колько раз позволил себе необычную смелость в словах и поступках.
Надо ли говорить, с каким напряженным вниманием слушал я этот рассказ
и своими расспросами старался выяснить то, что в нем оставалось тайной!
Все было напрасно. Она сама не представляла себе, откуда и какая именно
грозит опасность. Страх ее отца был непритворен и доводил его до полного
изнеможения: он не раз подумывал о том, чтобы без всяких условий от-
даться на милость властей. Но этот план он позднее оставил, так как при-
шел к убеждению, что даже крепкие стены наших английских тюрем не укроют
его от преследования. В последние годы у него были тесные деловые связи
с Италией и с итальянскими эмигрантами в Лондоне, и онито, по предполо-
жению Клары, были каким-то образом связаны с нависшей над ним угрозой.
Встреча с моряком-итальянцем на борту "Рыжего графа" повергла ее отца в
ужас и вызвала горькие упреки по адресу Норсмора. Тот возражал, что Беп-
по (так звали матроса) - прекрасный парень, на которого можно поло-
житься, но мистер Хеддлстон с тех пор, не переставая, твердил, что он
погиб, что это только вопрос времени и что именно Беппо будет причиной
его гибели.
Мне все эти страхи представлялись просто галлюцинацией, вызванной в
его расстроенном сознании пережитыми несчастьями. Должно быть, его опе-
рации с Италией принесли ему тяжелые убытки, а потому самый вид итальян-
ца был ему несносен и преследовал его в болезненных кошмарах.
- Вашему отцу нужен хороший доктор, - сказал я, - и успокаивающее ле-
карство.
- Да, но мистер Норсмор? - возразила Клара. - Ведь его не затронуло
папино разорение, а он разделяет эти страхи.
Я не мог удержаться, чтобы не высмеять то, что мне представлялось ее
наивностью.
- Дорогая моя, - сказал я, - не сами ли вы мне сказали, какой он ожи-
дает награды! В любви все средства хороши, не забудьте этого, и если
Норсмор разжигает страхи вашего отца, то вовсе не потому, что он боится
какого-то страшного итальянца, а просто потому, что влюблен в очарова-
тельную англичанку.
Она напомнила, как он напал на меня в вечер их высадки, - этого и я
не смог объяснить. Короче говоря, мы решили, что я сейчас же отправлюсь
в рыбачий поселок Грэден Уэстер и просмотрю все газеты, какие там найду,
чтобы доискаться, нет ли реальных оснований для всех этих страхов. На
следующее утро в тот же час и в том же месте я должен был рассказать
Кларе о результатах. На этот раз она уже не говорила о моем отъезде; бо-
лее того, она не скрывала своих чувств: мысль, что я близко, очевидно,
поддерживала и утешала ее. А я не мог бы оставить ее, даже если бы она
на коленях молила меня об этом.
В Грэден Уэстер я пришел в десятом часу; в те годы я был отличным хо-
доком, а до поселка было, как я уже говорил, не более семи миль пути по
упругому дерну. На всем побережье нет поселка угрюмей, а этим много ска-
зано. Церковь прячется в котловине; жалкая пристань скрыта среди скал,
на которых нашли гибель многие рыбачьи баркасы, возвращавшиеся с моря.
Два или три десятка каменных строений лепятся вдоль бухты двумя улицами,
из которых одна ведет к пристани, а другая пересекает первую под прямым
углом. На перекрестке - закопченная и неприветливая харчевня, замьняющая
здесь гранд-отель.
Одетый на этот раз более соответственно своему положению, я тотчас же
нанес визит пастору в его маленьком домике возле кладбища. Он узнал ме-
ня, хотя прошло более девяти лет с тех пор, как мы последний раз виде-
лись. Я сказал ему, что долго странствовал пешком и не знаю, что творит-
ся на свете, и он охотно снабдил меня кипой газет за весь месяц. Я вер-
нулся с этой добычей в харчевню и, заказав завтрак, принялся разыскивать
статьи, касающиеся "Краха фирмы Хеддлстона".
По-видимому, это было весьма скандальное дело. Тысячи клиентов были
разорены, а один пустил себе пулю в лоб, как только платежи были приос-
тановлены. Но странная вещь: читая все эти подробности, я ловил себя на
том, что сочувствую скорее мистеру Хеддлстону, чем его жертвам, - так
всецело поглощала уже меня любовь к Кларе. Само собой, за поимку банкира
было назначено вознаграждение, и так как банкротство считалось злостным
и общественное негодование было велико, назначалась необычно большая
сумма вознаграждения - семьсот пятьдесят фунтов стерлингов. Сообщалось,
что в распоряжении Хеддлстона остались крупные суммы. О нем ходили раз-
ные слухи: что он объявился в Испании, что он скрывается где-то между
Манчестером и Ливерпулем или на берегах Уэльса, а на другой день телег-
раф извещал о его прибытии на Кубу или на Юкатан. Но нигде не было ни
слова об итальянцах и никаких следов тайны.
Однако в последней газете было одно не совсем ясное сообщение. Бух-
галтеры, разбиравшие дела по банкротству, обнаружили следы многих и мно-
гих тысяч, вложенных в свое время в дело Хеддлстона; деньги поступили по
безыменному вкладу неизвестно откуда и исчезли неизвестно куда. Только
раз было упомянуто имя вкладчика, и то под инициалами "X.X.", а вклад
был, по-видимому, сделан лет шесть назад, во время биржевой паники. По
слухам, за этими инициалами скрывалась видная коронованная особа. "Трус-
ливому авантюристу (так, помнится мне, называли банкрота газеты), по-ви-
димому, удалось захватить с собой значительную часть этого таинственного
вклада, который и посейчас находится в его руках".
Я все еще раздумывал над этим сообщением и мучительно пытался связать
его с нависшей над мистером Хеддлстоном угрозой, когда в комнату вошел
какой-то человек и с резким иностранным акцентом спросил хлеба и сыру.
- Siete Italiano? [3] - спросил я.
- Si signer [4], - ответил он.
Я сказал, что очень необычно встретить итальянца так далеко на севе-
ре, на что он пожал плечами и возразил, что в поисках работы человек за-
бирается и дальше. Я не мог представить себе, на какую работу он может
рассчитывать в Грэден Уэстере, и эта мысль так неприятно поразила меня,
что я осведомился у хозяина, когда он отсчитывал мне сдачу, видал ли он
когда-нибудь у себя в поселке итальянцев. Он сказал, что раз ему приве-
лось видеть норвежцев, когда они потерпели крушение и были подобраны
спасательной шлюпкой из Колд-хевена.
- Нет! - сказал я. - Не норвежцев, а итальянцев, вот как тот, что
сейчас спрашивал у вас хлеба и сыру.
- Что? - закричал он. - Этот черномазый, который тут скалил зубы? Так
это макаронник? Ну, такого я еще не видывал да, надеюсь, больше и не
увижу.
Он еще говорил, когда, подняв глаза и взглянув на улицу, я увидел,
что всего в тридцати ярдах от двери оживленно разговаривают трое мужчин.
Один из них был недавний посетитель харчевни, а двое других, судя по их
красивым смуглым лицам и широкополым мягким шляпам, были его соотечест-
венники. Деревенские ребятишки гурьбой собрались вокруг них и лопотали
что-то бессвязное, передразнивая их говор и жесты. На этой угрюмой,
грязной улице, под мрачным серым небом это трио казалось каким-то чуже-
родным пятном, и, сознаюсь, в этот момент спокойствие мое было разом по-
колеблено и уже никогда не возвращалось ко мне. Я мог вволю рассуждать о
призрачности угрозы, но не мог разрушить впечатления от виденного и на-
чал разделять этот "итальянский ужас".
Уже смеркалось, когда, вернув газеты пастору, я снова углубился в
пустошь. Я никогда не забуду этого пути. Становилось очень холодно и
ветрено, ветер шелестел у меня под ногами сухой травой; порывами налетал
мелкий дождь; из недр моря громадной грядою гор вставали облака. Трудно
было представить себе вечер хуже этого, и то ли под его влиянием, то ли
оттого что нервы у меня были взвинчены тем, что я видел и слышал, мысли
мои были так же мрачны, как и погода.
Из верхних окон павильона видна была значительная часть пустоши со
стороны Грэден Уэстера. Чтобы не быть замеченным, нужно было держаться
берега бухты, а затем под прикрытием песчаных дюн добраться по котлови-
нам до опушки леса. Солнце близилось к закату, был час отлива, и пески
обнажились. Я шел, охваченный своими тягостными мыслями, как вдруг оста-
новился, словно пораженный молнией, при виде следов человека. Следы тя-
нулись параллельно моему пути, но ближе к берегу, и когда я осмотрел их,
то убедился, что здесь проходил чужой человек. Более того, по той бес-
печности, с которой он подходил к самым страшным местам топи, было ясно,
что он вообще нездешний и не знал, чем грозила ему Грэденская бухта.
Шаг за шагом я прослеживал отпечатки, пока четверть мили спустя не
увидел, что они обрываются у юговосточного края Грэденской топи. Вот где
погиб этот несчастный! Две-три чайки, вероятно, видевшие, как он был за-
сосан песком, кружили над местом его упокоения с обычным своим унылым
плачем. Солнце последним усилием прорвалось сквозь облака и окрасило об-
ширные просторы отмелей пурпуровым светом. Я стоял и смотрел на ужасное
место, угнетенный и встревоженный собственными мыслями и сильным, непо-
бедимым дыханием смерти. Помнится, я раздумывал, сколько времени продол-
жалась его агония и долетели ли его предсмертные вопли до павильона. По-
том, собравшись с духом, я уже приготовился покинуть это место, как
вдруг порыв ветра необычайной силы пронесся над этой частью бухты, и я
увидел, как, то высоко взлетая в воздух, то легко скользя по поверхности
песков, ко мне приближалась мягкая черная фетровая шляпа конической фор-
мы, точно такая, какую я видел на голове у итальянцев. Мне кажется сей-
час, хотя я и не уверен, что я тогда закричал. Ветер гнал шляпу к бере-
гу, и я побежал, огибая границу топи, чтобы поймать ее. Порывы ветра
утихли, шляпа на мгновение задержалась на зыбучих песках, потом ветер,
снова усилившись, опустил ее в нескольких шагах от меня. Вы можете себе
представить, с каким любопытством я схватил ее! Она была не новая, более
поношенная, чем те, которые я видел сегодня на итальянцах. У нее была
красная подкладка с маркой фабриканта, имя которого я сейчас забыл, но
под которым стояло слово "Venedig". Так (если вы еще это помните) произ-
носили австрийцы название прекрасной Венеции, тогда и еще долгое время
спустя находившейся под их игом.
Удар был сокрушителен. Мне повсюду мерещились воображаемые итальянцы,
и я в первый и, могу сказать, в последний раз за всю свою жизнь был ох-
вачен паническим ужасом. Я еще не знал, чего мне следует бояться, но,
признаюсь, боялся до глубины души и с облегчением вернулся в свою ничем
не защищенную одинокую ложбину в лесу.
Там, чтобы не разводить огня, я поел немного холодной овсянки, оста-
вавшейся с вечера, затем, подкрепленный и успокоившийся, отбросил все
фантастические страхи и спокойно улегся спать.
Не могу сказать, сколько времени я спал, но внезапно был разбужен ос-
лепительной вспышкой света, ударившей мне прямо в лицо. Она разбудила
меня, как удар. В тот же миг я был уже на ногах. Но свет погас так же
внезапно, как и зажегся. Тьма была непроглядная. И так как с моря свире-
по дул ветер и хлестал дождь, эти звуки бури начисто заглушали все про-
чие.
Признаюсь, прошло с полминуты, прежде чем я пришел в себя. Если бы не
два обстоятельства, я бы подумал, что меня разбудило какое-то новое и
весьма осязательное воплощение моих кошмаров. Первое: входной клапан мо-
ей палатки, который я тщательно завязал, когда вошел в нее, теперь был
развязан; и второе - я все еще чувствовал с определенностью, исключавшей
всякую галлюцинацию, запах горячего металла и горящего масла. Вывод был
ясен: я был разбужен кем-то, кто направил мне в лицо вспышку потайного
фонаря. Только вспышку и на мгновение. Он увидел мое лицо и ушел. Я
спрашивал себя о причине такого странного поведения, и потом ответ при-
шел сам собою. Человек, кто бы он ни был, думал узнать меня и не узнал.
