человеку, вы обязаны знать о нем все... Вы меня понимаете?.. Чудесно...
В некотором замешательстве Баянников подергал кончик галстука, понизил
голос.
-- Представьте, что к вам приходит беременная женщина и просит принять
ее на работу. Конечно, закон обязывает нас принять ее. Подумаем: для кого
написан закон? Для тех, кто честно трудится. Льготы рассчитаны именно на
них, а не на тех, кто смотрит на государство по-иждивенчески. Почему,
спрашивается, женщина не работала ранее, почему желание трудиться возникло у
нее в тот период, когда она менее всего пригодна для работы? Ответ ясен:
чтобы получить оплаченный декретный отпуск. Вам понятно, что надлежит делать
в подобном случае?
-- Понятно.
-- Желаю успехов. С любым вопросом обращайтесь ко мне.
Инспектору по кадрам полагался уютный кабинетик. Мебель -- новенькая,
все новенькое, на столе -- два телефона. Вот и ропщи на жизнь Вчера еще с
трепетом заходил в отделы кадров, а сейчас сам решаешь, кто достоин быть
принятым на работу, а кому можно сказать вежливо и сухо: "К сожалению, вы не
устраиваете нас".
Степан Сергеич нашел за стеклом шкафа вожделенный КЗОТ, хотел раскрыть
его, расшифровать таинственные буквы и цифры, но передумал. Зачем?
16
Степан Сергеич редко видел своего шефа Баянникова. Заместитель
директора бегал по институту и заводу, все замечал, все узнавал первым.
Когда надо -- найти его оказывалось просто. Секретарша обзванивала вахтеров,
и Виктор Антонович прибегал, мгновенно разбирался: этого -- во второй отдел,
эту -- в проблемную лабораторию. Степана Сергеича Баянников хвалил,
подписывал не читая сочиненные инспектором приказы об увольнении и принятии.
Степан Сергеич в скучную работу внес железный порядок и систему. Чутко
следил за потребностями цехов, составил (для себя) график, всегда знал, кто
нужен заводу, а кто нет, не хуже строевого устава выдолбил КЗОТ с его
противоречивыми поправками, интересовался, чем занят каждый человек в его
империи, читал на досуге технические книги. Подумал, посовещался с Катей,
сам себе выписал справку и отнес документы в заочный политехнический.
-- Вы на верном пути, -- сказал Виктор Антонович.
Зарабатывал он хорошо. Купил наконец-то костюм, теперь только
внимательный взгляд распознал бы в нем кадрового офицера -- по особой
почтительности в обращении со старшими, по выправке, по пунктуальности.
Катя набралась смелости и созналась в том, что не отправила деньги
Виталию. Степан Сергеич побрюзжал и написал заявление в кассу взаимопомощи.
Деньги отправил переводом. Адрес давно известен: безвременно погибший
генерал переписывался когда-то с комбатом. Много раз проходил Шелагин мимо
игумновского дома и гадал, чем занимается сейчас его бывший воспитанник.
17
Перевод дошел до Виталия, почтальон принес деньги. Виталий запихал их,
не считая, в карман, вылетел из подъезда. Он влюбился. Его любимая смотрела
синими, черными, карими, серыми и зелеными глазами; она по-мальчишески
стригла волосы, отпускала их до плеч, наворачивала сложные сооружения или
крутила примитивную косу; она жила где-то рядом, назавтра переселялась в
Марьину Рощу, потом -- на Таганку; она бродила по Москве, каталась на такси,
вихрем неслась в тоннелях метро, не подозревая, что ее ищут, ее стерегут, ее
ждут и что ее любят.
Это было желание любить, жажда слов -- их надо услышать, обилие слов --
их надо высказать. Дипломный проект написан, до конца практики еще полтора
месяца. Виталий скитался по Москве. Стояла редкая жара, камни, стены, дома
источали жар и запах жара, сухой и пыльный; в городе -- ни одной строго
правильной линии, все искажалось потоками струй перегретого воздуха. Под
вечер налетал короткий бурный дождик, и тогда по улицам прокатывались волны
свежих утренних запахов.
Оброненная случайно фраза подхватывалась, перевиралась и возвращалась
девушкам. Они оглядывали пристававшего к ним парня, видели его покорные
глаза, улыбку -- и начинался разговор на грани правды и вымысла,
непринужденности и хамства. У первой попавшейся цветочницы вручался букетик,
происходил обмен именами. Через час Виталий убеждался, что это -- она.
Многие московские девушки услышали в лето 1955 года о курсантской жизни в
городе на Волге и о капитане Шелагиие. Виталий знал, что нельзя полузнакомым
людям рассказывать это, и говорил, говорил, говорил... Он одурел от счастья.
Девушки выслушивали откровения, почти все они красивого парня называли про
себя чокнутым, иным он казался простым, добрым, но с заскоками, с закидоном.
Много пощечин и оплеух заработал Виталий, много обещаний продолжать
знакомство, но только завтра; не раз девушки звали па помощь братьев,
соседей или знакомых; не раз его спускали с лестниц, дважды легонько
поколачивали, и не раз просыпался он в чужих комнатах.
На Солянке он попал в засаду: ревнивая дворовая шпана била его упорно и
долго и поломала бы ему руки и ноги, не завизжи в страхе девчонка, которая
привела сюда Виталия. Ни один таксист не брал его, избитого, в машину, метро
уже закрылось. Виталий, попетляв, пришел к Асе.
-- Здрасте! -- пропела она. -- Надрызгался, стиляга?
Увидела кровь и полетела за водой на кухню. Обмыла лицо, натерла
чем-то, подергала вывихнутые пальцы его, ругалась почем зря. Утром
допросила:
-- Где шляешься, где? Куда тебя черти носят? Зла на тебя не хватает!
Виталий пустился в долгие объяснения. Хочется, говорил он, любить, вот
он и искал Джульетту -- через многих Розалин, все по науке, так сказать...
-- Джульетта -- это я!
Такая уверенность заставила Виталия приподнять голову (он лежал),
глянуть на Асю, а боль помешала сожалеюще пожать плечами. Тоже мне
Джульетта! Халатик поприличнее купить не может, такой халатик в химчистку не
примут, отправят в санпропускник.
-- Я -- Джульетта! -- Ася воинственно взмахнула рукой. -- Но теперь не
танцую ее. Перешла на пение.
Виталий захотел послушать "Лучинушку". Петь Ася отказалась. Голос уже
принадлежал не ей, а народу -- так выразился худрук. Голос принес ей первую
премию на смотре.
18
Виталий Игумнов с отличием кончил институт, привинтил к лацкану ромбик
и пошел работать в малолюдную лабораторию громадного НИИ. Руководил ею
доктор технических наук Борис Аркадьевич Фирсов. Лаборатория теоретически
обосновывала необходимость включения того или иного прибора (его разработки)
в перспективный план министерства.
В конце декабря начальник лаборатории сказал Виталию:
-- Скоро вы будете старшим инженером... Мне нравится, как вы работаете.
Выражаясь по-газетному, вы трудитесь в счет пятьдесят шестого, а то и
пятьдесят седьмого года... Но язык, язык! У вас ужасный язык!
Инженерную жизнь Виталий начинал неосторожно, в первый же день
разругался с Фирсовым. А сейчас, при упоминании о пятьдесят седьмом годе,
ответил:
-- Вы, Борис Аркадьевич, где-то на рубеже пятьдесят второго.
-- Послушайте, Игумнов, не будем ругаться...
-- Нет, будем.
-- Хорошо... Я слабохарактерен, я малодушен...
В этом-то его нельзя было обвинить, настоять на своем он умел. Инженеры
жаловались: не успеешь собрать материалы, углубиться в тему, как Фирсов,
озаренный очередным открытием, уже дает новое задание. Начинались поиски
нужных журналов, стендов для опытов. Фирсов бегал по институту, выбивал их.
Только успокоится -- звонит главный инженер и напоминает, что проблемная
тема, висящая на нем, Фирсове, до сих пор не разработана.
-- Я занят более важной! -- кричал в трубку начальник лаборатории и на
несколько минут погружался в оцепенение. Вскакивал, бросался к сейфу, оттуда
летели на стол чертежи, папки. Фирсов два или три часа работал, огрызался,
когда его отвлекали, затем влетал в комнату инженеров, рычал на них,
требовал темпов и темпов. Если у кого-нибудь случалась заминка, Фирсов сразу
забывал о проблемной теме, спешил на помощь.
В январе Игумнова назначили старшим инженером. Кроме оклада, у него
ничего не прибавилось -- ни работы, ни подчиненных. Оставался, как и раньше,
по вечерам, по-прежнему ругался с Фирсовым. Ни с кем не сходился, был ровно
знаком со всеми. Из соседней лаборатории приходила местная красавица.
Виталий ее не замечал. Правильно, посмеивались инженеры, при такой бурной
карьере надо быть разборчивым.
И неожиданно для всех он подружился с двумя инженерами-неудачниками,
над которыми часто смеялись в лаборатории. Они тоже задерживались по вечерам
на работе -- отвоевали у Фирсова отдельную комнату, оттуда допоздна
разносилась по коридору изощренная брань. Бывали недели, когда неудачники
молчали, только свет из-под двери выдавал их присутствие. У Виталия однажды
кончились спички, он постучался к ним в комнату, поинтересовался, какое
грозное оружие куется под покровом ночи. Неудачники -- молодой и старый --
переглянулись, помялись, пошептались в углу, взяли с Игумнова слово, что тот
"никому ничего", и, перебивая друг друга, посвятили чужака в тайну.
Молодого звали Беловкиным. Уже шестой год учился он в заочном
политехническом, и уже трижды Фирсов с проклятьями вручал ему энергичное
прошение в деканат -- отсрочить очередные экзамены студенту Беловкину,
"занятому выполнением важного задания министерства". На самом деле в
свободное время он обходил свою многочисленную клиентуру, исправляя
телевизоры. Его соратник, уже старик, Григорий Иванович Пухов, когда-то
пытался закончить МЭИ, несколько раз добирался до векторной алгебры и
гладко, без синяков скатывался вниз. Хотя Комитет по делам изобретений
выдавал Пухову немало авторских свидетельств, Григорий Иванович остро
ненавидел его и однажды едва не загремел возжелав посадить врагов в лужу:
при очередной заминке в признании авторства взял да и опубликовал схему
прибора. Спасло его так называемое мотивированное возражение, которым
отбрыкнулось от него ранее руководство патентным делом, назвав изобретение
чушью. С работы ему все же пришлось уйти, он устроился в этот НИИ, где под
рукой у него были все данные о том, что можно изобретать, а что нельзя.
Здесь, как и везде, над ним посмеивались, писали фельетоны в стенной газете
и рисовали карикатуры -- на последней его изобразили лежащим под колесами
мотоцикла и орущим на весь мир: "Я изобрел мотоцикл!" Нарисовали-то после
того, как роздал он уборщицам ложки странной конструкции. Пухов жил одиноко,
сам варил себе щи и жарил картошку. Последняя операция изводила его. Если на
сковородке картошки много, то она падает на плиту, когда ее переворачиваешь
ножом. Пухов сконструировал специальное приспособление, одинаково удобное
для чистки овощей и перемешивания их на гладком основании цилиндра с низко
обрезанными стенками. Уборщицы распустили языки, инженеры приветствовали
Пухова: "Ура титану мысли! Как насчет вилки для маринованных томатов?"
Везде, где он работал, такое бывало, пока он не начинал составлять заявку --
но не на вилку, конечно. Сразу хаханьки прекращались, говорили почтительно,
с чувством жали руку и набивались в соавторы. С Беловкиным он сошелся
случайно, доверился ему тут же. План Пухова был таков. С августа прошлого
года американские журналы публикуют проспекты будущего прибора,
изготовляемого фирмой "Белл". Заказ, кроме "Белл", приняли еще две фирмы,
работа кипит, результатов пока не видно. А прибор -- легкий, переносного
типа -- нужен нам позарез.
Беловкин загорелся идеей Пухова. Телевизоры и теорию электронно-лучевых
