, заметая пыль новомодными клешами, ссутулившись, плюясь во
все стороны. Жизнь впервые таким образом хлопнула удивительного
семиклассника пыльным мешком по голове.
Моряк подсадил педагога (при подсадке еще раз удивился своему
везению), махнул и сам через борт. Уютно устроившись на бочкотаре, они
продолжали разговор и даже не заметили, как на бочкотару голодной рысью
вскарабкался третий пассажир-старик Моченкин дед Иван.
Старик Моченкин по привычке быстро осмотрел бочкотару на предмет
колорадского жука, не нашел такового и, пристроившись у кабины, написал в
район жалобу на учительницу Селезневу, голыми коленками завлекающую
военнослужащих. А чему она научит подрастающее поколение?
На крыльце появилась сладко зевающая Сима.
- Эге, Глеб Иванович, как вы удачно приспособились, - протянула она.
- Ой, да это вы, Ирина Валентиновна? Извиняйте за неуместный намек, -
пропела она с томным коварством и обменялась с моряком понимающими
улыбками. - Э, а ты куда собрался, дед Иван?
- Я с твоей бабкой на печи не лежал, - сердито пшикнул старик
Моченкин, - Ты лучше письмо это в ящик брось. - И передал буфетчице донос
на педагога.
На крыльцо выскочил чумовой Володя Телескопов, рожа вся в яичнице,
- Все в порядке, пьямых нет! - заорал он, - Эй, Серафима, где мой
кепи, где лайковые перчатки, где моя книженция, сборник сказок? Дай-ка мне
десятку, Серафима, подарок тебе куплю в Коряжске, промтовар тебе куплю,
будешь рада.
- Значит, заедешь за сыном лесничего, - сказала Сима, - и сразу в
Коряжск. Бочкотару береги, она у нас нервная. Десятки тебе не дам, а на
пол-литра сам наберешь. Смотри, на пятнадцать суток не загреми, разлюблю.
И тут она по-женски, никого не стыдясь, поцеловала Телескопова в
некрасивые губы.
Володька сел за руль, дуднул, рванул с места. Бочкотара крякнула,
осела, пассажиры повалились на бока.
Через десять минут безумный грузовик на лихом вираже, на одних только
правых колесах влетел во двор лесничества.
Вадим Афанасьевич снялся было со своим элегантным чемоданом, скорее
даже портпледом, но родственники, дружно рыдая, ловко навьючили на него
огромный, тяжеленный рюкзак с вареньем. Халигалия тут чуть не лишилась
своего лучшего друга, ибо мешок едва не переломил консультанта пополам.
Вадим Афанасьевич расположился было уже в кабине, как вдруг заметил в
кузове на бочкотаре особу противоположного пола. Он предложил ей занять
место в кабине, но Ирина Валентиновна наотрез отказалась: ветер дальних
дорог совсем ее не страшил, скорее вдохновлял,
Старик Моченкин тоже отверг интеллигентные приставания, он не хотел
покидать наблюдательный пост. Вадим Афанасьевич совсем уже растерялся от
своего джентльменства и предложил место в кабине Шустикову Глебу как
военнослужащему.
- Кончай, кореш. Садись и не вертухайся, - довольно сердито оборвал
его Глеб, и Вадим Афанасьевич, покоробленный "корешем", сел в кабину.
И наконец тронулись. Жутко прогрохотали через весь райцентр: мимо
агрономского дома, возле которого лицом к стене стояла маленькая фигурка с
широкими, трясущимися от рыданий плечами; мимо Дома культуры, с крыльца
которого салютовал отъезжающим мужской актив; мимо моченкинекого дома,
неподозревающего о карающем Алименте; мимо вальяжно-лукавой Симы на
пылающем фоне мандариновой настойки; мимо палисадника с георгинами, за
которыми любовно хмурил брови на родственный грузовик старший Телескопов,
- и вот выехали в поля. До Коряжска было шестьдесят пять километров, то
есть часа два езды с учетом местных дорог и без учета странностей
Володиного характера.
Странности эти начали проявляться сразу. Сначала Володя оживленно
болтал с Вадимом Афанасьевичем, вернее, говорил только сам, поражая
интеллигентного собеседника рассказом о своей невероягной жизни...
- ...короче забежали с Эдиком в отдел труда и найма а там одна рожа
шесть на шесть пуляет нас в обком профсоюза дорожников а вместе с нами был
этот сейчас не помню Ованесян-Петросян-Огднесян блондин с которым в
нападении "Водника" играли в Красноводске ну кто-то плечом надавил на
буфет сопли-вопли я говорит вас в колонию направлю а кому охота хорошо
мужик знакомый с земснаряда ты говорит Володя слушай меня и заявление
движимый чувством применить свои силы ну конечно газ газ газ а Эдик мы с
ним плоты гоняли на Амуре пошли говорит на Комсомольское озеро сами рыли
сами и кататься будем с двумя чудоками ялик перевернули а старик говорит я
на вас акт составлю или угости Витька Иващенко пришлепал массовик здоровый
был мужик на геликоне лабал а я в барабан бил похоронная команда а сейчас
второй уж год под планом ходит смурной как кот Егорка и Буркин на огонек
младший лейтенант всех переписал чудохам говорит вышлю а нам на кой фиг
такая самодеятельность улетели в Кемерово в багажном отделении а там газ
газ газ вы рыбу любите?
...потом вдруг замолчал, помрачнел, угрожающе засопел носом. Вадим
Афанасьевич сначала испугался, прижался к стенке, потом понял - человек
почему-то страдает.
И в кузове на бочкотаре жизнь складывалась сложно. Бочкотара от
невероятной Володиной езды и от ухабов проселочных дорог очень страдала,
скрипела, трещала, разъезжалась, раскатывалась на части, теряла свое лицо.
Пассажиры то и дело шлепались с нее на доски, набивали шишки, все шло
к членовредительству, но тут моряк Шустиков Глеб нашел выход из положения:
перевернув всю бочкотару на попа, он предложил пассажирам занять каждому
свою ячейку.
Бочкотара почувствовала себя устойчивей, сгруппировалась, и пассажиры
уютно расположились в ее ячейках и продолжали свою жизнь.
Старик Моченкин писал заявление на Симу за затоваривание бочкотары,
на Володю Телескопова за связь с Симой, на Вадима Афанасьевича за оптовые
перевозки приусадебного варенья, а также продолжал накапливать материал на
Глеба и Ирину Валентиновну.
Раскрасневшаяся, счастливая Ирина Валентиновна что-то все лепетала о
субтропиках, придерживала летящие свои умопомрачительные волосы,
взглядывала мельком на лаконичное мужественное лицо моряка и внутренне
озарялась, а моряк кивал, улыбаясь, "в ее глаза вникая долгим взором".
Внезапно грузовик резко остановился. Бочкотара вскрикнула, в ужасе
перемешала свои ячейки, так что Ирина Валентиновна вдруг оказалась рядом
со стариком Моченкиным и была им строго ухвачена.
Из кабины вылез мрачней тучи Володя Телескопов.
- Ну-ка, Глеб, слезь на минутку, - сказал он, глядя не на Глеба, а в
бескрайние поля,
Моряк, недоумевающе пожав плечами, махнул через борт.
- Пройдем-ка немного, - сказал Телескопов.
Они удалились немного по грунтовой дороге,
- Скажи мне, Глеб, только честно, - Володя весь замялся, затерся, то
насупливался, то выпячивал жалкую челюсть, взвизгивал угрожающе. - Только
честно, понял? У тебя с Симкой что-нибудь было?
Шустиков Глеб улыбнулся и обнял его дружеской рукой,
- Честно, Володя, ничего не было.
- А глаз на нее положил, ну, ну? - горячился Володя. - Дошло до меня,
понял, допер я сейчас за рулем!
- Знаешь песню? - сказал Глеб и тут же спел хорошим, чистым голосом;
- "Если узнаю, что Друг влюблен, а я на его пути, уйду с дороги, такой
закон - третий должен уйти..."
- Это честно? - спросил Володя тихо.
- Могу руку сжечь, как Сцевола, - ответил моряк.
- Да я тебе верю! Поехали! - заорал вдруг Володя и захохотал.
Дальше они ехали спокойно, без всяких треволнений, мимо
бледно-зеленых полей, по которым двигались сенокосилки, мимо голубых рощ,
мимо деревень с ветряками, с журавлями, с обглоданными церквами, мимо
линий высокого напряжения. Пейзаж был усыпляюще ровен, мил, благолепен,
словно тихая музыка струилась в воздухе, и идиллически расписывали небо
реактивные самолеты. Вот так они ехали, ехали, а потом заснули.
Первый сон Вадима Афанасьевича
