- Давно. Около года тому назад. Однажды в субботу на дневном
спектакле она передала мне в уборную записку, а в ней сообщила, что видела
меня в своем доме, и попросила три билета на следующую субботу - ей
хотелось сводить в театр подружек. Внизу, под именем, стоял адрес. Тот
самый... Я велела ее привести и глазам своим не поверила. Такую красоту я
видела впервые. Я подумала - она тоже... она бывала...
Я понимающе кивнул:
- Что она посещала ту комнату. Я этого не думаю.
- Я тоже, поговорив с ней. Она сказала, что видела меня в прихожей -
два раза, сказала она, - и узнала по фотографиям. Она заявила, что никому
ничего не рассказывала и не расскажет, я дала ей фотографию с автографом и
три билета. То было в июне, а в июле мы на месяц закрылись на летние
каникулы, а в августе она опять ко мне пришла. Она выглядела еще красивее,
глаза отказывались верить. Ей снова были нужны три билета, я сказала, что
пошлю по почте, и тут-то она заявила мне, что решила брать деньги за
молчание. Так прямо и сказала: за молчание. По пять долларов в месяц. Мне
было велено отправлять деньги по первым числам на почтовое отделение, что
на Восемьдесят третьей улице, у станции "Планетарий". Вы ее видели?
- Да.
- И не удивляетесь?
- Нет. Я давно отвык удивляться, после первых двух лет работы
сыщиком.
- А я вот удивилась. Такая прекрасная, гордая девушка. И я,
конечно... в общем, решила, что это только начало. С того раза я все время
ждала, что она опять придет ко мне и скажет, что пяти долларов в месяц
мало, но она так и не пришла.
- Больше вы ее не видели?
- Нет, но она меня видела. Она тогда рассказала, что придумала:
услышав, как открывается дверь с улицы, она гасила у себя свет и оставляла
в двери щелку. Когда я потом туда приходила и шла через прихожую, я сама
видела эту щелку в притворенной двери. У меня возникло такое чувство - не
знаю почему, - меня возбуждало, что она следит за мной из темноты.
Она похлопала по постели:
- Сядьте сюда.
Я встал:
- Нет, мэм. Когда вы вот так натягиваете одеяло, удержаться еще
трудней - я-то знаю, что под ним. Меня ждут дела. Сколько всего
пятидолларовых бумажек вы ей послали?
- Не считала. Она приходила в августе, значит, первые деньги я
отправила первого сентября, а потом каждый месяц.
Одеяло соскользнуло.
- Включая май? Двенадцать дней тому назад?
- Да.
- Получается девять. Все они в сейфе у мистера Вульфа. Я обещал
миссис Перес когда-нибудь их вернуть, но раз это плата за молчание, вы
имеете на них полное право.
Я шагнул к постели, вытянул руку, обхватил пальцами ее ногу и нежно
пожал.
- Видите? Условный рефлекс. Пойду-ка я лучше.
Я повернулся и вышел из комнаты, а когда достиг прихожей, откуда-то
появилась телохранительница Майк, которая, впрочем, и не подумала открыть
мне дверь. В холле внизу я остановился, чтобы сказать портье:
- Можете не волноваться. Пропажа отыскалась в шкатулке для
драгоценностей - горничная решила, что это серьги.
С привратниками следует поддерживать добрые отношения - это себя
окупает. Когда я вышел на улицу, мои часы показывали 15:40, значит, Вульф
должен был сидеть в кабинете. Я нашел телефонную будку в том же квартале и
позвонил.
- Да? - раздался в трубке его голос. Не желает он отвечать на звонки
как положено.
- Это я. Говорю из автомата на Мэдисон-авеню. Деньги, добытые
шантажом, возвращаются обратно, так что бумажки принадлежат Мег Дункан.
Мария Перес застукала ее в прихожей с год назад, встретилась с ней и
девять месяцев вымогала деньги, по пять монет в месяц. Одна из крупнейших
операций в криминальной истории. Вчера вечером Мег Дункан работала, из
театра пошла прямо домой и легла спать. Постель видел и на ней сидел.
Вероятно, так и было - скажем, на девяносто пять процентов. Отсюда до
особняка Йигера около восьми минут. Может, сперва зайти туда?
- Нет. Звонила миссис Йигер, я сказал, что ты будешь от пяти до
шести. Она думает, что ты сведешь ее поглядеть на комнату. Сам
выкручивайся.
- Попробую! Когда я заходил утром, вы сказали, что, может, захотите
направить меня к Саулу, Фреду или Орри.
- Я считал, что это может понадобиться, но нет. Действуй.
Выйдя к обочине ловить такси, я размышлял о деловом здравом смысле и
изящных чувствах Марии. Если вам случится иметь подписанную фотографию
человека, у которого вы вымогаете деньги за молчание, вы ее не храните. На
фотографии, конечно же, стояло "С лучшими пожеланиями", "Всего самого
доброго" или что-нибудь в том же духе, но после того, как дарительница
превратилась в жертву, держать ее автограф стало негоже.
14
Ни с мистером, ни с миссис Остин Хаф я не договаривался о встрече,
во-первых, потому, что не знал, когда закончу с Мег Дункан, а во-вторых,
хотелось бы поговорить с кем-то из них, неважно с кем именно, с глазу на
глаз. Вот почему, нажимая на кнопку звонка в вестибюле номера 64 по
Райской улице, я не знал, будет ли кто дома. Кто-то был. Замок щелкнул, я
открыл дверь, вошел и поднялся по лестнице. Меня не ждали в дверях
квартиры, как в прошлый раз, - он стоял у конца второго пролета. Когда я
добрался до площадки, он отступил на шаг. Он не обрадовался моему приходу.
- Снова я, - произнес я вежливо. - Нашли вчера жену?
- Что вам надо? - осведомился он.
- Ничего особенного. Задать пару вопросов. Тут кое-что произошло, и
это несколько осложняет дело. Вы, скорее всего, знаете - убита девушка,
которую звали Мария Перес.
- Нет. Я сегодня не выходил из дома и не читал газеты. Кто эта Мария
Перес?
- Кто _б_ы_л_а_. А по радио не слыхали?
- Я не включал приемника. Так кто она была?
- Она была дочерью человека, с которым вы говорили, когда ходили в
тот дом на Восемьдесят вторую улицу. Ее тело нашли вчера ночью на Северном
речном пирсе. Убита выстрелом между девятью вечера и полуночью. Мистер
Вульф хотел бы знать, где вы провели вчерашний вечер. И жена тоже.
- Ни... себе! - сказал он.
У меня глаза полезли на лоб. Он позаимствовал выражение не у Роберта
Браунинга, это уж точно, хотя какой-нибудь драматург-елизаветинец вполне
мог позволить себе такой оборотик. В елизаветинцах я не силен. Впрочем,
откуда бы он это ни почерпнул, передо мной был совсем другой Остин Хаф, не
тот, кого я вчера жалел, и дело было не только в словечке, но в лице и
всей его повадке. Этот Хаф не просил о милости.
- Стало быть, - заметил он, - вы хотите знать, как жена провела
вчерашний вечер? Лучше сами ее спросите. Идемте.
Он повернулся и двинулся по коридору, я пошел следом. Дверь в
квартиру была открыта. Передней не было. Небольшая комната была обставлена
как гостиная, но стен не было видно из-за книг. Он подошел к двери в
противоположной стене, открыл и знаком предложил мне войти. Сделав пару
шагов, я остановился как вкопанный.
Он ее прикончил. Не нужно спешить с выводами, как оно нередко бывает,
но второй раз за один и тот же день я застал молодую женщину в постели,
только теперь она была целиком накрыта, даже с головой. И не одеялом -
простой белой простыней, под которой вырисовывались ее формы. Когда мы
вошли, она не шелохнулась. Труп трупом. Я стоял и смотрел, но Хаф, обойдя
меня, заговорил:
- Дина, это Арчи Гудвин. Вчера вечером убили девушку. - Он повернулся
ко мне: - Как ее звали?
- Мария Перес.
Он снова обратился к жене:
- Мария Перес. Она жила в том доме. Гудвин хочет знать, чем ты
занималась вчера вечером с девяти до полуночи, и я подумал - расскажи-ка
ты лучше ему сама. Вчера он видел тебя там, в том доме, так почему бы ему
не посмотреть на тебя сегодня?
Из-под простыни донеслось бормотание, которое я бы не признал за ее
голос:
- Нет, Остин, не хочу.
- Захочешь как миленькая. Не начинай все сначала. - Он стоял в двух
шагах от кровати. Он их сделал, взял простыню за верхний край и стянул
вниз.
Видал я трупы и покрасивее. Правая сторона лица была у нее отнюдь не
в порядке, но по сравнению с левой выглядела просто нормально. Глаз заплыл
и закрылся, распухшая щека и нижняя челюсть были цвета парной телячьей
печенки. Красивые изгибы широких полных губ превратились в воспаленные
багровые валики. Дина лежала на спине. Рубашка на ней была на бретельках,
без рукавов, и, судя по виду плеч и предплечий, она не могла лежать на
боку. Трудно сказать, куда смотрел ее второй глаз.
Все еще придерживая простыню, Хаф повернулся ко мне.
- Вчера я вам объяснил, - сказал он. - Я хотел дать ей понять, что я
все знаю, но не мог сам этого сказать. Я боялся того, что затем может
произойти. Теперь это сочилось. - Он обратился к ней: - Гудвин хочет
знать, где ты была с десяти до полуночи. Скажи, и он уйдет.
- Я была тут. - Слова прозвучали неразборчиво, но я понял. - Где
сейчас. К девяти часам я уже была такая.
- И муж оставил вас здесь такую?
- Он не оставил. Он был здесь, со мной.
- Чушь! - сказал Хаф, уже мне. - Когда я ушел от вас с Вульфом, я
вернулся сюда, она была здесь, и с этого времени я никуда не выходил. Ну
вот, вы на нее посмотрели, она вам ответила, теперь можете идти.
- Жена ваша, не моя, - заметил я, - но врача вы к ней вызвали?
- Нет. Когда вы позвонили, я менял лед в грелках.
Я заставил себя взглянуть на нее.
- Может, прислать врача, миссис Хаф?
- Нет, - сказала она.
- Пришлите ей бутылку шампанского, - посоветовал он.
И я прислал. То есть взял да и послал бутылку шампанского, только не
ей. Я позвонил Вульфу, доложил о Хаф и сообщил, что направляюсь к миссис
Йигер, после чего пошел на Седьмую авеню ловить такси и тут увидел винный
магазин. Я зашел и спросил, найдется ли у них бутылка "Дом Периньон".
Бутылка нашлась. Я велел доставить ее мистеру Остину Хафу, дом 64, Райская
улица, а на карточке написал: "С приветом от Арчи Гудвина". Мне
захотелось, чтобы это было от меня лично, поэтому я не стал включать
стоимость шампанского в расходы по делу. Мне и по сей день любопытно,
отправил ли он бутылку в мусорный бак, выпил сам или поделился с женой.
Отпустив такси на Восточной Шестьдесят восьмой улице перед домом 340
в две минуты шестого, я, прежде чем войти, посмотрел по сторонам. Отсюда
все и пошло три дня тому назад. Вон там во втором ряду стояла полицейская
машина с водителем Пэрли Стеббинза. За углом была закусочная, откуда я
звонил Лону Коэну. Войдя в вестибюль и нажав кнопку, я спросил самого
себя: знай я, что нас ожидает, дал бы я Майку Коллинзу сорок долларов
сверх положенного? Ответа я не получил, потому что не знал, что нас еще
ожидает.
Не представляю, что думал по этому поводу Вульф, но меня в первую
очередь интересовало, где была вчера вечером миссис Йигер, а потом уже все
остальные. Вдовицы, наследующие имущество убитых мужей, всегда, понятно,
заслуживают внимания, но тут было не только это. Она знала, что он не
просто ей изменял, а изменял в степени n+1. То, что она не придавала этому
значения, было благородно, если соответствовало действительности, и ловким
ходом, если она притворялась. Стремление посмотреть ту комнату было
естественным, если соответствовало действительности, и опять же ловким
ходом, если она ее уже видела - вечером в воскресенье, когда отправилась
туда его прикончить. В ее алиби, расписанном газетами, что она была за
городом и вернулась только утром в понедельник, полиция, возможно, уже
отыскала прорехи. Я это подозревал, потому что Кремер вчера приставил к
