каждый раз опаздывал на какую-то долю
секунды.
Оглядываться и прислушиваться в таких случаях -- последнее дело, только
спугнешь. Я поступил иначе. Растворился. Так, как нас учили. Нырнул за
низкие ели и, прикрываясь ими, без единого звука отошел назад по дуге.
Все оказалось правильно. Он стоял между мною и луной -- в синеватом
мертвенном свете, у ствола, вцепившись в белую бороду лишайника. Рослый,
плечистый мужчина в тренировочном костюме и тяжелых ботинках. Я рассчитывал
увидеть другого. Мое исчезновение, видимо, обеспокоило преследователя. Он
выдержал недолго -- тронулся от дерева к дереву, облитый луною по голове и
плечам. Я бесшумно последовал за ним. Уйти можно было запросто, но, в конце
концов, я решил, что поскольку это не Зырянов, то контакт с ним мне не
запрещен, и когда человек приблизился к пушистым елям, в которых я исчез, и
наклонился, всматриваясь, я на него прыгнул.
Прыгнул я хорошо, но реакция у него оказалась еще лучше. Он успел
выставить локоть, мой удар пришелся по кости. Мы оба вскрикнули -- я от
боли, он от неожиданности, -- повалились в колючие ветви, меня будто
молотком стукнули по виску: в голове на мгновение вспыхнули разноцветные
пятна. Этого мгновения хватило. Когда я очнулся, он уже сидел на мне,
заламывая руку, надсадно дыша и приговаривая: "А вот так не хочешь?! А вот
так не нравится?! "
Я лежал, уткнувшись в сухие иголки. Сильно пахло смолой. Боль в
скрученной руке вынимала душу. В таком положении мало что можно было
сделать, но я все-таки сделал, и мы покатились, поочередно оказываясь
наверху. Мужчина был тяжелым и сильным, но, на мое счастье, совсем не умел
драться грамотно, надо было только ждать, когда он раскроется...
А потом я достал фонарик и осветил его лицо. Директор!
-- Не надо шума, -- сказал я и осветил себя. Больше всего я боялся, что
он закричит. Харламов скит находился где-то рядом, и если бы он закричал, то
на наблюдении можно было бы поставить крест. Но он не закричал -- дернул
щекой, спросил:
-- Вы? Откуда?
Шепотом я объяснил, кто я такой и откуда, разумеется, не упоминая о
задании.
-- Пустите меня, -- сказал директор.
Я погасил фонарик. Директор сел, покрутил головой.
-- Фу, черт... Вы сломали мне шею... Между прочим, я сразу понял, что
вы не из облоно.
-- Что вы делали в лесу? -- спросил я.
-- Выслеживал Харлама. Решил, нужно самому посмотреть, какие тут у нас
завелись призраки.
-- Видели его?
-- Нет.
-- А зачем пошли за мной?
-- Я же не знал, что это вы, -- сердито сказал директор.
-- А вы вообще этого Харлама когда-нибудь видели? -- спросил я.
-- Да.
-- Когда?
-- Например, сейчас вижу, -- хладнокровно сказал директор.
Я обернулся. Между деревьями недалеко от нас передвигалась мерцающая
тень. Я быстро прикрыл директору рот рукой. Тень была мне по грудь и
напоминала карикатурного человечка, какого рисуют дети, -- круглая голова, а
вместо рук и ног -- черточки. Свет от нее исходил фосфорный, ничего не
освещающий. Смотреть было жутковато. Я расстегнул кобуру.
-- Пойдем за ним? -- высвободившись, прошелестел директор.
Я колебался всего секунду. Кем бы это привидение ни было, упускать его
нельзя.
-- Только без моего приказа ничего не делать.
Привидение вовсе не плыло по воздуху, как мне показалось. Оно то и дело
спотыкалось, неразборчиво бормотало, шуршали иглы, иногда хрустела ветка.
Это меня успокаивало: меньше шансов, что нас услышат.
Идти пришлось недолго. Деревья поредели. Лунный свет, как вода, встал
между ними. Появилась поляна -- небольшая, круглая, в высокой голубой траве.
Из нее, как из озера, поднималась черная, покосившаяся избушка, крытая
дерном. Крыша ее съезжала до земли.
Привидение пересекло поляну -- почти невидимое в голубой траве, --
вспыхнув в проеме, прикрыло дверь. Ни искры не мелькнуло в низких оконцах.
-- Будем брать? -- предложил директор. -- Теперь оно от нас никуда не
денется.
Я молчал. Взять привидение сейчас, неожиданно, представлялось очень
заманчивым. Конечно -- деться ему было некуда. Но я не имел на это
разрешения. И сомневался, что получу его, связавшись со штабом. У штаба была
своя правота: в такой операции нельзя рисковать ничем, а идти в одиночку,
даже вдвоем, против того, кто мог оказаться в избушке, было все-таки
рискованно.
Директор нетерпеливо покашлял.
-- Когда вы уходили, где был Зырянов? -- спросил я.
-- Зырянов? При чем здесь Зырянов? -- удивился он. -- Наверное, дома.
Он по вечерам не выходит. Боится темноты. Каждый вечер запирается в
квартире.
-- А к нему кто-нибудь заходил вечером?
-- Нет, он этого не любит.
Разговор мы вели торопливым шепотом, не сводя глаз с избушки. Я
прикинул расстояние и окончательно решил, что туда мы не пойдем: в голубой
траве нас бы сразу заметили.
-- Объясните, при чем здесь Зырянов? -- сердито сказал директор,
Ответить я не успел. Из избушки раздался звук, будто нажали клавишу рояля.
Мы переглянулись.
-- Вперед? -- спросил директор.
-- Нет, -- сказал я.
-- Пять секунд, и мы там.
-- Нет.
Звук повторился, такой же одинокий, тоскующий, повис в воздухе. Из
трубы избушки поднялся ослепительно-белый луч, очень тонкий, как вязальная
спица; постоял и заметался, выписывая сложную фигуру.
Звуки -- все на одной ноте -- посыпались дождем, слились в жалобный
стон и погасли. Луч беззвучно плясал над крышей. Я заметил, что он вовсе не
достает до неба -- свечение заканчивалось внезапно, словно упираясь в
невидимую преграду. Директор смотрел как зачарованный.
-- Ну и Харлам, -- протянул он.
В тишине над светлой поляной возник очень чистый, детский голос,
выводящий какую-то странную горькую мелодию. Луч метался в такт переливам.
Трава пошла волнами, хотя ветра не было. На голубых метелках ее появились
крошечные розовые огоньки. Директор обхватил еловый ствол -- застыл. У меня
поджались пальцы ног, кожа пошла пупырышками, словно по телу поползли сотни
холодных скользящих мокриц.
Мелодия была чужой, совсем чужой, нечеловеческой. Она раздирала меня
изнутри, скручивала каждый нерв, каждую клетку.
Директор закричал, замахал руками, побежал прочь, похожий в лунном
свете на большую черную бабочку. Я тоже сорвался с места. Розовые огоньки на
траве вспыхнули -- желтым, ослепляющим. Прямо в глаза. Я опомнился,
остановился.
Рядом застонали. Я сразу присел, вытащил пистолет:
-- Кто?
-- Я, -- сказал директор.
Он сидел в неглубоком сыром овраге, обеими руками сжимая колено.
Раскачивался, подворачивал губы от боли.
-- Что это было? -- спросил он. И не дожидаясь ответа: -- Проклятая
музыка! Омерзительная! -- Коротко застонал. -- О, черт! Посмотрите, я,
кажется, вывихнул ногу.
По-моему, это был не вывих, а закрытый перелом. Во всяком случае, идти
он не мог.
Я связался со штабом и доложил о случившемся. Сообщение принял сам
генерал.
-- Харламов скит, говоришь? -- в наушник было слышно, как он
разворачивает карту. -- Есть такой. Значит, луч и музыка?
-- Мне кажется, это попытка связи, -- сказал я. -- Очень мощные
позывные. В них и горят спутники.
-- Хорошие дела! Как считаешь, он вас заметил?
-- Не знаю.
Генерал долго молчал, а потом сказал:
-- Операцию я переношу на сегодня, -- покряхтел в микрофон. -- Ничего
не готово! Начнем в четыре, когда рассветет. К этому времени
ты должен выйти из леса. Группу захвата получишь немедленно. Задача
прежняя.
Я ответил: "Есть! " -- и отключился. Директор по-прежнему держался за
колено. Поймал мой взгляд, сказал, морщась:
-- Идите в поселок. Я подожду здесь -- пришлете кого-нибудь. Идите -- я
ж вижу, что вам нужно!
Я не стал возражать.
Когда я вышел к деревне, воздух уже посинел. Неотчетливо проступили
сырые темные дома. Светилось лишь одно окно -- мое.
Я хорошо помнил, что не зажигал свет.
Дверь в квартире была не заперта, в комнате -- тоже. Я осторожно вошел.
На тахте, под торшером, не доставая короткими ногами до пола, сидел учитель
-- Яков Иванович Зырянов.
-- Я вас ждал, -- своим тонким, клекочущим голосом сказал он.
-- Физкультпривет! -- сдержанно ответил я и просунул руку под пиджак,
на кобуру. Было около четырех. Группа захвата могла прибыть с минуты на
минуту.
-- Вы были в лесу, -- сказал учитель. Он не спрашивал, он утверждал. Я
посмотрел на свои заляпанные грязью ботинки и выключил свет. Сразу же на
тахте появилось карикатурное изображение человека из белых фосфорных линий.
Я включил свет.
-- Садитесь, -- спокойно сказал учитель.
Я сел.
-- Вы следили за мной? - спросил он.
- Да.
-- Вы знаете, кто я?
- Да,
-- С каких пор?
Я сказал, с каких.
-- Трое суток... Установили по ученикам?
-- Первоначально по спутникам.
Он не понял. Я объяснил, что спутники горят в створе поселка. Он сидел
напротив меня -- щуплый, с непомерной головой. На дне выпуклых лягушачьих
глаз вспыхивали зеленые искры.
-- О спутниках я не подумал, -- сказал он. -- Действительно. Вы
наблюдали мою связь в лесу?
-- Да.
-- Что вы теперь собираетесь предпринять?
Я не имел права говорить. Я не хотел говорить. Но зеленые искры стали
гуще -- и я сказал.
-- Неужели я так мешаю? -- горько спросил он. -- Я ведь совершенно не
вмешиваюсь в вашу жизнь -- ни в политику, ни в экономику. Я лишь чуть-чуть,
совсем не существенно ускоряю прогресс.
-- Человечество не может допустить, чтобы кто-то чужой, тайно, с
неизвестной целью вмешивался в его дела. Весь мир...
-- В основах земной морали я разбираюсь, -- сказал он.
-- Вам следовало прийти открыто, -- сказал я. -- При Контакте допустимы
лишь равноправные отношения.
Зеленоватые искры потускнели, клекот стал глуше.
-- Была авария, -- сказал он. -- Мы не виноваты. Мы не собирались
высаживаться. Мы не собирались входить в Солнечную систему. Была авария. Я
попал к вам случайно.
Губы у него двигались, как у куклы в мультфильме -- не в такт словам.
-- Я здесь один, -- сказал он. -- Я даже не специалист по Контакту. Я
рядовой инженер. Я не имею права. Были случаи, когда Контакт кончался
планетным шоком для одной из сторон. Цивилизация должна быть подготовлена. Я
вообще не уверен, что будет решение о целесообразности Контакта с вами.
Он вздохнул.
-- Нужно идти. Если я сейчас исчезну, меня станут разыскивать?
-- Да, -- сказал я.
Он встал. Глаза погасли. Поправил толстые очки.
-- Не надо меня разыскивать. Постарайтесь объяснить это. Ваши спутники
в безопасности: у меня больше нет энергии для связи. Я копил ее долго, но
отдал -- всю. Если сигнал услышали, то меня заберут. А если нет...
Лес горел. Насколько хватало глаз. Широкий, густой дым волновался под
нами, как море в непогоду. При порывах ветра волны распахивались и
показывалось дно, наполненное желтым бушующим огнем. Значит, у него все-таки
оставалась энергия...
Даже в вертолете ощущался сильный запах гари.
-- Мы над местом, -- сказал пилот, оборачиваясь от штурвала.
Генерал показал ему ладонь -- вниз.
-- Опасно, товарищ генерал.
-- Приказываю садиться!
Тон у генерала был металлический. Пол начал проваливаться у нас под
ногами. В кабину пополз дым. Окна ослепли. Вертолет окунулся в белый туман.
-- Седьмой передает: в квадрате никого не обнаружено, -- сказал майор
