Кончу акушерские курсы и уеду на всю жизнь к себе на хутор-кур да телят
разводить, - улыбаясь, говорила Варя.
После богатого птичника был показан коровник с тремя коровами и
несколькими телятами.
- Это моя Кубань, - показала девушка свою верховую лошадь. - Вы умеете
ездить верхом?
- Немного.
- Вот и отлично. Будем ездить вместе, а то папин Дон застаивается и
жиреет от безделья. Завтра же поедем в Шушиин - это китайская деревня
верстах в десяти отсюда.
Осмотрев хозяйство, они направились в сад.
Здесь к Варе подбежал маленький китайчонок, лет трех-четырех. Он радостно
бросился к ней, обнял ее и, лукаво щуря свои черные раскосые глазенки, полез
в карман к девушке. Разыскав там леденец, он с наслаждением сунул его в рот.
- Это мой крестник, Ваня. Прошу любить и жаловать. Прелестный мальчуган.
- И Варя крепко поцеловала смугло-розовые щечки ребенка.
- Вам замуж пора. Варя, - улыбнулся Звонарев.
Девушка вспыхнула.
- Не говорите глупостей. Я никогда не выйду замуж.
- Свежо предание, да верится с трудом, - усмехнулся Звонарев.
К ним подошла молодая китаянка и, улыбаясь, поздоровалась с Варей.
- Это мать Вани, - пояснила Варя, обращаясь к Звонареву, потом, лукаво
поглядывая на мальчика, спросила, как Ваня себя ведет. Слушает ли маму?
- Холосо, холосо, малышка! - ответила китаянка, беря сына на руки.
Когда Звонарев с Варей выходили из сада, им встретился средних лет
китаец. У него было отрублено левое ухо, а лицо обезображено шрамом. Он
приветствовал Варю полным собственного достоинства поклоном.
- Это наш Вен Фань-вей, прекрасный садовник. Видите, как его изуродовали
японские солдаты? Вен Фань-вей был в Порт-Артуре, когда в тысяча восемьсот
девяносто пятом году японцы взяли Порт-Артур штурмом и учинили резню. Из
всего пятнадцатитысячного населения и гарнизона Артура случайно уцелело
тридцать шесть человек. Японские солдаты по приказу офицеров связывали
китайцев веревками, чтобы не разбежались, а затем расстреливали их. У Вена
тогда убили отца, мать, жену и двух маленьких детей, а сам выжил чудом, -
сообщила Варя грустную историю садовника.
- Я об этом слыхал, но не верил, чтобы в наш век культурные люди могли б
совершать подобные зверства.
- Варя говори правда, - довольно чисто по-русски произнес китаец, и у
него на глаза навернулись слезы.
В его памяти возникли полные ужаса дни взятия японцами китайской крепости
Порт-Артур. Тогда он увидел и на всю жизнь запомнил молодого капитана
Танаку, его бешеные глаза, звериный оскал зубов и плетку, зажатую
посиневшими от напряжения пальцами. В последнюю минуту перед расстрелом Вен
смотрел на эту плетку, на вскинутую руку Танаки. Капитан махнул рукой -
ударил залп. Вен первым упал на землю, хотя был легко ранен, в шею. Второй
залп, третий... Окровавленные тела товарищей прикрыли Вена. В голове билась
одна мысль: "Жить... жить..." И когда солдат, проверяя, все ли расстрелянные
мертвы, штыком полоснул Вену ухо, он не вздрогнул, не вскрикнул, не выдал
себя. А потом Вен долго лежал и ждал, когда наступит ночь. С темнотой ему
удалось скрыться. Вен остался жить, но с этой ночи ненависть к убийцам
навсегда поселилась а сердце китайца.
Когда пришли русские, Вену удалось устроиться садовником у Белых. Он был
им благодарен за хорошее отношение. Но и русских он считал поработителями
своей страны: он слышал об их карательных экспедициях на севере Маньчжурии.
Поэтому, улыбаясь Варе, Вен Фаньвей настороженно смотрел на Звонарева.
Звонарев перехватил этот взгляд. Выйдя с Варей в сад, он сказал:
- Вам надо быть с ним настороже.
- Вен вас не знает и судит о вас по другим офицерам, - пояснила Варя, -
папа и мама полностью доверяют ему. Когда Вен узнает вас поближе, то
перестанет глядеть так хмуро.
Распрощавшись у крыльца с Варей, Звонарев направился в Управление
крепостной артиллерии.
Там уже никого, кроме нескольких писарей, не было. Заметив его, старый
знакомый, писарь Севастьянов, подошел и справился, не надо ли ему
чего-нибудь.
- Я искал Гобято, да не знаю, куда он скрылся, - пояснял прапорщик.
- Их не скоро поймаешь, они всегда где-нибудь хлопочут, очень уж
непоседливы.
Звонарев спросил, как пройти на квартиру к Гобято, куда отнесли его вещи.
Писарь вызвался проводить.
- Сами они человек хороший, заботливый, - повествовал Севастьянов, -
только мало в мастерских бывают. Там вместо них орудует их помощник,
чиновник Козлов - мрачный такой, с черной бородой. Зато он-то уж лютует за
двоих. Как капитана нет, так и начинается мордобой, да под ранцем по
двадцать часов подряд солдаты у него стоят.
- Что же смотрит Гобято?
- Чудные они - просто не замечают ничего вокруг. Все своими мыслями
заняты. Вот и ваша квартира, - показал писарь.
В квартире Гобято Звонарев нашел свои вещи уже разложенными в комнате.
Денщик Гобято, бойкий владимирец, тотчас все ему показал в квартире и
предложил пообедать, но прапорщик отказался.
- Скоро капитан домой придет? - спросил он.
- Не позднее десяти часов всегда дома бывают, в одиннадцать ложатся
спать, в половине восьмого встают, а в восемь часов уже уходят на службу -
очень они аккуратные.
Осматривая квартиру, Звонарев обратил внимание на библиотеку. Два больших
шкафа были полны книг. Большей частью это были специальные работы по
артиллерии и военному делу, много было книг по технике, а прочая литература
была представлена Жюлем Верном и Конан Дойлом; журналов не было.
За время пребывания на Электрическом Утесе Звонарев не видел никаких
газет, кроме двух-трех номеров "Инвалида" и артурского журнала; раз ему
случайно попал номер порт-артурской газеты "Новый край", которую офицеры
почти не читали и называли "портартурской сплетницей".
Приход Гобято отвлек Звонарева от библиотеки.
- Устроились? Прекрасно. Завтра с утра приступите к работе. Как вам Варя
Белая понравилась? Славная девушка, не похожа на генеральскую дочь. Женились
бы на ней, если еще не женаты. И отец с положением, да она и не
бесприданница.
- Почему бы вам самому не попробовать?
- Женат, батенька, и двое детей. Моя жена после первой бомбардировки
уехала: не захотела детьми рисковать.
Поговорив еще с полчаса о всяких пустяках, они разошлись по своим
комнатам. Звонарев с наслаждением разделся и, не опасаясь ночной тревоги,
как это было на Утесе, крепко заснул.
Выделенная для работы с Звонаревым бригада мастеровых-солдат была уже на
месте, когда прапорщик утром пришел в мастерскую. Жмурин устанавливал
солдатам урок на день - срубить каждому по двадцать заклепок. Звонарева он
встретил холодно, разобиженный его назначением руководителем работ, и стал
ему давать указания, как и что делать.
- Благодарю вас, я тут уж сам разберусь, - прервал его Звонарев, и
классный обер-фейерверкер ушел.
Звонарев собрал солдат, посадил их около себя на лафеты и начал
объяснять, в чем состоит работа и зачем она нужна, рассказал о том значении,
которое имеет для успеха обороны быстрота переделки лафетов.
Солдаты с интересом слушали его.
- Понятно, что надо сделать и зачем? - спросил Звонарев.
- Так точно, обязательно обмозгуем это дело, чтобы скорее японцам набить,
- отвечали солдаты.
Один из них, высокий, стройный шатен нерусского типа, пристально смотрел
на Звонарева. Заметив это, прапорщик спросил его, в чем дело.
- Личность мне ваша, ваше благородие, знакома, - ответил он. - В тысяча
девятисотом году вы еще студентом у нас на заводе Лильпопа в Варшаве были,
тогда я вас обучал на радиально-сверлильном и долбежном станках работать.
- Юзек Братовский? - обрадовано воскликнул Звонарев. - Вот не ожидал вас
тут встретить! Как вы попали сюда?
- Забрали в варшавскую крепостную артиллерию, а затем отправили сюда,
недавно только с третьим батальоном прибыл.
Встреча эта очень обрадовала Звонарева.
- Это у нас первый раз, что нам объясняют, зачем нужна работа, а то как в
тюрьме, урок - и баста, а зачем - не твоего ума дело. Не выполнишь - под
ранцем настоишься, - пояснил Братовский.
Работа сразу закипела, и к обеду было выполнено уже больше половины
дневного задания. Когда Жмурин перед обедом пришел, все же посмотреть, что
делается у Звонарева, и захотел прибавить задания еще по десять заклепок на
человека, Звонарев снова попросил его не вмешиваться.
Жмурин нехотя повиновался.
- Будет теперь нам на орехи от него - всю свою злость на нас выместит, -
заметил Братовский.
- Вы сообщайте мне обо всех его проделках. Я с Гобято переговорю, и мы
призовем его к порядку.
- На вас еще и Козел обрушится: он у нас первое лицо в мастерской.
Действительно, не прошло и получаса, как к месту работы, в сопровождении
Жмурина, подошел Козлов - высокий, мрачный чиновник, лет под сорок.
- Почему вы вмешиваетесь в распоряжения Жмурина? - вызывающе спросил
техник.
- А он почему вмешивается в мою работу? Кто ему дал право делать мне
какие-либо указания?
- Я помощник заведующего мастерской, потрудитесь ответить на мой вопрос.
- Вы мне не начальник, и я прошу вас немедленно уйти отсюда. Вы мешаете.
Перебранка продолжалась еще несколько минут.
Наконец Козлов с Жмуриным ушли, мастеровые оживленно загудели:
- Так ему и надо, больно он уж зазнался.
- Папы дерутся, а у холопов чубы трещат, - отозвался один из рабочих.
В канцелярии мастерских, куда Звонарен зашел перед уходом, он застал
Гобято, которому Козлов и Жмурин жаловались на него, обвиняя в развале
дисциплины, грубости и зазнайстве.
Гобято молча слушал их и тихонько покачивал головой.
- Что вы скажете в свое оправдание, подсудимый? - шутливо спросил капитан
прапорщика.
Звонарев в том же шутливом тоне рассказал происшедшее.
- Вот что я имею изложить в свое оправдание, господин мировой судья, -
закончил он.
Гобято, улыбаясь, сказал писарю:
- Пиши приказ по мастерским: "Работа по переоборудованию лафетов
проводится под руководством прапорщика Звонарева. Технику Козлову и
обер-фейерверкеру Жмурину воспрещается всякое вмешательство в эту работу. С
завтрашнего дня техник Козлов смещается в заведующие деревообделочной
мастерской". Все. Понятно, господа?
- Я буду жаловаться на это генералу, - заикнулся было Козлов.
- Измени приказ, - обернулся Гобято к писарю. - "Техник Козлов
откомандировывается в Управление артиллерии", - отчеканил Гобято. - Я вас
больше не задерживаю, - обратился он к технику, - а вас, Сергей
Владимирович, попрошу остаться. Давно я хотел от Козлова избавиться, да
случая не было. Вас же я попрошу быть моим помощником и заместителем, пока
вы здесь. Может быть, надумаете и совсем сюда перейти - буду этому, только
рад, а сейчас давайте перед обедом прогуляемся на "Этажерку", благо день
чудесный.
На "Этажерке" было много гуляющих. С трудом найдя свободную скамейку,
Гобято с Звонаревым сели и занялись рассматриванием публики и стоящей на
рейде эскадры. Корабли эскадры усиленно дымили, как будто готовились к
походу, но то и дело отваливавшие от них шлюпки, переполненные матросами и
офицерами, говорили о другом.
- Лафа этим морякам, - позавидовал Гобято. - Сидят за нашей спиной,
жуируют, наслаждаются жизнью и получают больше нашего. Вот и сорят они
деньгами в ресторанах и кабаках, на зависть армейцам. Создается нездоровая
обстановка розни между армией и флотом. Стессель использует ее для своих
интриг против флота. Вон идет капитан второго ранга Эссен, командир
