и волосы у него на голове враз поседели. Мы его схватили, по плечам
гладим, уговариваем, ну, он и зашептал:
- Я, - говорит, - видел. Господи спаси и помилуй, видел я. Две
такие длинные белые руки, на вид нежные, и пальцы тонкие... так они
просунулись сквозь борт и давай доски рвать, точно паутину. Господи, на
тебя уповаю!
Тут чувствуем, корабль наш накренился и погружается, да так
быстро.
Я и еще двое ухватились за запасную мачту, ну, нас к берегу и
прибило, а они, бедняги, уже в уме рехнулись и буйствовали. Про
остальных я ничего не знаю, спаслись ли, нет ли, только думаю, что нет.
Вы тут многое про чего нарассказывали, но своими глазами я вот только
это видел. Ну, еще говорят, в Индийском океане в ясные ночи призраки
загубленных бедняг - индусов гоняются за покойным Васко да Гамой по
всему небу. И еще я слыхал, что с этими самыми индусами лучше не
связываться, того и гляди прикончат тебя.
С первого же дня кок принялся наставлять юного Генри. Его словно
снедало желание поучать. Но говорил он неуверенно, точно каждый миг
ожидая, что его опровергнут. Был кок весь какой - то серый, с глазами
карими и печальными, как у собаки. Крылось в них что - то от
священника, и что - то от скучного лектора, и что - то от разбойника с
большой дороги. Его речь отдавала университетом, а нечистые привычки -
черными, грязными закоулками Лондона. Он был кроток, ласков и вкрадчиво
- увертлив. Случая доказать, что он заслуживает доверия, ему
представиться не могло; все в нем словно шептало, что ради самой малой
своей выгоды он родную мать продаст.
Теперь они достигли теплых вод, и увлекал их дальше теплый ветер.
Генри стоял рядом с коком у гакаборта и смотрел на треугольные плавники
акул, резавших след их корабля поперек в ожидании кухонных отбросов.
Они видели проплывающие мимо пучки бурых водорослей, а то и рыбку -
лоцмана, держащуюся прямо по носу. Как - то раз кок указал на темных
птиц, которые, в вечном полете следуя за кораблем, то неподвижно
повисали на развернутых длинных и узких крыльях, то соскальзывали по
воздуху к самой воде, то взмывали в вышину.
- Погляди - ка на этих бесприютных, - сказал кок. Ну, просто души
неприкаянные. Вот и говорят, что это души утонувших моряков, души, до
того заскорузшие в грехах, что нет им ни покоя, ни приюта. А другие
клянутся, что эти птицы высиживают свои яйца в плавучих гнездах, свитых
на обломках погибших кораблей. Ну, а третьи утверждают, что никаких
гнезд они не вьют, а выходят совсем взрослыми из белых пенных гребней и
тут же начинают свой бесконечный полет. Неприкаянные, одно слово.
Корабль вспугнул стайку летучих рыб, и они запрыгали по волнам,
точно пущенные рикошетом сверкающие серебряные монеты.
- А это призраки ушедших на дно сокровищ, - продолжал кок. -
Приманки убийцы: изумруды, алмазы и золото. Грехи, которые из - за них
совершали люди, липнут к ним, гонят скитаться по океану. Плох тот
моряк, что не сложит о них достойного сказания.
Генри кивнул на огромную черепаху, спавшую среди волн.
- А какие сказания есть о черепахах? - спросил он.
- Да никаких нет. Просто запас хорошего мяса. Какой же человек
станет слагать сказания о том, что ест? Зато немало кораблей они
спасли, помогая сохранить плоть на костях, которые иначе выбелило бы
солнце на палубе скорлупки, оставшейся без мачт. Черепашье мясо очень
сочное и вкусное. Бывает, флибустьеры не сумеют добыть мяса диких
коров, так грузят запас таких тварей и уходят в плавание.
Пока они разговаривали, солнце нырнуло в воду. Вдали одинокая
черная туча выбрасывала и выбрасывала раздвоенные языки молний, но
остальной небосвод был сине - черным шелком, расшитым россыпями звезд.
- Ты ведь обещал рассказать мне про флибустьеров, - умоляюще
напомнил Генри. - О тех, кого ты называешь Береговыми Братьями.
Как неловко переступил с ноги на ногу.
- Между Испанией и Англией нынче мир, - сказал он. - И уж я
нарушать королевского мира не стану! Нет, с ними я не плавал, нет -
нет. Но слышал много такого, что может быть и правдой. Слышал я, что
флибустьеры - большие дурни. Захватят сокровища, а потом кидают их
содержателям винных лавок и борделей на Тортуге и в Гоаве, точно дети,
которые расшвыривают песок, чуть им надоело играть. Одно слово, дурни.
- И никто из них не взял какой - нибудь город?
- Деревеньку - другую, бывало, захватывали, а для такого дела у
них вожаков не находится.
- Но ведь в большом городе можно добыть большие сокровища! -
воскликнул Генри.
- Да где им! Говорят же тебе, что они малые дети. Храбрые и
сильные, конечно.
- Ну, а мог бы человек, все заранее обдумав и подготовив,
захватить испанский город?
- Ха! - усмехнулся кок. - Или ты флибустьером решил стать?
- Если он все хорошо подготовит?
- Пожалуй, найдись среди флибустьеров такой, который мог бы что -
то подготовить, пусть даже плохо, об этом еще можно было бы поговорить,
но таких - то среди них и нет. Они малые дети - умеют драться, как
черти, и доблестно умирать, но дурни все, как на подбор. Утопят корабль
за чашу вина, хотя могли бы его с выгодой продать.
- Но если человек все сообразит и хорошенько взвесит свои шансы,
так он обязательно своего добьется?
- Может, и так.
- А вот тот, кого прозвали Большой Пьер, дурнем не был!
- Да Пьер - то захватил один - единственный корабль с дорогим
грузом и сбежал в свою Францию. Отчаянный был игрок и вовсе не мудрец.
Он еще может вернуться в эти края и потерять все до последнего
золотого, а заодно и голову.
- И все - таки, - решительно заявил Генри, - и всетаки, по -
моему, сделать это можно, надо только хорошенько все обдумать и
взвесить.
Несколько дней спустя стала заметна близость суши. Как - то утром
на самом краю горизонта поднялся призрачный абрис горы. Мимо проплывали
вырванные с корнем стволы, обломанные ветви, на ванты опускались
отдохнуть лесные птицы.
Они добрались до жилища Лета, откуда оно ежегодно отправляется в
северные края. Днем солнце жарко горело в вышине, как начищенный медный
щит, и небо там казалось белесо - серым, а по ночам вокруг корабля
плавали большие рыбы, влача за собой извилистые потоки бледного огня.
Форштевень с такой стремительностью резал воду, что от него к форпику
взлетали мириады алмазов. А море кругом было круглым озером и медленно
перекатывало свои мышцы под шелковистой кожей. Вода скользила к корме,
медленно, незаметно завораживая мозг. Вот так же люди смотрят в огонь.
Там ничего не было видно, и все же отвести глаза он мог лишь ценой
неимоверного усилия, и в конце концов мозг его погружался в дрему, хотя
он вовсе не засыпал.
Тропический океан дышит покоем, убаюкивающим стремление понять. И
уже неважно, куда ты плывешь, лишь бы плыть, плыть, плыть за границей
царства времени. Казалось, они движутся вперед уже не месяцы, а годы,
однако среди матросов не было заметно никакого нетерпения. Они
исполняли свои обязанности, а все свободное время лежали на палубе в
странном счастливом оцепенении.
Однажды мимо проплыл островок, формой напоминавший копну и
зеленый, как первые всходы ячменя. Его окутывал густой яростный покров
лиан и других ползучих растений, из которого вырывалось несколько
темных деревьев. Генри смотрел на островок зачарованными глазами. Вот
еще один, и еще, и еще... и, наконец, когда черную тьму тропической
ночи вдруг сменило утро, "Бристольская дева" вошла в порт Барбадоса,
якоря с громким всплеском ухнули в воду, увлекая за собой цепи.
Берег покрывали такие же салатно - зеленые заросли, что и на
островках. Дальше виднелись плантации, исчерченные ровными рядами, и
белые дома с красными крышами. Еще дальше среди зарослей на холмах,
словно раны, проглядывали обнаженные участки красной глины, а совсем уж
вдалеке поднимались горные вершины, точно крепкие серые зубы.
К ним поплыли долбленки, нагруженные сочными плодами и крепко
связанной домашней птицей. Гребцов подгоняла надежда продать свои
товары и купить - или украсть - то, что привез корабль. Налегая на
весла, черные люди с глянцевитой кожей пели звучными голосами, и Генри,
прильнувший к поручням, упивался зрелищем новой земли. Она превзошла
самые смелые его ожидания, и на глаза ему навернулись глупые счастливые
слезы.
А у Тима, стоявшего неподалеку, вид был несчастный и растерянный.
Через несколько минут он подошел к Генри.
- Очень мне тяжко, причинил я зло хорошему юноше, который угостил
меня завтраком, - сказал он. - До того терзаюсь, что спать не могу.
- Да какое же зло ты мне причинил? - вскричал Генри. - Ты помог
мне добраться до Индий, куда меня так влекло!
- А! - грустно вздохнул Тим. - Веруй я истово, как шкипер, так,
может, сказал бы "на то воля Божья", да и забыл бы. Будь я купцом или
чиновником, так мог бы сказать, что своя рубашка ближе к телу. Только
вера моя не идет дальше парочки - другой "Аве Мария" или "Мизерере
домине" в бурю, а что до остального, ведь я же только бедный матрос из
Корка, и горько мне, что причинил я зло юноше, который угостил меня
завтраком, хотя прежде и в глаза не видел.
Он следил за приближающимся длинным каноэ. На веслах сидело
шестеро дюжих карибов, а на корме - Щуплый англичанин, чье лицо так и
не покрылось загаром, но с годами становилось все краснее и краснее,
так что теперь казалось, будто сеть багровых жилочек покрывает его кожу
снаружи. Бледные глаза щупленького англичанина смотрели на мир
нерешительно и недоуменно. Каноэ стукнулось о борт "Бристольокой девы",
он медленно вскарабкался на борт и сразу направился к шкиперу.
- Вот оно! - вскричал Тим. - Но ты все - таки не будешь думать обо
мне плохо, а, Генри? Ты ведь видишь, как я удручен горем.
Но капитан уже кричал:
- Эй, камбузный! Камбузный] Морган! На ют!
Генри послушно пошел на корму, где стоял шкипер с англичанином. К
большому его недоумению, худощавый житель колонии осторожно пощупал
мышцы у него на руках и плечах.
- Десять, пожалуй, дам, - сказал он шкиперу.
- Двенадцать! - отрезал шкипер.
- Вы, правда, считаете, что он стоит столько? Будите ли, человек я
небогатый, и, по - моему, десять...
- Ладно, забирайте его за одиннадцать, но, бог свидетель, он стоит
дороже. Да вы поглядите, как он сложен, какие у него широкие плечи! Уж
он - то не помрет, как другие. Да, сэр, он стоит дороже, но забирайте
его за одиннадцать.
- Ну, если вы правда так думаете, - нерешительно произнес
плантатор и начал выгребать из кармана деньги вместе со спутанной
веревочкой, кусочками мела, обломком гусиного пера и ключом без
бородки.
Шкипер извлек из - за обшлага большой лист и показал его юноше -
кабальную запись на пять лет, с аккуратно вписанным именем "Генри
Морган" и королевской печатью внизу.
- Но я не хочу, чтобы меня продавали! - вскричал Генри. - Я сюда
не за этим приехал. Я хочу разбогатеть и быть моряком,
- Ну, и будешь, - ласково ответил шкипер, словно давая на то
благосклонное разрешение. - Через пять лет. А теперь иди с этим
джентльменом и не хнычь. Ты что же думал, у меня других дел нет, как
возить мальчишек в Индии? Эдак и прогореть недолго. А ты трудись,
уповай на бога и, глядишь, еще радоваться будешь. Острому, хотя и
смиренному разуму опыт еще никогда не вредил! - И он принялся
успокаивающе подталкивать Генри к борту.
Тут к юноше вернулся голос.
- Тим! - закричал оя. - Тим! Меня продают! Тим! Спаси меня!
