Уважение к старику Моченкину она питала традиционное, давнее, начавшееся
еще в старые годы с баловства. Честно говоря, старик Моченкин был даже
рад, что попал в город Мышкин, да вот жаль только, что неожиданно. Кабы
раньше он знал, так теперь на столе бы уж ждал корифей всех времен и
народов - пирог со щукой. Всегда в былые годы запекала кума Настасья к его
приезду цельную щуку в тесто. Очень великолепный получался пирог - сверху
корочка румяная, а внутри пропеченная гада, империалистический хищник.
- Плесни-ка мне, кума, еще браги, - приказал старик Моченкин.
- Извольте, Иван Александрович.
- Вот здесь, кума, - старик Моченкин хлопнул ладонью по своему
портфелю ложного крокодила, - вот здесь все они у мене - и немые и
говорящие.
- Сыночки ваши, Иван Александрович?
- Не только... - Старик Моченкин строго погрозил куме пальцем. -
Отнюдь не только сыночки. Усе! - вдруг заорал он, встал и, качаясь,
направился к кровати. - Усе! Опче! Ума! - еще раз погрозил кому-то, в
кого-то потыкал длинным пальцем и залег.
Второй сон старика Моченкина
И вот увидел он - вся большая наша страна решила построить ему
пальто.
Сказано-сделано: вырыли котлован, работа закипела.
Пальтомоченкинстрой!
Заложено было пальтецо, как линейный крейсер, синего драпа, бортовка
конским волосом, груди проектируются агромаднейшие, как у Фефелова Андрона
Лукича, нате вам!
Надо бы жирности накачать под такое пальто. Беру булютень (у кого?),
беру булютень у товарища Телескопова, нашего водителя, ввожу в себе
крем-бруле, стюдень, лапшу утячию, яичню болтанку - ноль-ноль процента
результата, привес отсутствует, хоть вой! Шельмуют в семье с жирами,
жируют в шельме с семьями, а кому писать, кому челом бить? Стучи, стучи -
не достучишься. Пальто высилось над полями и рощами, как элеватор,
воротник мелкими кольцами в облаках, и вот я иду на примерку.
А посередь поля - баран неохолощенный, огромный, товарный,
товарный... А вы идите, господин-товарищ, как бы стороной, как бы между
прочим.
Так и иду, баран только землю роет, спасибо, люди добрые. Вот пальто,
а в пальте дверь, а в дверях Фефелов Андрон Лукич.
- Вам куда, гражданин хороший?
- А на примерку, Андрон Лукич.
- Хоть я и Лукич, а ты мене не тычь. Примерки, гражданин, больше не
будет. В вашем пальте давно уже краеведческий музей. Извольте за гривенник
полюбопытствовать экспонатом. Етта баран товарный, мутон натуральный, етта
диаграмма качественная с абциссом и ординатом, а етта старичок
маринованный в банке, ни богу свечка, ни черту кочерга - узнаете?
С ужасом, с воем выпрыгнул из кармана, плюхнулся в траву.
- Иде ж ты, иде ж ты, заступница моя родная? Иде ж ты, Юриспруденция,
дева чистая, мятная, неподкупная?
Шевелились травы росные, скрыл был большой, как будто под тяжелыми
шагами.
Второй сон педагога Ирины Валентиновны Селезневой
Ирина Валентиновна в эту ночь снов не видела.
Второй сон моряка Шустикова Глеба
Шустиков Глеб в эту ночь снов не видел.
Вскоре над городом Мышкин взошло радостное солнце, и все наши
путешественники проснулись счастливыми. Володя Телескопов включил мотор,
поднял крышку капота и стал на работающий мотор смотреть. Он очень любил
смотреть на работающие механизмы. Иногда остановится где-нибудь и смотрит
на работающий механизм, смотрит. на него несколько минут, все в нем
понимает, улыбается тихо, без всякого шухера, и отходит счастливый, будто
помылся теплой и чистой водой.
Вадим Афанасьевич тем временем бочкотару ублажал мылом и мочалкой,
задавал ей утренний туалет, тер до блеска ее коричневые бока, а она
нежилась и кряхтела под солнечными лучами и мыльной водой, давно ей уж не
было так хорошо, и Вадиму Афанасьевичу давно так хорошо не было. Ему
всегда было в общем-то неплохо, всегда было организованно и ровно, но так
хорошо, как сейчас, ему не было, пожалуй, с детства.
Вернулся от кумы старик Моченкин, стоял в стороне хмурый, строго
наблюдал. Трудно сказать, почему он не отправился в Коряжск рейсовым
автобусом. Может быть, из соображений экономии, ведь он решил заплатить
Телескопову за все художества не больше пятнадцати .копеек, а может быть,
и он, так же как другие пассажиры, чувствовал уже какую-то внутреннюю
связь с этой полуторкой, с чумазым баламутом Телескоповым, с распроклятой
бочкотарой, такой нервной и нежной.
Ирина Валентиновна тем временем сервировала в палисаднике завтрак,
яйца и картошку, а верный ее друг Шустиков Глеб резал огурцы.
- Прошу к столу, товарищи! - пригласила счастливым голосом Ирина
Валентиновна, и все сели завтракать, не исключая, разумеется, и старика
Моченкина, который хоть и подзаправился у кумы, но упустить лишний случай
пожировать на дармовщинку, конечно же, не мог. Сушку свою он опять вынул и
положил на стол ближе к локтю.
Путешественники уже кончали завтрак, когда с улицы из-за штакетника
прилетел милый голосок:
- Приятного вам аппетита, граждане хорошие!
За забором стояла миловидная старушка в плюшевом аккуратном жакете, с
сундучком, узелком и сачком, какими дети ловят бабочек.
- Здравствуйте, - сказала она и низко поклонилась, - Не вы ли,
граждане, бочкотару в Коряжск транспортируете?
- Мы, бабка! - гаркнул Володя. - А тебе чего до нашей бочкотары?
- А як вам в попутчицы прошусь, милок. Кто у вас старшой в команде?
Путешественники весело переглянулись: они и не знали, что они
"команда".
Старик Моченкин крякнул было, стряхнул крошки с пестрядинового
пиджака, приосанился, но Шустиков Глеб, подмигнув своей подруге, сказал:
- У нас, мамаша, начальства тут нет. Мы, мамаша, просто люди разных
взглядов и разных профессий, добровольно объединились на почве любви и
уважения к нашей бочкотаре, А вы куда следуете, пожилая любезная мамаша?
- В командировку, сыночек, еду в город Хвеодосию. Институт меня
направляет в крымскую степь для отлова фотоплексируса.
- Это жука, что ль, рогатого, бабка? - крикнул Володя,
- Его, сынок. Очень трудный он для отлова, этот батюшка
фотоплексирус, вот меня и направляют.
Оказалось, что Степанида Ефимовна (так звали старушку) вот уже пять
лет является лаборантом одного московского научного института и получает
от института ежемесячную зарплату сорок целковых плюс премиальные.
- Я для них, батеньки мои, кузнецов ловлю полевых, стрекоз, бабочек,
личинок всяких, а особливо уважают тутового шелкопряда, - напевно
рассказывала она. - Очень они мною довольные и потому посылают в крымскую
степь для отлова фотоплексируса, жука рогатого, неуловимого, а науке
нужного.
- Ты только подумай, Глеб, - сказала Ирина Валентиновна. - Такая
обыкновенная, скромная бабушка, а служит науке! Давай и мы посвятим себя
науке, Глеб, отдадим ей себя до конца, без остатка...
Ирина Валентиновна сдержанно запылала, чуть-чуть задрожала от
вдохновения, и Глеб обнял ее за плечи.
- Хорошая идея, Иринка, и мы воплотим ее в жизнь.
- Все-таки это странно, Володя, - зашептал Вадим Афанасьевич
Телескопову. - Вы заметили, что они уже перешли на ты? Поистине, темпы
космические. И потом эта старушка... Неужели она действительно будет
ловить фотоплексируса? Как странен мир...
- А ничего странного, Вадим, - сказал Володя. - Глеб с училкой вчера
в березовую рощу ходили. А бабка жука поймает, будь спок. У меня глаз
наметенный, изловит бабка фотоплексируса.
Старик Моченкин молчал, потрясенный и уязвленный рассказом Степаниды
Ефимовны. Как же это так получается, други-товарищи? О нем, о крупном
специалисте по инсектам, отдавшем столько лет борьбе с колорадским жуком,
о грамотном, политически подкованном человеке, даже и не вспомнили в
научном институте, а бабка Степанида, которой только лебеду полоть,
пожалуйте - лаборант. Не берегут кадры, разбазаривают ценную кадру,
материально не заинтересовывают, душат инициативу. Допляшутся губители
народной копейки!
- Залезайте, ребята, поехали! - закричал Володя. - Залезай и ты,
бабка, - сказал он Степаниде Ефимовне, - да будь поосторожней с нашей
бочкотарой.
- Ай, батеньки, а бочкотара-то у вас какая вальяжная, симпатичная да
благолепная, - запела Степанида Ефимовна, - ну чисто купчиха какая, чисто
явсиха сытая, а весела-а-я-то, тятеньки...
Все тут же полюбили старушку-лаборанта за ее такое отношение к
бочкотаре, даже старик Моченкин неожиданно для себя смягчился.
Залезли все в свои ячейки, тронулись, поплыли по горбатым улицам
города Мышкин.
- Сейчас на площадь заедем, Ваньку Кулаченко подцепим, - сказал
Володя.
Но ни Вани Кулаченко, ни аэроплана на площади не оказалось. Уже парил
пилот Кулаченко в голубом небе, уже парил на своей надежной машине с
солнечными любовными бликами на несущих плоскостях. Выходит, починил уже
Ваня свою верную машину и снова полетел на ней удобрять матушку-планету.
Уже на выезде из города путешественники увидели пикирующий прямо на
них биплан. Точно сманеврировал на этот раз пилот Кулаченко и точно бросил
прямо в ячейку Ирины Валентиновны букет небесных одуванчиков.
- Выбрось немедленно! - приказал ей Шустиков Глеб и поднял к небу
глаза, похожие на спаренную эенитную установку.
"Эх, - подумал он, - жаль, не поговорил я с этим летуном на
отвлеченные литературные темы!"
К тому же заметил Глеб, что вроде колбасится за ними по дороге
распроклятая Романтика, а может, это была просто пыль. Очень он
заволновался вдруг за свою любовь, тряхнул внутренним железом,
сгруппировался.
- Выбросила или нет?
- Да ой, Глеб! - досадливо воскликнула Ирина Валентиновна. - Давно
уже выбросила.
На самом деле она спрятала один небесный одуванчик в укромном месте
да еще и посылала украдкой взоры вслед улетевшему, превратившемуся уже и
точку самолету, вдохновляла его мотор. Какая женщина не оставит у себя
памяти о таком волнующем эпизоде в ее жизни?
Итак, они снова поехали вдоль тихих полей и шуршащих рощ. Володя
Телескопов гнал сильно, на дорогу не глядел, сворачивал на развилках с
ходу, особенно не задумываясь о правильности направления, сосал леденцы,
тягал у Вадима Афанасьевича из кармана табачок "Кепстен", крутил цигарки,
рассказывал другу-попутчику байки из своей увлекательной жизни,
- В то лето Вадюха я ассистентом работал в кинокартине Вечно пылающий
юго-запад законная кинокартина из заграничной жизни приехали озеро голубое
горы белые мама родная завод стоит шампанское качает на экспорт аппетитный
запах все бухие посудницы в столовке не поверишь поют рвань всякая
шампанским полуфабрикатом прохлаждается взяли с Вовиком Дьяченко кителя из
реквизита ментели головные уборы отвалили по-французски разговариваем
гули-мули и утром в среду значит Бушканец Нина Николаевна турнула меня из
экспедиции Вовика товарищеский суд оправдал а я дегустатором на завод
устроился они же ко мне и ходили бобики а я в художественной
самодеятельности дух бродяжный ты все реже реже рванул главбух плакал
честно устал я там Вадик.
Вадим же Афанасьевич, ничему уже не удивляясь, посасывал свою
трубочку, в элегическом настроении поглядывал на поля, на рощи, послушивал
скрип любезной своей бочкотары и даже слова не сказал своему другу, когда
заметил, что проскочили они поворот на Коряжск.
Старик Моченкин тоже самое - разнежился, накапливая аргументацию,
ослаб в своей ячейке, вкушая ноздрями милый сердцу слабый запах огуречного
