указывать вам дорогу.
- Что вы, я замечательно справляюсь, - заверил я. - Могу даже закрыть
один глаз.
- Не надо, прошу вас, - взмолилась она. - Я и так уже сижу ни жива ни
мертва.
Девушка наверняка подозревала (и заблуждалась!), что я держусь за
руль одной рукой только потому, что отчаянно стремлюсь, обнять ее за плечи
другой рукой. Я нисколько не возражал бы против этого, ибо выглядела Флора
совершенно очаровательно. Но откуда ей знать, что я давно уже вырос из
коротких штанишек и в эти игры не играю? И потом, не мог же я выдать ей
истинную причину и объяснить, что Ниро Вульф, сидевший на заднем сиденье,
панически боится автомобиля и согласен подвергнуться смертельному риску
лишь в том случае, если управляю им я. Вот почему я рулил одной рукой,
чтобы мой невозмутимый шеф немного поволновался. Ведь из уютного, чтобы не
сказать роскошного мирка, в котором самозаточился Ниро Вульф, он позволяет
себе выбираться в одно-единственное место - ресторан "Рустерман". После
смерти своего старинного и закадычного друга Марко Вукчича, основателя и
владельца ресторана, Вульф, которого Марко назвал в завещании своим
душеприказчиком, не только стал опекуном всего состояния и недвижимости
покойного друга, но и самым тщательным образом занимался делами
"Рустермана". Марко оставил письмо, в котором просил Вульфа проследить за
тем, чтобы ресторан не утратил своей громкой славы и доброго имени, и
Вульф исправно, каждую неделю, один-два раза, а то и чаще, внезапно
совершал набег на ресторан и учинял строгие проверки; все это без единой
жалобы или ворчания. Лишь однажды Вульф разворчался - когда Феликс,
метрдотель, попросил его выступить с речью на пикнике, устроенном по
случаю Дня независимости [День независимости - национальный праздник в
США, отмечаемый 4-го июля] для профсоюза работников американских
ресторанов, который я в дальнейшем стану называть ПРАР.
Вульф не просто разворчался - он отказался наотрез. Но Феликс стоял
на своем и продолжал донимать его, пока Вульф не сдался. Это случилось,
когда в один прекрасный день Феликс пришел в нашу контору с солидным
подкреплением в лице Поля Раго, короля соусов и подливок из "Черчилля",
Джеймса Корби, президента ПРАР, Х.Л.Гриффина, поставщика вин и
деликатесов, который снабжал ими не только "Рустерман", но и подбрасывал
всякие лакомства к столу нашего чревоугодника, и Филипа Холта,
директора-распорядителя ПРАР. Все они также намеревались принять участие в
пикнике и дружно в один голос уверяли Вульфа, что без человека, благодаря
которому "Рустерман" и после смерти Марко Вукчича оставался лучшим
рестораном в Нью-Йорке, праздник просто не состоится. Поскольку тщеславием
Вульф померяется с сотней павлинов, и еще потому, что он любил Марко (если
Вульф вообще способен кого-то любить), - он уступил. Был и еще один
побудительный мотив - Филип Холт согласился отступиться от Фрица Бреннера,
шеф-повара и мажордома Вульфа. Дело в том, что вот уже три года Фриц время
от времени захаживал на кухню "Рустермана", делясь с поварами кое-какими
кулинарными секретами, и Холт в открытую обхаживал его, суля золотые горы
за то, чтобы Фриц согласился вступить в ПРАР. Можете представить, как это
нравилось Вульфу.
Поскольку всеми делами Вульфа заправляю я (правда, Вульф лицемерно
утверждает, что мозговой центр - он сам), очевидно, что на мою долю и
выпало решить, как именно доставить его к месту проведения пикника -
Калпс-Медоуз на Лонг-Айленде. В конце июня нам позвонил Джеймс Корби и
передал трубку своей дочери Флоре. Она сказала, что ей очень трудно
объяснить мне, как проехать к Калпс-Медоуз, и предложила заехать за нами,
чтобы самой отвезти нас.
Голос ее мне понравился сразу, это верно, но и в прозорливости мне не
откажешь - я сразу смекнул, что мне выпадет редкое счастье
продемонстрировать своему работодателю мою редкую водительскую сноровку и
умение вести автомобиль одной рукой, поэтому я поблагодарил Флору за
предложение и сказал, что повезу Вульфа сам в его машине, но буду очень
признателен, если она согласится поехать с нами и указывать дорогу. Вот
как это случилось, и вот почему, когда мы наконец въехали в ворота
Калпс-Медоуз, прокатив до этого миль тридцать по извилистым дорогам
Лонг-Айленда с крутыми поворотами и бесчисленными перекрестками, губы
Вульфа были сжаты в такую узкую полоску, что их почти не было видно.
Заговорил он за всю дорогу лишь однажды, когда в очередной раз блеснув
молодецкой удалью, я особенно лихо обогнал какого-то тихохода, тащившегося
с черепашьей скоростью миль семьдесят в час.
- Арчи, - укоризненно произнес Вульф. - Ведь я просил тебя.
- Да, сэр, - жизнерадостно откликнулся я, не отрывая глаз от дороги.
- Дело в том, что, держа руку в таком положении, я уступаю душевному
порыву. Вы же сами знаете, как я нервничаю, когда борюсь со своими
душевными порывами, а нервничать мне нельзя - вы не любите, когда я
нервничаю во время езды.
Покосившись в зеркальце, я увидел, что Вульф стиснул зубы еще
сильнее; так он молча и сидел всю дорогу.
Миновав ворота, я петлял по Калпс-Медоуз согласно указаниям Флоры, но
за руль держался уже обеими руками. Поспели мы вовремя: было без четверти
три, а митинг начинался в три. Флора уверяла, что для нашей машины
оставлено место позади палатки, и, продравшись через ряды стреноженных
автомобилей, я убедился; что Флора права: когда наш "родстер" остановился,
его радиатор отделяли от тента почти два ярда совершенно свободного
пространства. Флора выпрыгнула из машины и открыла заднюю дверцу со своей
стороны. Я проделал то же самое, - распахнув противоположную дверцу. Вульф
посмотрел на Флору, затем перевел взгляд на меня. Не хотел он, ох как не
хотел делать одолжение женщине, даже столь молодой и хорошенькой, но я
должен был получить по заслугам за вождение одной рукой. Вульф отвел от
меня глаза и, кряхтя, начал извлекать свою одну седьмую тонны из
автомобиля. Со стороны Флоры.
2
Палатка, установленная на деревянной платформе высотой фута в три, по
размерам не уступала кабинету Вульфа. Народа в ней набилось столько, что
Яблоку было некуда упасть. Я протиснулся через толпу и остановился у
самого входа, чтобы дышать свежим воздухом. А погодка выдалась -
загляденье: яркое солнышко, легкий бриз с Атлантики. Лучше и не пожелать
на Четвертое июля. Деревянный настил продолжался от палатки наружу и был
весь заставлен стульями. О состоянии луговой травы сказать вам ничего не
могу, потому что - куда ни кинь взгляд - весь луг за настилом был запружен
тысячами ресторанных работников и их знакомых. Еще столько же сплошной
массой сгрудилось перед платформой, предвкушая речи, а остальные
заполонили всю лужайку до видневшихся в отдалении деревьев и построек.
Сзади послышался голос Флоры:
- Они уже выходят, так что если вам приглянулся какой-нибудь стул -
хватайте. Любой, кроме шести в первом ряду - они предназначены для
выступающих.
Разумеется, я пустился было уверять ее, что мне приглянулся только
один стул - тот, что примыкает к ее стулу, - но в эту минуту из палатки
повалила толпа. Я решил предупредить Вульфа о том, что предназначавшийся
для него стул способен уместить в лучшем случае половину - но зато любую -
его необъятного седалища, и, дождавшись, пока палатка опустеет, проник в
нее. В дальнем углу перед походной кроватью, на которой лежал какой-то
мужчина, стояли пятеро. А слева от меня Ниро Вульф склонился над столом,
на котором стояла металлическая коробка с откинутой крышкой, и разглядывал
ее содержимое. Я шагнул в его сторону, заглянул в коробку и увидел целый
набор из восьми ножей с резными рукоятками и лезвиями различной длины, от
шести до двенадцати дюймов. Сталь не блестела, но выглядели ножи остро
заточенными и угрожающе узкими. Я спросил Вульфа, кому он собрался
перерезать глотку.
- "Дюбуа", - сказал Вульф. - Настоящие "Дюбуа", старинной работы.
Лучшие из лучших. Это собственность мистера Корби. Он принес их для
участия в разделочном конкурсе, в котором, как и следовало ожидать,
победил. Я бы с радостью их позаимствовал. - Он повернулся. - Почему они
не оставят беднягу в покое?
Я тоже обернулся и разглядел в щель между столпившимися вокруг
кровати, что лежит на ней ни кто иной, как Филип Холт,
директор-распорядитель ПРАР.
- А что с ним стряслось? - поинтересовался я.
- Съел что-то не то. Они подозревают устрицы. Должно быть, не так
приготовлены. Врач дал ему какое-то желудочное средство.
Подойдя поближе, я услышал голос Джеймса Корби:
- Не нравится мне цвет его лица. Я бы все-таки, несмотря на заверения
врача, отправил его в больницу.
Пухленький и лысоватый коротышка Корби больше походил на посетителя
ресторана, нежели на ресторанного работника - возможно, именно поэтому он
и занимал пост президента ПРАР.
- Я согласен, - выразительно провозгласил Дик Веттер.
Я впервые увидел его живьем, хотя часто, куда чаще, чем хотелось бы,
лицезрел его по телевизору. Впрочем, прекрати я включать его канал, Дик
Веттер не стал бы рвать на себе волосы и посыпать их пеплом, поскольку
двадцать миллионов американцев (в основном - женского пола) свято верили,
что он лучший ведущий во всей Вселенной. По меньшей мере - самый молодой и
смазливый. Флора Корби предупредила меня о том, что Веттер будет
присутствовать на пикнике, и объяснила причину. Оказывается, папаша
телезвезды в течение вот уже без малого тридцати лет убирал грязные
тарелки в одном из бродвейских ресторанчиков и наотрез отказывался менять
работу.
А вот Поль Раго не согласился.
- Очень будет жалко, - сказал он. Правда, получилось у него: "валко".
Высокорослый, широкоплечий, с черной, чуть тронутой сединой шевелюрой и
черными тараканьими усами он скорее походил на посла одной из стран,
расположенных южнее мексиканской границы, чем на короля подливок и
приправ. - Филип - главное лицо в ПРАР после президента, и ему следовало
бы выступить и сказать пару слов. Может, отлежится, пока выступят
остальные.
- Прошу простить меня, - вмешался Х.Л.Гриффин, поставщик вин и яств.
Тщедушный и тощий, с костлявым подбородком и одним глазом, подозрительно
напоминающим искусственный, Гриффин говорил с авторитетом человека, фирма
которого занимала целый этаж одного из небоскребов в центре Манхэттена. -
Возможно, я не вправе советовать, поскольку не являюсь членом вашей
славной организации, но вы оказали мне честь, пригласив на праздник, и я
прекрасно знаю, насколько любят и почитают Фила Холта в вашей среде. Мне
представляется, что мистер Раго прав - люди и впрямь будут разочарованы,
если не увидят Фила на платформе. Надеюсь, вы не сочтете меня слишком
бесцеремонным.
Снаружи гулкий голос возвестил через громкоговоритель собравшимся,
что торжественная церемония начинается. К кровати подошел полицейский,
посмотрел на лежащего Холта, но советов давать не стал и отошел. Вульф
также протопал к кучке спорщиков, чтобы взглянуть на больного. Что
касается меня, то я бы, конечно, поместил Холта в больничную палату,
проследив, чтобы рядом с ним дежурила молоденькая сиделка и время от
времени промокала его влажный лоб. При мне его по меньшей мере трижды
начинала бить дрожь. В конце концов Холт сам разрешил все трудности,
пробормотав, чтобы его оставили одного, и отвернулся лицом к стенке.
