себе.
- Слушай, - отрезал Род. - Я бывал влюблен прежде, и я знаю, что это
такое. Это... ну...
- Продолжай, - подтолкнул робот.
- Ну, это вроде как... - Род поднял голову и огляделся по сторонам. -
Ты знаешь, что мир вон там существует, и знаешь, что он реален, но тебе
наплевать, потому что ты наверняка знаешь, что ты - центр мира, ты самый
важный предмет в нем.
- Ты испытывал в недавнее время подобные чувства? - спросил Векс.
- Ну... да, черт возьми! - Род дернул уголком рта.
- С Катариной?
Род уставился на затылок коня, прожигая его взглядом.
- А ты откуда знаешь, черт побери? - он сузил глаза.
- Логика, Род. - В голосе робота-коня звучал налет надменности. -
Только логика. А какие ты испытывал чувства, когда был с Гвендайлон?
Род хмуро посмотрел в затылок Вексу.
- Ну?
Робот брел себе дальше, не отвечая.
- Ты что, язык проглотил?
- Я не снаряжен языком, Род.
- Не ускользай от темы.
Конь еще минуту помолчал, а затем:
- Я ошибся, Род. Ты любишь и любим, но не влюблен.
Род бросил хмурый взгляд на дорогу.
- Это почему же, Векс?
Робот издал звук, похожий на вздох.
- В чем разница между этими двумя женщинами, Род.
- Ну... - Род пожевал щеку. - Гвендайлон - человек. Я имею в виду,
что она просто обыкновенная заурядная женщина, так же как и я -
обыкновенный мужчина.
- Но Катарина больше?
- О, она женщина такого рода, каких я склонен ставить на пьедестал...
Нечто такое, чему поклоняются, а не за чем ухаживают.
- И не любят? - дополнил Векс. - Род, которая из этих женщин - лучший
человек?
- Э-э... Гвендайлон.
- Обвинению нечего добавить, - заключил робот-конь.
Домен Логайров представлял собой огромную широкую равнину между
горами и морем. Низкие пологие горы стояли на северном краю и восточном,
берег врезался широким полукругом на юге, а на северо-западе возвышался
крутой тридцатиметровый утес. Океан молотил по его стороне, обращенной к
морю, с другой стороны в долину стекал водопад. Длинная старая река
извивалась по равнине, направляясь к морю.
Сама равнина расшита заплатами полей с попадавшимися то тут, то там
скоплениями крестьянских хижин - людей Логайра.
Том и Род стояли на опушке одного из горных лесов, где на вершины
выходила дорога с севера.
Род медленно повернул голову, обозревая весь домен.
- А где же замок? - поинтересовался он.
- Там, за водопадом, мастер.
Голова Рода резко повернулась, уставясь на Тома, затем он последовал
вдоль дороги.
Она петляла по равнине до подножия водопада, и там, где утесы
встречались с равниной, в скале были высечены огромные ворота в комплекте
с опускной решеткой и подъемным мостом через естественный ров,
образованный излучиной реки. Лорды Логайры источили утес, как голландский
сыр, строя себе дом.
Между бровей Рода образовался восклицательный знак, когда они
сошлись.
- Это не дамба ли по обеим сторонам подъемного моста, Большой Том?
- Да, мастер. И в ней, говорят, пороховые заряды.
Род медленно кивнул.
- И земля перед опускной решеткой ворот проседает, так что если
придут постучаться непрошенные гости, ты просто взрываешь дамбу, и твоя
передняя дверь оказывалась прикрыта тридцатью футами воды. Очень ловко. А
потом просто сидишь и пережидаешь осаду. Водопад дает массу свежей воды,
так что беспокоиться приходится только о пище.
- Говорят, в замке есть сады, - любезно снабдил его информацией
Большой Том.
Род в молчаливом уважении покачал головой.
- Так значит, ты сам должен быть там совершенно защищенным и
обеспеченным припасами для десятилетней осады. Этот замок когда-нибудь
бывал взят, Том?
- Никогда, мастер, - великан покачал головой и усмехнулся.
- Интересно, не был ли старикан, построивший этот замок, может, хоть
самую малость параноиком... Надо полагать, у них найдется в этом замке
комната для пары уставших путников, верно?
Большой Том поджал губы.
- Конечно, мастер, если только они знатные. Гостеприимство Логайров
широко известно. Но для таких, как я и даже вы, который не больше, чем
эсквайр, мастер, это гостеприимство находится в хижине.
Солнце мигнуло. Нахмурившийся Род, прищурясь, посмотрел на небо.
- Опять эта проклятая птица. Неужто она понимает, что мы слишком
крупны для ее завтрака?
Он снял с плеча арбалет, натянул тетиву, и вскинул оружие.
- Нет-нет, мастер, - поднял руку Большой Том. - Ты и так уже потратил
на нее четыре стрелы.
- Просто мне не нравится, как она следует за мной по воздуху, Том.
Как правило такое всегда бывает не тем, чем кажется.
Том нахмурился при этом шифрованном заявлении. Род приложил приклад к
плечу.
- Кроме того, последние четыре дня я делал в нее по одному выстрелу в
день, теперь же это у меня входит в привычку.
Арбалет загудел, и стрела прыгнула в цель, но птица уплыла вверх
быстрее, и стрела пронеслась мимо, затем поднявшись еще на пятьдесят
футов, достигла вершины своей траектории и начала падать. Птица,
находившаяся пятьюдесятью футами выше следила за ее падением.
Большой Том поднял бровь и дернул уголком рта.
- Ты никогда не сможешь попасть в нее, мастер. Эта птица понимает
назначение арбалета.
- И впрямь, кажется, понимает, - Род закинул арбалет на спину. - Что
это за непонятная страна с эльфами под каждым деревом и тенью следующими
за тобой ястребами.
- То не ястреб, мастер, - возразил Большой Том, - то скопа.
Род покачал головой.
- Она начала следовать за нами на второй день пути. Что делать здесь
птице, питающейся рыбой, так далеко от моря?
- Лично я не могу сказать. Ты, мастер, можешь, однако, спросить у нее
самой.
- Я и сам, пожалуй, не удивился бы, если бы она ответила мне, -
задумчиво произнес Род. - Ну, я полагаю, она не причинит нам никакого
вреда, а у нас в данный момент есть проблемы и поважнее. Мы приехали сюда,
чтобы попасть в этот замок. Ты умеешь петь, Том?
Великан внимательно посмотрел на него.
- Петь, мастер?
- Да, петь. Или играть на волынке, или еще чего-нибудь.
Том, нахмурясь, дернул себя за нижнюю губу.
- Я могу издавать какие-то звуки на пастушьем рожке, и полумертвый
мог бы обозначить это словом "музыка". Но что это за глупость, мастер?
- Глупость шута, - Род расстегнул седельную сумку и достал оттуда
маленькую лютню. - Отныне мы - менестрели. Будем уповать на то, что у
обитателей замка в данный момент в области музыки наблюдается дефицит по
части музыки.
Он вытащил из сумки альт с автозаписью и отдал его Тому.
- Я надеюсь, это достаточно похоже на твой пастуший рожок, чтобы
вышло что-нибудь приличное.
- Да, мастер, конечно, очень похоже, но...
- О, не беспокойся, они нас впустят. Народ живущий в некотором
отдалении от столицы склонен оказываться вне цивилизации, они непременно
жаждут новостей и новых песен, а менестрели несут то и другое. Ты знаешь
"Эдинстоун Лайт"?
- Нет, мастер.
- Очень жаль, это всегда хорошо проходит в предпортовом городе. Ну,
неважно, я могу научить тебя ей по дороге.
Они тронулись дальше, распевая мотив, неизвестный ни в каких
человеческих ладах и гаммах.
Скопа закричала и круто взмыла вверх.
- Принесли новости с севера? - нетерпеливо спросил часовой, и Род,
вспомнив что менестрели были ближайшим средневековым эквивалентом
журналистов, ответил утвердительно.
Теперь они с Томом стояли перед собранием из двадцати восьми вельмож,
их жен и слуг в возрасте от хорошеньких служаночек лет четырнадцати до
девяностолетнего графа Валлендери, и все с одинаковым нетерпением и
голодным блеском в глазах, а Род - без единого обрывка новостей для
сообщения.
Ну, неважно, их он выдумает по ходу дела. Он будет не первым,
совершившим подобный фокус.
Закостенелый старый герцог Логайр сидел в середине общества в большом
дубовом кресле. Он, кажется, не узнал Рода. Но Дюрер-то узнал: он стоял,
согнувшись, над левым плечом Логайра, изучая взглядом кипящую в нем
ненависть. Но сейчас разоблачение Рода не принесло бы ему никакой пользы,
ибо Логайр все еще любил свою племянницу, хотя и находился не в ладах с
ней. Он принял бы Рода с почетом за то, что он спас жизнь Катарине.
Именно Логайр огласил вопрос за всех своих вассалов и Род, рассудив,
что у герцога имелись очень личные причины желать услышать новости о Доме
Хлодвига, ответил, что на севере покамест все тихо. О, разговоры ходят, и
Знаки Дома видели, но это были только разговоры, всего лишь разговоры -
пока.
Затем они с Томом принялись исполнять "Эдинстоун Лайт" с
притоптыванием. С минуту собрание стояло в пораженном молчании, потом по
лицам смотревших расползлись улыбки, их руки начали хлопать в ритм песни.
Получив такое поощрение, Большой Том набрал темп и громкость. Род
старался не отставать от него, одновременно сканируя по лицам зрителей.
Старый герцог сделал попытку смотреть строго и неодобрительно, но без
особого успеха. Позади правого плеча старика стоял высокий молодой
человек, примерно того же возраста, что и Род. Когда он услышал песню, на
его губах появилась улыбка, а в глазах - блеск, заменяя гримасу
недовольства, жалости и злости. "Старший сын, - догадался Род, - со своим
сонмом слабостей, на которых мог играть Дюрер."
Было легко выделить вассальных лордов Логайра: все были богато одеты
и их сопровождали даже более разодетые жилистые люди - чучела-советники,
молодчики Дюрера.
Род испытывал странную уверенность, что все предположение Дюрера,
будет единодушно принято и одобрено всем югом, с только одним несогласным
- лордом Логайром.
А Логайр, конечно, имел на один голос больше, чем все вассальные
лорды вместе взятые. Род вспомнил непрошенное обещание Логайра Катарине:
"Пока я жив, королеве не будет причинено никакого вреда..."
"Пока я жив..."
Представление имело буквально громовой успех. Род сумел удержать
скорее на свободном, чем на политическом уровне, идя по тонкой грани между
рискованным и порнографическим.
Зрителям это очень понравилось. Род решил, что немузыкальный слух
был, должно быть, генетической доминантой в Грамарие, он заметил также,
что взоры всех служанок были прикованы к нему самому и Большому Тому, и
безуспешно пытался понять, почему.
Это, однако, кажется, не причинило вреда для Большого Тома.
Но время от времени один из советников задавал вопрос, от которого
никак нельзя было отделаться, и когда Род отвечал, что по слухам, Дом
Хлодвига поднимется против королевы, в их глазах вспыхивала бешеная жгучая
ярость.
Это-то он, по крайней мере, понимал. В революции главное - начало,
контроль над обстановкой можно будет захватить и позже. Это-то он понимал,
но теперь, по окончании пения, когда он шел на сеновал, временно
предоставляемый в его с Томом распоряжение, он все еще размышлял о
выражениях лиц служанок, когда они смотрели на Тома. Он был абсолютно
уверен, что сие что-то значило, он ожидал обнаружить полностью занятый
сеновал к тому времени, когда прибудет туда, поскольку Большой Том пошел
первым.
Но этот взгляд не мог означать то же самое, когда относился к нему
самому - если занятие менестреля не имело куда больше престижа, чем он
ожидал.
Поэтому, в общем и целом, он был даже еще больше смущен, когда одна
из служанок перехватила его с чашей для вина.
- Мазь для пересохшего горла, мастер менестрель, - предложила она,
