тогда его бывает трудно заметить, настолько оно незначительно. Когда ду-
ет ветер, его вообще не видно, но в тихие дни, выпадающие не так уж ред-
ко, на зеркальной поверхности бухты появляются странные, непонятные зна-
ки - назовем их морскими рунами. Подобное явление можно наблюдать в сот-
нях мест по всему побережью, и, наверно, есть немало юношей, которые за-
бавы ради пытались найти в этих рунах какой-нибудь намек на себя или на
людей близких им и дорогих. На эти-то знаки и указал мне теперь дядя,
причем с какой-то неохотой.
- Видишь вон ту рябь на воде? - спросил он. - Там, возле серой скалы?
Видишь? Ведь верно, что она похожа на букву?
- Конечно, - ответил я, - я сам это часто замечал.
Похоже на букву "X".
Дядя испустил тяжкий вздох, словно мой ответ горько его разочаровал,
и еле слышно произнес:
- Да, да... "Христос-Анна".
- А я, сэр, всегда полагал, что этот знак послан мне и означает
"храм".
- Значит, ты его и раньше видел? - продолжал он, не слушая меня. -
Дивное дело, страшное дело. Может, он поджидал здесь, как говорится, из-
начала века. Странное, страшное дело. - Тут он добавил другим тоном: - А
еще такой знак ты видишь?
- Вижу, - ответил я, - и очень ясно. У того берега, где дорога спус-
кается к воде, - большое "У".
- "У", - повторил он вполголоса и, помолчав, спросил: - А как ты это
толкуешь?
- Я всегда думал, что это указывает на Мери, сэр: ведь ее второе имя
- Урсула, - ответил я, краснея, так как не сомневался, что вот сейчас
должен буду объявить ему о своих намерениях. Однако мы думали о разном и
оба не следили за ходом мыслей собеседника. Дядя вновь не обратил ни ма-
лейшего внимания на мои слова и угрюмо понурился. Я решил бы, что он
просто ничего не слышал, если бы следующая его фраза не прозвучала, как
отголосок моей.
- Мери лучше ничего об этих письменах не говорить, - сказал он и за-
шагал вперед.
По берегу бухты Арос тянется полоска травы, удобная для ходьбы, и я
молча следовал по ней за моим безмолвным родичем. Признаюсь, я был нем-
ного расстроен тем, что лишился столь удобного случая сказать дяде про
мою любовь. Однако меня гораздо больше занимала происшедшая в нем пере-
мена. Он никогда не был добродушным, общительным человеком в буквальном
- смысле этого слова, но то, каким он бывал прежде даже в самые черные
минуты, все же не подготовило меня к столь странному преображению. Одно,
во всяком случае, было несомненно: его, как говорится, что-то грызло. И
я принялся мысленно перебирать слова, начинающиеся с буквы "У", - "уны-
ние", "успех", "удача" и все в том же духе, как вдруг словно споткнулся
о слово "убийство". Я все еще размышлял над зловещим звучанием и роковым
смыслом этого слова, когда мы достигли места, откуда открывался вид на
весь остров - позади виднелась бухта Арос и дом, впереди расстилался
океан, усеянный на севере островками, а на юге - синий и ничем не огра-
ниченный. Тут мой проводник остановился и некоторое время молча смотрел
на бесконечный водный простор. Затем он повернулся ко мне и сильно сжал
мой локоть.
- По-твоему, там ничего нет? - спросил он, указывая трубкой на океан,
и тут же вскричал с каким-то диким торжеством: - Послушай, что я тебе
скажу! Там все дно кишит мертвецами, как крысами.
Тут он повернулся, и мы направились к дому, не сказав больше друг
другу ни слова.
Я мечтал остаться с Мери наедине, но только после ужина мне наконец
удалось улучить минуту, чтобы поговорить с ней. Я знал, что нас скоро
могут прервать, а поэтому не стал тратить времени и сразу высказал все,
что было у меня на душе.
- Мери, - сказал я, - я приехал в Арос, чтобы проверить одну свою до-
гадку. Если я не ошибся, то мы все сможем уехать отсюда, не заботясь бо-
лее о хлебе насущном, - я сказал бы и больше, только не хочу давать обе-
щания, которые могут оказаться опрометчивыми. Но я лелею надежду, кото-
рая для меня важнее всех богатств в мире, - тут я помолчал. - Ты ведь
знаешь, о чем я говорю, Мери.
Она молча отвела глаза от моего лица, но и это меня не остановило.
- Я всегда думал только о тебе, - продолжал я, - время идет, а я ду-
маю о тебе все больше, и ты мне все дороже. Без тебя мне в жизни нет ни
счастья, ни радости. Ты зеница моего ока.
Она по-прежнему не смотрела на меня и ничего мне не ответила, но мне
показалось, что ее рука дрожит.
- Мери! - вскричал я со страхом. - Может быть, я тебе не нравлюсь?
- Ах, Чарли, - сказала она, - разве сейчас время говорить об этом? Не
говори со мной пока, ни о чем меня не спрашивай. Труднее всего будет
ждать не тебе!
В ее голосе слышались слезы, и я думал только о том, как бы ее уте-
шить.
- Мери-Урсула, - сказал я, - не говори больше ничего. Я приехал не
для того, чтобы огорчать тебя. Как ты хочешь, так и будет, - и тогда,
когда назначишь ты. К тому же ты сказала мне все, что я хотел узнать.
Еще только один вопрос: что тебя тревожит?
Она призналась, что тревожится из-за отца, но ничего не захотела
объяснить и, покачав головой, сказала только, что он нездоров, стал сов-
сем на себя не похож и что у нее сердце разрывается от жалости. О погиб-
шем корабле она ничего не знала.
- Я туда и не ходила, - сказала она. - Зачем мне было на него смот-
реть, Чарли? Все эти бедняги давно покинули наш мир и почему только они
не взяли с собой свое добро! Бедные, бедные!
После этого мне не просто было рассказать ей про
"Эспирито Санто". Тем не менее я сообщил ей о моем открытии, и при
первых же словах она вскрикнула от удивления.
- В мае в Гризепол приезжал человек, - сказала она. - Маленький та-
кой, желтолицый, с черными волосами - так люди рассказывали. Бородатый,
с золотыми кольцами на пальцах. И он всех - встречных и поперечных
расспрашивал про этот самый корабль.
Доктор Робертсон поручил мне разобрать старинные документы в конце
апреля. И тут я вдруг вспомнил, что их разбирали по просьбе испанского
историка (во всяком случае, так он себя называл), который явился к рек-
тору с самыми лестными рекомендациями и объяснил, что собирает сведения
о дальнейшей судьбе кораблей Непобедимой Армады.
Сопоставив эти факты, я решил, что приезжий "с золотыми кольцами на
пальцах" был, вероятно, тем же мадридским историком, который посетил
доктора Робертсона. В таком случае он скорее разыскивал сокровище для
себя, а вовсе не собирал сведения для какогонибудь ученого общества. Я
подумал, что мне не следует терять времени, а нужно браться за дело, и
если на дне Песчаной бухты и правда покоится корабль, как, быть может,
предполагал не только я, но и он, то его богатства должны достаться не
этому авантюристу в кольцах, а Мери и мне, и всему доброму старому чест-
ному роду Дарнеуэев.
ГЛАВА III
МОРЕ И СУША В ПЕСЧАНОЙ БУХТЕ
На следующее утро я встал спозаранку и, перекусив на скорую руку,
приступил к поискам. Какой-то голос в моей душе шептал мне, что я непре-
менно отыщу испанский галеон, и хотя я старался не поддаваться столь ра-
дужным надеждам, тем не менее на сердце у меня было легко и радостно.
Арос - скалистый островок, весь в каменных россыпях, где косматятся па-
поротник и вереск. Мой путь вел почти прямо с севера на юг через самый
высокий холм, и хотя пройти мне было нужно всего две мили, времени и сил
на это потребовалось больше, чем на четыре мили по ровной дороге. На
вершине я остановился. Холм этот не очень высок - не более трехсот фу-
тов, но все же он гораздо выше прилегающих к морю низин Росса, и с него
открывается великолепный вид на море и окрестные острова. Солнце взошло
уже довольно давно и сильно припекало мне затылок; воздух застыл в тяже-
лой грозовой неподвижности, но был удивительно прозрачен; далеко на се-
верозападе, где островки были особенно густы, висела небольшая гряда
лохматых облаков, а голову Бен-Кайо окутывали уже не ленты, а плотный
капюшон тумана. Погода таила в себе угрозу. Море, правда, было гладким,
как стекло, - Гребень был лишь морщинкой, а Веселые Молодцы - легкими
шапками пены; однако мое зрение и слух, давно свыкшиеся с этими местами,
различали в море скрытую тревогу; и на вершине холма я услышал, как оно
вдруг словно глубоко вздохнуло, и даже Гребень, несмотря на свое спо-
койствие, казалось, замышлял какое-нибудь злодеяние. Тут следует упомя-
нуть, что все мы, обитатели здешних мест, приписываем этому странному и
опасному порождению приливов если не пророческий дар, то, во всяком слу-
чае, способность предупреждать о несчастье.
Я прибавил шагу и вскоре уже спустился по склону к той части Ароса,
которую мы зовем Песчаной бухтой. Она довольно велика, если принять во
внимание малые размеры острова, хорошо укрыта почти от всех ветров, кро-
ме самого постоянного, на западе мелка и окаймлена невысокими песчаными
дюнами, но в восточном ее конце глубина достигает нескольких саженей, а
берег встает из воды отвесными скалами. Туда-то в определенный час каж-
дого прилива и заворачивает сильное течение, упомянутое моим дядей. Чуть
позже, когда Гребень вздымается круче, появляется обратное подводное те-
чение, которое, по моему мнению, и углубило дно в этой части бухты. Из
Песчаной бухты не видно ничего, кроме кусочка горизонта или - во время
бури - огромных валов, взлетающих ввысь над подводным рифом.
На полдороге я увидел корабль, потерпевший крушение в феврале, - до-
вольно большой бриг, который, переломившись почти пополам, лежал на бе-
регу у восточной границы песков. Я направился прямо к нему и уже почти
достиг песка, как вдруг мой взгляд привлекла полянка, где папоротники и
вереск были выполоты, чтобы освободить место для одной из тех длинных
узких и сходных с человеческим телом насыпей, которые мы так часто видим
на кладбище. Я остановился, словно пораженный громом. Никто ни словом не
упомянул при мне, что на острове был кто-то похоронен. Рори, Мери и мой
дядя - все хранили молчание. Правда, я не сомневался, что Мери ничего не
знает, но тем не менее здесь, перед моими глазами, было бесспорное дока-
зательство этого факта. Я смотрел на могилу, с ужасом спрашивая себя,
что за человек спит последним сном в этом уединенном, омытом морем скле-
пе, ожидая трубы последнего суда, и не находил иного ответа на этот воп-
рос, кроме того, которого страшился. Во всяком случае, он попал сюда с
погибшего корабля - быть может, подобно морякам испанской Армады, он
явился
из какой-то далекой и богатой страны, а может быть,
это был мой земляк, которому суждено было погибнуть
у самого порога своего дома. Несколько минут я, обна-
жив голову, медлил подле него, и мне было грустно,
что наша религия не позволяет, мне помолиться за не-
счастного или, наподобие древних греков, почтить его
кончину каким-нибудь торжественным обрядом. Я знал
что, хотя его кости упокоились здесь, став частью Аро-
са до Судного дня, бессмертная душа его была далеко
отсюда и испытывала сейчас то ли блаженство вечного
воскресения, то ли адские муки. Я знал это, и все же
меня охватил страх при мысли, что, быть может, он
пребывает совсем близко от меня, пока я стою здесь,
над его могилой, что он не покинул места, где встретил
свой злополучный конец.
Помрачнев, я отвернулся от могилы и стал рассматривать разбитый бриг
- зрелище, едва ли менее меланхоличное. Его нос лежал чуть выше линии
прилива; переломился он позади фок-мачты - впрочем, мачт на нем уже не
было, так как обе были потеряны во время бури. Берег здесь очень крут, а
нос лежал на много футов ниже кормы, так что место разлома ничто не за-
гораживало, и корпус просматривался насквозь. Название брига почти стер-
лось, и я так и не разобрал: то ли он назывался "Христиания" в честь
норвежского города, то ли носил имя "Христианы", добродетельной супруги
Христиана из "Пути паломника", этой старинной нравоучительной книги. Су-
