"Лиллибуллеро" [английская шуточная песня].
Ждать становилось невыносимо, и мы решили, что я с Хантером поеду на
разведку в ялике.
Шлюпки находились справа от корабля. А мы с Хантером направились
прямо к тому месту, где на карте обозначен был частокол. Заметив нас,
матросы, сторожившие шлюпки, засуетились. "Лиллибуллеро" смолкло. Мы
видели, как они спорят друг с другом, очевидно решая, как поступить. Если
бы они дали знать Сильверу, все, вероятно, пошло бы по-другому. Но,
очевидно, им было велено не покидать шлюпок ни при каких обстоятельствах.
Они спокойно уселись, и один из них снова засвистал "Лиллибуллеро".
Берег в этом месте слегка выгибался, образуя нечто вроде небольшого
мыса, и я нарочно правил таким образом, чтобы мыс заслонил нас от наших
врагов, прежде чем мы пристанем. Выскочив на берег, я побежал во весь дух,
подложив под шляпу шелковый платок, чтобы защитить голову от палящего
солнца. В каждой руке у меня было по заряженному пистолету.
Не пробежал я и ста ярдов, как наткнулся на частокол.
Прозрачный ключ бил из земли почти на самой вершине небольшого холма.
Тут же, вокруг ключа, был построен высокий бревенчатый сруб. В нем могло
поместиться человек сорок. В стенах этой постройки были бойницы для ружей.
Вокруг сруба находилось широкое расчищенное пространство, обнесенное
частоколом в шесть футов вышины, без всякой калитки, без единого
отверстия. Сломать его было нелегко, а укрыться за ним от сидящих в срубе
- невозможно. Люди, засевшие в срубе, могли бы расстреливать нападающих,
как куропаток. Дать им хороших часовых до побольше провизии, и они
выдержат нападение целого полка.
Особенно обрадовал меня ручей. Ведь в каюте "Испаньолы" тоже неплохо:
много оружия, много боевых припасов, много провизии, много превосходных
вин, но в ней не было воды.
Я размышлял об этом, когда вдруг раздался ужасающий предсмертный
вопль. Не впервые я сталкивался со смертью - я служил в войсках герцога
Кемберлендского [герцог Кемберлендский - английский полководец, живший в
середине XVIII века] и сам получил рану под Фонтенуа [в битве при Фонтенуа
(1745), в Бельгии, английские войска потерпели поражение от французов], -
но от этого крика сердце мое сжалось. "Погиб Джим Хокинс", - решил я.
Много значит быть старым солдатом, но быть доктором значит больше. В
нашем деле нельзя терять ни минуты. Я сразу же обдумал все, поспешно
вернулся на берег и прыгнул в ялик.
К счастью, Хантер оказался превосходным гребцом. Мы стремительно
понеслись по проливу. Лодка причалила к борту, и я опять взобрался на
корабль. Друзья мои были потрясены. Сквайр сидел белый, как бумага, и -
добрый человек! - раздумывал о том, каким опасностям мы подвергаемся из-за
него. Один из матросов, сидевших на баке, был тоже бледен и расстроен.
- Этот человек, - сказал капитан Смоллетт, кивнув в его сторону, -
еще не привык к разбою. Когда он услышал крик, доктор, он чуть не лишился
чувств. Еще немного - и он будет наш.
Я рассказал капитану свой план, и мы вместе обсудили его.
Старого Редрута мы поставили в коридоре между каютой и баком, дав ему
не то три, не то четыре заряженных мушкета и матрац для защиты. Хантер
подвел шлюпку к корме, и мы с Джойсом принялись нагружать ее порохом,
мушкетами, сухарями, свининой. Затем опустили в нее бочонок с коньяком и
мой драгоценный ящичек с лекарствами.
Тем временем сквайр и капитан вышли на палубу. Капитан вызвал второго
боцмана - начальника оставшихся на корабле матросов.
- Мистер Хендс, - сказал он, - нас здесь двое, и у каждого пара
пистолетов. Тот из вас, кто подаст какой-нибудь сигнал, будет убит.
Разбойники растерялись. Затем, пошептавшись, кинулись к переднему
сходному тамбуру, собираясь напасть на нас с тыла, но, наткнувшись в узком
проходе на Редрута с мушкетами, сразу же бросились обратно. Чья-то голова
высунулась из люка на палубу.
- Вниз, собака! - крикнул капитан.
Голова исчезла. Все шестеро, насмерть перепуганные, куда-то забились
и утихли.
Мы с Джойсом нагрузили ялик доверху, бросая все как попало. Потом
спустились в него сами через кормовой порт [отверстие в борту] и, гребя
изо всех сил, понеслись к берегу.
Вторая наша поездка сильно обеспокоила обоих часовых на берегу.
"Лиллибуллеро" умолкло опять. И прежде чем мы перестали их видеть, обогнув
мысок, один из них оставил свою шлюпку и побежал в глубь острова. Я хотел
было воспользоваться этим и уничтожить их шлюпки, но побоялся, что Сильвер
со всей шайкой находится неподалеку и что мы потеряем все, если захотим
слишком многого.
Мы причалили к прежнему месту и начали перетаскивать груз в
укрепление. Тяжело нагруженные, мы донесли наши припасы до форта и
перебросили их через частокол. Охранять их поставили Джойса. Он оставался
один, но зато ружей у него было не меньше полудюжины. А мы с Хантером
вернулись к лодке и снова взвалили груз на спину. Таким образом, работая
без передышки, мы постепенно перетащили весь груз. Джойс и Хантер остались
в укреплении, а я, гребя изо всех сил, помчался назад к "Испаньоле".
Мы решили еще раз нагрузить ялик. Это было рискованно, но не так уж
безрассудно, как может показаться. Их, конечно, было больше, чем нас, но
зато мы были лучше вооружены. Ни у кого из уехавших на берег не было
мушкета, и, прежде чем они подошли бы к нам на расстояние пистолетного
выстрела, мы успели бы застрелить по крайней мере шестерых.
Сквайр поджидал меня у кормового окна. Он сильно приободрился и
повеселел. Схватив брошенный мною конец, он подтянул ялик, и мы снова
стали его нагружать свининой, порохом, сухарями. Потом захватили по одному
мушкету и по одному кортику для меня, сквайра, Редрута и капитана.
Остальное оружие и порох мы выбросили за борт. В проливе было две с
половиной сажени глубины, и мы видели, как блестит озаренная солнцем сталь
на чистом песчаном дне.
Начался отлив, и шхуна повернулась вокруг якоря. Около шлюпок на
берегу послышались перекликающиеся голоса. Хотя это и доказывало, что
Джойс и Хантер, которые находились восточнее, еще не замечены, мы все же
решили поторопиться.
Редруг покинул свой пост в коридоре и прыгнул в ялик. Мы подвели его
к другому борту, чтобы взять капитана Смоллетта.
- Ребята, - громко крикнул он, - вы слышите меня?
Из бака никто не ответил.
- Я обращаюсь к тебе, Абрахам Грей.
Молчание.
- Грей, - продолжал мистер Смоллетт, повысив голос, - я покидаю
корабль и приказываю тебе следовать за твоим капитаном. Я знаю, что, в
сущности, ты человек хороший, да и остальные не так уж плохи, как
стараются казаться. У меня в руке часы. Даю тебе тридцать секунд на то,
чтобы присоединиться ко мне.
Наступило молчание.
- Иди же, мой друг, - продолжал капитан, - не заставляй нас терять
время даром. Ведь каждая секунда промедления грозит смертью и мне, и этим
джентльменам.
Началась глухая борьба, послышались звуки ударов, и на палубу
выскочил Абрахам Грей. Щека его была порезана ножом. Он подбежал к
капитану, как собака, которой свистнул хозяин.
- Я с вами, сэр, - сказал он.
Они оба спрыгнули в ялик, и мы отчалили.
Корабль был покинут. Но до частокола мы еще не добрались.
17. ДОКТОР ПРОДОЛЖАЕТ СВОЙ РАСССКАЗ. ПОСЛЕДНИЙ ПЕРЕЕЗД В ЧЕЛНОКЕ
Этот последний - пятый - переезд окончился не так благополучно, как
прежние. Во-первых, наша скорлупка была страшно перегружена. Пятеро
взрослых мужчин, да притом трое из них - Трелони, Редруг и капитан -
ростом выше шести футов - это уже не так мало. Прибавьте порох, свинину,
мешки с сухарями. Неудивительно, что планшир [планка по верхнему краю
борта] на корме лизала вода. Нас то и дело слегка заливало. Не успели мы
отъехать на сотню ярдов, как мои штаны и фалды камзола промокли насквозь.
Капитан заставил нас разместить груз по-другому, и ялик выпрямился.
И все же мы боялись дышать, чтобы не перевернуть ее.
Во-вторых, благодаря отливу создалось сильное течение, направлявшееся
к западу, а потом заворачивавшее к югу, в открытое море, через тот проход,
по которому утром вошла в пролив наша шхуна. Перегруженный наш ялик могла
перевернуть даже легчайшая рябь отлива. Но хуже всего было то, что течение
относило нас в сторону и не давало пристать к берегу за мысом, там, где я
приставал раньше. Если бы мы не справились с течением, мы достигли бы
берега как раз возле двух шлюпок, где каждую минуту могли появиться
пираты.
- Я не в силах править на частокол, сэр, - сказал я капитану. Я сидел
за рулем, а капитан и Редрут, не успевшие еще устать, гребли. - Течение
относит нас. Нельзя ли приналечь на весла?
- Если мы приналяжем, нас зальет, - сказал капитан. - Постарайтесь,
пожалуйста, и держите прямо против течения. Постарайтесь, сэр, прошу
вас...
Нас относило к западу до тех пор, пока я не направил нос прямо к
востоку, под прямым углом к тому пути, по которому мы должны были
двигаться.
- Этак мы никогда не доберемся до берега, - сказал я.
- Если при всяком другом курсе нас сносит, сэр, мы должны держаться
этого курса, - ответил капитан. - Нам нужно идти вверх по течению. Если
нас снесет, сэр, - продолжал он, - в подветренную сторону от частокола,
неизвестно, где мы сможем высадиться, да и разбойничьи шлюпки могут
напасть на нас. А если мы будем держаться этого курса, течение скоро
ослабеет, и мы спокойно сможем маневрировать у берега.
- Течение уже слабее, сэр, - сказал матрос Грей, сидевший на носу. -
Можно чуть-чуть повернуть к берегу.
- Спасибо, любезнейший, - поблагодарил я его, как будто между нами
никогда не было никаких недоразумений.
Мы все безмолвно условились обращаться с ним так, как будто он с
самого начала был заодно с нами.
И вдруг капитан произнес изменившимся голосом:
- Пушка!
- Я уже думал об этом, - сказал я, полагая, что он говорит о
возможности бомбардировать наш форт из пушки. - Им никогда не удастся
свезти пушку на берег. А если и свезут, она застрянет в лесу.
- Нет, вы поглядите на корму, - сказал капитан.
Второпях мы совсем забыли про девятифунтовую пушку. Пятеро негодяев
возились возле пушки, стаскивая с нее "куртку", как называли они
просмоленный парусиновый чехол, которым она была накрыта. Я вспомнил, что
мы оставили на корабле пушечный порох и ядра и что разбойникам ничего не
стоит достать их из склада - нужно только разок ударить топором.
- Израэль был у Флинта канониром, - хрипло произнес Грей.
Я направил ялик прямо к берегу. Мы теперь без труда справлялись с
течением, хотя шли все еще медленно. Ялик отлично повиновался рулю. Но,
как назло, теперь он был повернут к "Испаньоле" бортом и представлял
превосходную мишень.
Я мог не только видеть, но и слышать, как краснорожий негодяй Израэль
Хендс с грохотом катил по палубе ядро.
- Кто у нас лучший стрелок? - спросил капитан.
- Мистер Трелони, без сомнения, - ответил я.
- Мистер Трелони, застрелите одного из разбойников. Если можно,
Хендса, - сказал капитан.
Трелони был холоден, как сталь. Он осмотрел запал своего ружья.
- Осторожней, сэр, - крикнул капитан, - не переверните ялик! А вы все
будьте наготове и во время выстрела постарайтесь сохранить равновесие.
Сквайр поднял ружье, гребцы перестали грести, мы передвинулись к
борту, чтобы удерживать равновесие, и все обошлось благополучно: ялик не
зачерпнул ни капли.
Пираты тем временем повернули пушку на вертлюге, и Хендс, стоявший с
