Мы-то привыкли, а вы -- человек новый...
-- Я все понял.
-- Фу... какая жара, -- сказал директор, дополнительно к вентилятору
обмахиваясь руками. -- Сколько здесь живу, не помню такого жаркого октября.
Да вы оставьте пиджак -- совсем распаритесь, повесьте вот тут, на стуле.
-- Спасибо, мне не мешает, -- сказал я. Это было не так. Но у меня под
пиджаком, поверх рубашки, сбоку в кобуре на ремнях висел тяжелый
двенадцатизарядный армейский пистолет с навинченным глушителем.
Мы прошли по пустому солнечному коридору. У дверей в класс директор
как-то заколебался, но постучал. Школьники дружно встали. Директор назвал
меня, попросил разрешения присутствовать.
-- Пожалуйста, -- клекочущим, как у птицы, необычайно высоким голосом
сказал некто, сидящий за учительским столом.
Я прошел в задние ряды. Головы поворачивались мне вслед. Не знаю, в чем
дело, но я сразу почувствовал острую враждебность. Меня не хотели. Весь
класс не хотел.
-- Продолжай, Егоров, -- проклекотал учитель.
У доски, испещренной непонятными символами, стоял длинный нескладный
парень. Он в раздумье почесал нос -- костлявые запястья далеко высунулись из
рукавов, -- отрешенно поглядел на доску, сказал ломающимся баском:
-- Топологические пространства, являющиеся подмножествами хаусдорфовых
бикомпактных пространств, называются вполне регулярными, или тихоновскими
пространствами. -- Он запнулся, опять почесал нос и зачастил, будто
прорвало: -- Их тоже можно охарактеризовать некоторой аксиомой отделимости,
а именно: аксиомой, требующей, чтобы для любой точки и любого не содержащего
ее замкнутого множества существовала непрерывная функция, равная нулю в
"икс" и единице в "игрек".
Я осторожно посмотрел по сторонам -- не валяют ли дурака? Класс
напряженно слушал. Кое-кто быстро писал в тетради. Мой сосед по парте морщил
лоб и беззвучно шевелил губами -- повторял. Оставалось думать, что с тех
пор, как я окончил школу, преподавание математики сильно шагнуло вперед.
-- А топологические пространства, являющиеся открытыми
подпространствами хаусдорфовых компактных пространств, можно считать
локально компактными пространствами, -- частил парень.
На меня больше никто не обращал внимания. Меня это устраивало. Я
смотрел на учителя. Директор ошибался. Вид у него не был необычным. Это был
просто другой вид. А фотографии его не удалось получить. Учитель походил на
первоклассника -- маленький и худой. Если бы он встал, то ненамного
возвышался бы над партами. И на этом детском теле сидела непропорционально
большая шишковатая голова с редкими волосами -- череп казался голым. Но
когда учитель поворачивался, то белесые, как у новорожденного, волосы вдруг
вспыхивали мелкими разноцветными искрами, словно были сделаны из хрусталя.
Глаза его по-лягушачьи резко выдавались вперед и казались еще больше из-за
очков с сильными стеклами -- зрачок растекался во всю линзу, а тяжелые веки
периодически смыкались, будто створки раковины. Рот безгубый -- до ушей,
звонко чмокал, вздувая в углах зеленые пузыри.
Он был похож на какое-то земноводное животное. Я поднял ручку -- словно
рассматривал перо, и сфотографировал его несколько раз. Парень у доски тем
временем замолчал, пригладил желтые космы. Учитель, не оборачиваясь, выгнул
за спину руку без костей, зачеркнул что-то на доске, искрошив мел.
-- Вот так будет правильно, - пискляво сказал он. Спросил: -- Сам?
-- Сам, -- подтвердил парень.
-- Свистит он, Яков Иванович, - сказали из середины класса. -- Вычитал
в "Проблемах топологии".
Парень набычился, сказал сквозь зубы:
-- А когда я врал? Вы не верьте ему, Яков Иванович. Я давно хотел
додумать подпространства Хаусдорфа. И додумал. Вчера копал свеклу на огороде
и все время думал. А никакую топологию я не смотрел.
Мой сосед по парте сказал себе в нос: "Есть" -- и поднял руку.
-- Слушаю, Антипов, -- просвистел учитель.
-- Я думаю, что локально компактные пространства в классе хаусдорфовых
пространств, -- звенящим голосом сказал мой сосед, -- можно охарактеризовать
тем, что каждая их точка обладает окрестностью с компактным замыканием. --
Он споткнулся, мучительно сморщился, проговорил торопливо: -- Сейчас,
сейчас. -- В классе стояла мертвая тишина. Выпалил: -- Пример -- евклидово
пространство. То есть любое такое пространство дополняется одной точкой до
компактного. Пример: присоединением одной точки из плоскости получается
сфера комплексного переменного, а из "эр -- эн" сфера "эс -- эн".
Он внезапно замолчал. Учитель пошлепал огромным ртом:
-- Молодец, Антипов. Это -- правильная характеристика.
Мой сосед сразу сел, попытался сдержаться, но улыбка расползлась у него
во все лицо.
Класс загудел. Взметнулся лес рук. Кто-то говорил, что он дополнил
аксиому Хаусдорфа для каких-то особых случаев, толстяк справа от меня,
похожий на батон, прямо стонал, что нельзя же замыкаться: нехаусдорфовы
пространства еще интересней, а очень стройная девушка со строгим лицом, по
внешности типичная отличница, встав, попросила разрешения рассказать о
каких-то гомотопических классах, так как она считает, что можно изучать лишь
гомотопически инвариантные функторы.
Несколько голосов закричали ей, что алгебраическая топология будет на
следующем уроке. Девушка заспорила, сдвинув непримиримые брови.
Прозвенел звонок.
Учитель поднял тонкую руку. Кожа на ней блестела будто лаковая. Шум
мгновенно стих. Только запоздалый голос умоляюще протянул:
-- Давайте поговорим на перемене, Яков Иванович...
-- Мы не одни, -- сказал учитель. Все повернулись ко мне, и я снова
ощутил нетерпеливую, острую неприязнь в ожидающих лицах.
-- У вас есть какие-нибудь вопросы? -- просвистел учитель. Расширенные
зрачки его впервые обратились на меня: будто воткнули в сердце ледяную иглу.
-- Благодарю за урок, -- сказал я и встал. Школьники тут же хлынули к
столу. В суматохе пронзительных голосов учителя не было слышно.
Директор уже шел по коридору мне навстречу.
-- Ну как?
-- Завидую, -- ответил я. -- Я математику терпеть не мог.
-- Все так говорят, -- печально сказал директор. -- А потом приходит
бумага -- из гороно, или из облоно, или еще выше -- с распоряжением: учесть
и больше не повторять.
-- Бумаги не будет, -- пообещал я.
-- Хорошо бы, -- сказал директор. Он мне не поверил. -- Какие у вас
планы? Еще один урок? Педсовет мы на сегодня не назначали, но если вы
считаете нужным...
-- Не стоит, -- сказал я. -- Лучше завтра. Или послезавтра. Успеется.
-- Тогда вам лучше отдохнуть. У нас есть квартира для приезжих. Я
провожу вас. Это недалеко.
Воздух на улице обдал нас банным жаром. Выступил пот. Ноги утопали в
густой пыли.
Директор вяло рассказывал о школе. Я оглядывался с безразличным
любопытством приезжего -- деревянные изгороди, заросли крапивы, канавы,
наполненные лопухами.
Ничего особенного.
Месяц назад в створе этой деревни сгорел боевой английский спутник типа
"Ангел" -- полуавтономный спутник слежения, снабженный всеми новейшими
системами обороны. Он вспыхнул на высоте сорока тысяч километров и сразу же
начал падать: орбита была нестабильной. Я видел фотографии останков. Если
это можно назвать останками. Специалисты единодушно утверждали, что горела
даже титановая броня.
С другой стороны, они не менее единодушно не понимали, как такая броня
вообще может гореть.
Впрочем, о деревне, называемой Неустрой, речи тогда не было.
Но еще через неделю в этой же зоне сгорел американский "муравей". А на
следующий день -- второй английский спутник. Довольно быстро выяснилось, что
орбитальные системы поражаются в одном и том же секторе над территорией СССР
в промежутке от нуля до двух часов ночи.
Начались осложнения. Ряд западных правительств обвинил Советский Союз в
применении нового оружия космического масштаба. В ответ Советский Союз
предложил создать международную комиссию для расследования инцидентов -- нам
скрывать было нечего. Одновременно два советских спутника были перемещены на
орбиты, пересекающие сектор поражения. Оба сгорели за две ночи, но успели
передать данные о сильнейшем излучении. Природа его была неясна. Уточнили
створ, стержнем которого оказалась обычная сибирская деревня с печальным
именем Неустрой.
Что могло означать излучение такого рода, все понимали. План блокады
области был разработан с впечатляющей быстротой.
Дом действительно оказался недалеко. Квартира находилась на первом
этаже -- стандартная однокомнатная.
-- Располагайтесь, -- сказал директор. -- Столовая -- по улице и
налево.
-- А кто соседи? -- полюбопытствовал я, кивнув на стенку.
-- Зырянов, -- с запинкой сказал директор. -- Имейте в виду, он очень
не любит, когда его беспокоят. Если вам что-нибудь понадобится, лучше
обратитесь ко мне. Вон тот дом с синими наличниками. И вообще, в любое
время, милости прошу -- вы мой гость.
После душа я отдернул занавески. Кусты в палисаднике поникли. Солнце
вжало их в землю. На утрамбованной площадке торчали одинокие качели. Шаркая
в пыли, прошла женщина с тяжелой сумкой.
Трудно было представить, что послезавтра именно здесь должна будет
начаться операция по устранению опасности из космоса.
Я достал из пиджака рацию, повалился на нагретую тахту, вызвал штаб.
Доложил обстановку и данные на Зырянова.
-- Это он, -- сказал я.
-- Ты уверен? -- спросили меня после паузы.
-- Почти.
-- Ладно. С Зыряновым никаких контактов. Чистое наблюдение. Смотри, не
спугни его там.
Я спросил насчет операции. Мне ответили, что начнется завтра к вечеру.
Для задержания Зырянова мне будет придана специальная группа. Таким образом
в моем распоряжении были еще сутки. Я дал отбой.
Что ж, деревня как деревня. Обычная. А в деревне существует школа,
которая славится своими учениками. Среди них -- три академика, двое -- с
мировым именем, и более двадцати докторов наук по математике и физике,
некоторые в перспективе также академики. Причем все эти знаменитости учились
у одного и того же человека -- Якова Ивановича Зырянова. Он окончил Томский
педагогический институт, добровольно приехал в этот поселок и преподает
здесь непрерывно уже двадцать пять лет.
Но по нашим данным Яков Иванович Зырянов ни Томский, ни какой-либо
другой педагогический институт не кончал. Более того, двадцать пять лет
назад Яков Иванович Зырянов вообще не существовал. Он нигде не родился.
семья его неизвестна, он не жил ни в одном городе, он не учился ни в одной
школе, он нигде не работал, он не служил в армии. Его просто не было. Он
возник ниоткуда.
Я спрятал рацию. Следовало немного поспать -- ночью мне предстояла
работа.
Проснулся я, как и заказывал, в десять. Было уже темно. Прошел дождь,
из открытого окна тянуло сырой свежестью, запахом листьев и земли. От
столбов с погашенными фонарями тянулись через дорогу черные тени.
Я махнул в сад прямо через окно. Постоял, послушал. Согнувшись, побежал
к ограде. Кусты малины окатили меня теплой водой. Под ногами хлюпало. Вслед,
передавая меня, как эстафету, затявкали собаки.
Лес начинался сразу за поселком. Луна из фольги приклеилась над
зубчатой, нарисованной кромкой его. Боюсь, что первые полчаса я производил
довольно много шума. К лесу надо привыкнуть. Это дается не сразу. Но скоро я
привык и быстро понял, что за мной кто-то идет. Человек двигался, когда
двигался я, и останавливался вместе со мной. Он не был профессионалом:
