работе, новый начальник районного отдела ГБ товарищ Мокин. И приехали мы к тебе,
председатель, не на радостях.
Он достал из кармана мятую пачку "Беломора", ввинтил папиросу в угол губ и резко
сплющил своими жилистыми пальцами:
- У тебя, говорят, падЛж?
Тищенко прижал к груди руки и облизал побелевшие губы.
- ПадЛж, я спрашиваю? - Кедрин захлопал по пальто, но белая веснушчатая рука
Мокина неожиданно поднесла к его лицу зажженную спичку. Секретарь болезненно
отшатнулся и осторожно прикурил:
- Чего молчишь?
- А он, небось, и слова такого не слыхал, - криво усмехнулся Мокин, - чем
отличается падЛж от падежа не знает.
Кедрин жадно затянулся, его смуглые щеки ввалились, отчего лицо мгновенно
постарело:
- Ты знаешь что такое падеж?
- Знаю, - выдавил Тищенко, - это... это, когда скот дохнет.
- Правильно, а падеж?
- Падеж? - председатель провел дрожащей рукой по лбу, - ну это...
- Ты без ну, без ну! - повысил голос Мокин.
- Падеж - это в грамоте. Именительный, дательный...
- До дательного мы еще доберемся, - проговорил Кедрин, порывисто повернулся на
каблуках, подошел к шкафу:
- Чем это у тебя шкаф забит? Что это за макулатура? А? А это что? - он показал
папиросой на красный шелковый клин, висящий на стене. По тусклому,
покоробившемуся от времени шелку тянулись желтые буквы: ОБРАЗЦОВОМУ ХОЗЯЙСТВУ.
- Это вымпел, - выдавил Тищенко.
- Вымпел? Образцовому хозяйству? Значит ты - образцовый хозяин?
- Жопа он, а не хозяин, - Мокин подошел к заваленному бумагой столу, - ишь,
говна развел.
Он взял косо неписаный лист:
- "Прошу разрешить моей бригаде ремонт крыльца клуба за наличный расчет.
Бригадир плотников Виктор Бочаров"... Вишь что у него... А это: "За неимением
казенного струмента просим выдать деньги на покупку топоров - 96 штук, рубанков
- 128 штук, фуганков - 403 штуки, гвоздей десятисантиметровых - 7,8 тоны,
плотники Виктор Бочаров и Павел Чалый". И вот еще. Уууу... да здесь много, -
Мокин зашелестел бумагой, - "Приказываю расщепить казенное бревно на удобные
щепы по безналичному расчету. Председатель Тищенко". ... "Приказываю
проконопатить склад инвентаря регулярно валяющейся веревкой. Председатель
Тищенко". ... "Приказываю снять дерн с футбольного поля и распахать в течении 16
минут. Председатель Тишенко". ... "Приказываю использовать борова Гучковой
Анастасии Алексеевны в качестве расклинивающего средства при постройке плотины.
Председатель Тищснко"... "Приказываю Силельниковой Марии Григорьевич
пожертвовать свой частно сваренный холодец в фонд общественного питания.
Председатель Тищенко"... "Приказываю использовать обои фу-тбольные ворота для
ремонта фермы. Председатель Тищенко". Вот, Михалыч, смотри, - Мокин потряс
расползающимися листками.
- Да нижу, Ефимыч, вижу, - заложив руки за спину, Кедрин рассмат-ривал плакаты,
неряшливо налепленные на стены.
- Товарищ Кедрин, - торопливо заговорил Тищенко, приближаясь к секретарю. - Я не
понимаю, ведь...
- А тебе и не надо понимать. Ты молчи громче, - перебил его Мокин, садясь за
стол. Он выдвинул ящик и, после минутного оцепенения, радостно протянул:
- Еоошь твою двадцать... Вот где собака зарыта! Михалыч! Иди сюда!
Кедрин подошел к нему. Они склонились над ящиком, принялись рассматривать его
содержимое. Оно было ни чем иным, как подробнейшим макетом местного хозяйства.
На плотно утрамбованных, подкрашенных опилках лепились аккуратные, искусно
изготовленные домики: длинная ферма, склад инвентаря, амбар, мехмастерские,
сараи, пожарная вышка, клуб, правление и гараж.
В левом верхнем углу, где рельеф плавно изгибался долгим и широким оврагом,
грудились десятка два разноцветных изб с палисадниками, кладнями дров, колодцами
и банями. То здесь, то там вперемешку с телеграфными столбами торчали одинокие
деревья с микроскопической листвой и лоснящимися стволами. По дну оврага,
усыпанному песком, текла стеклянная речка, на шлифованной поверхности которой
были вырезаны редкие буквы РЕКА СОШЬ.
- Тааак, - Кедрин затянулся и, выпуская дым, удивленно покачал головой, - это
что такое?
- Это план, товарищ Кедрин, это я так просто занимаюсь, для себя и для порядку,
- поспешно ответил Тищенко.
- Где не надо - у него - порядок, - склонив голову, Мокин сердито разглядывал
ящик. - Ты что, и бревна возле клуба отобразил?
- Да, конечно.
- Из чего ты их сконстролил-то?
- Тк из папирос. Торцы позатыкал, а самоих-то краской такой желтенькой... -
Тищенко не успевал вытирать пот, обильно покрывающий его лицо и лысину.
- Бревна возле клуба - гнилые, - сумрачно проговорил Кедрин и, покосившись на
серый кончик папиросы, спросил: - А кусты из чего у тебя?
- Тк из конского волосу.
- А изгородь ?
- Из спичек.
- А почему избы разноцветные?
- Тк, товарищ Кедрин, это я для порядку красил, это вот для того, чтобы знать,
кто живет в них. В желтых - те, которые хотели в город уехать.
- Внутренние эмигранты?
- Ага. Тк я и покрасил. А синие - кто по воскресеньям без песни работал.
- Пораженцы?
- Да-да.
- А черные?
- А черные - план не перевыполняют.
- Тормозящие?
Председатель кивнул.
- Вишь, порасплодил выблядков! - Мокин в сердцах хватил кулаком по столу, -
Михалыч! Что ж это, а?! У нас в районе все хозяйства образцовые! В передовиках
ходим! Рекорды ставим! Что ж это такое, Михалыч!
Кедрин молча курил, поигрывая желваками костистых скул. Тищенко,
воспользовавшись паузой, заговорил дрожащим захлебывающимся голосом:
- Товарищи. Вы меня не поняли. Мы и план перевыполняем, правда на шестьдесят
процентов всего, но перевыполняем и люди у меня живут хорошо, и скот в норме, а
падЛж, тк это с каждым бывает, это от нас не зависит, это случайность, это не
моя вина, это просто случилось и все тут, а у нас и порядок и посевная в
норме....
- Футбольное поле засеял! - перебил его Мокин, выдвигая ящик и ставя его на
стол.
- Тк засеял, чтоб лучше было, чтоб польза была!
- Веревкой стены конопатит!
- Тк это ж опять для пользы, для порядку...
- Ну вот что. Хватит болтать, - Кедрин подошел к столу, прицелился и вдавил
окурок в беленький домик правления. Домик треснул и развалился. Окурок зашипел.
- Пошли, председатель, - секретарь требовательно мотнул головой. - На ферму.
Смотреть твой "порядок".
Тищенко открыл рот, зашарил руками по груди:
- Тк куда ж, куда я...
- Да что ты раскудахтался, едрена вошь! - закричал на него Мокин. - Одевайся
ходчей, да пошли!
Тищенко поежился, подошел к стене, снял с гвоздя линялый ватник и принялся его
напяливать костенеющими, непослушными руками.
Кедрин сорвал со стены вымпел, сунул в карман и повернулся к Мокину:
- А план ты, Ефимыч, прихвати. Пригодится.
Мокин понимающе кивнул, подхватил ящик под мышку, скрипя кожей прошагал к двери
и, распахнув ее ногой, окликнул стоящего в углу Тищенко:
- Ну, что оробел! Веди давай!
За дверью тянулись грязные сени, заваленные пустыми мешками, инвентарем и
прохудившимися пакетами с удобрением. Белые, похожие на рис гранулы набились в
щели неровного пола, хрустели под ногами. Сени обрывались кособоким крылечком,
крепко влипшим в мокрую, сладко пахшую весной землю. В нее - черную, жирную,
переливающуюся под ярким солнцем, по щиколотки вошли сапоги Тищенко и Кедрина.
Мокин задержался в темных сенях и показался через минуту, коре-настый,
скрипящий, с ящиком под мышкой и папиросой в зубах. Солнце горело на тугих
складках его куртки, сияло на глянцевом полумесяце козыр-ька. Стоя на крыльце,
он сощурился, шумно выпустил еле заметный дым:
- Теплынь-то, а! Вот жизнь, Михалыч, пошла - живи только!
- Не говори...
- Природа - и та радуется!
- Радуется, Петь, как же ей не радоваться... - секретарь рассеянно осматривался
по сторонам.
Мокин бодро сошел с крыльца и, по-матросски раскачиваясь, не разбирая дороги,
зашлепал по грязи:
- Ну, что, председатель, как там тебя... Показывай! Веди!
Объясняя, Тищенко засеменил следом:
- Тк, что ж объяснять-то, вот счас мехмастерская, там амбар, а там и ферма
будет.
Кедрин, надвинув на глаза кепку, шел сзади.
Вскоре майдан пересекся страшно разбитым большаком и Тищенко махнул рукой:
повернули и пошли вдоль дороги, по зеленой, только что пробившейся травке.
Снег почти везде сошел, - лишь под мокрыми кустами лежали его черные ноздреватые
остатки. Вдоль большака бежал прорытый ребятишками ручеек, растекаясь в низине
огромной, перегородившей дорогу лужей. Bозле лужи лежали два серых вековых
валуна и цвела ободранная верба.
- А вот и верба, - Мокин сплюнул окурок и, разгребая сапогами воду, двинулся к
дереву.
- Ишь, распушилась, - он подошел к вербе, схватил нижнюю ветку, но вдруг
оглянулся, испуганно присев, вытаращив глаза. - Во! Во! Смотрите-ка!
Тищенко с Кедриным обернулись. Из прикрытой двери правления тянулся белый дым.
- Хосподи, тк что ж... - Тищенко взмахнул руками, рванулся, но побледневший
Кедрин схватил его за шиворот, зло зашипел:
- Что, господи? Что, а? Ты куда? Тушить? У тебя ж воооон стоит! - он ткнул
пальцем в торчащую на пригорке каланчу. - Для чего она, я спрашиваю, а?!
Тищенко - тараща глаза, задыхаясь, тянулся к домику:
- Тк, сгорит, тк тушить...
Насупившийся Мокин крепче сжал ящик, угрюмо засопел:
- Эт я, наверно. Спичку в сенях бросил. А там тряпье какое-то навалено. Виноват,
Михалыч...
Кедрин принялся трясти председателя за ворот, закричал ему в ухо:
- Чего стоишь! Беги! К каланче! Бей! В набат! Туши!
Тищенко вырвался и, сломя голову, побежал к пригорку, через вспахан-ное
футбольное поле, мимо полегших на земле ракит и двух развалившихся изб.
Запыхавшись, он подлетел к каланче, и еле передвигая ноги, полез по гнилой
лестнице.
Наверху, под сопревшей, разваливающейся крышей висел церковный колокол. Тищенко
бросился к нему и - застонал в бессилье, впился зубами в руку: в колоколе не
было языка. Еще осенью председатель приказал отлить из него новую печать взамен
утерянной старой.
Тищенко размахнулся и шмякнул кулаком по колоколу. Тот слабо качнулся, испустил
мягкий звук.
Председатель всхлипнул и лихорадочно зашарил глазами, ища что-нибудь
металлическое.
Но кругом торчало, скрещивалось только серое, изъеденное дождями и насекомыми
дерево.
Тищенко выдрал из крыши палку, стукнул по колоколу; она разлетелась на части.
Председатель глянул на беленький домик правления и затрясся, обх-ватив руками
свою лысую голову: в двери, вперемешку с дымом, уже показалось едва различимое
пламя.
Он набросился на колокол, замолотил по нему, руками, закричал.
- Кричи громче, - спокойно посоветовали снизу.
Тищенко перегнулся через перила: Кедрин с Мокиным стояли возле лестницы, задрав
головы, смотрели на него.
- Что ж не звонишь? - строго спросил секретарь.
- Тк языка-то нет, тк нет ведь! - забормотал председатель.
Кедрин усмехнулся, повернулся к Мокину:
- Вот ведь, Ефимыч, как у нас. О плане трепать, да обещаниями кормить - есть
язык. А как до дела дойдет - и нет его.
Мокин понимающе кивнул, сплюнул окурок и крикнул Тищенко:
- Ну, что торчишь там, балбес? Слезай!
- Тк, горит, ведь...
- Мы что, слепые по-твоему? Слезай, говорю!
Тищенко стал осторожно спускаться по лестнице.
Мокин, тем временем, подошел к большому деревянному щиту, врытому в землю рядом
с каланчей. На щите висели - огнетушитель, багор, ржавый топор, и черенок
лопаты. Под щитом стоял прохудившийся ящик с песком
- Ишь, понавешал, - угрюмо пробормотал Мокин, поднатужился и вытащил из двух
колец огнетушитель.
Кедрин подошел к щиту, брезгливо потрогал облупившиеся доски, вытер палец о
пальто.
Тищенко, спустившись на землю, нерешительно замер у лестницы.
- Щас опробуем технику твою, - Мокин перевернул огнетушитель кверху дном и
трахнул им по ящику. Послышалось слабое шипение, из черного, обтянутого резиной
отверстия полезли пузыри, закапала белая жидкость Мокин повернулся к Кедрину, в
сердцах покачал головой:
- Вот умора, бля! Тушить, говорит, пойду! Он этим тушить собрался!
Секретарь сердито смотрел на шипящий огнетушитель:
- А потом объяснительная в райком - средств нет, тушить было нечем. И все
шито-крыто. Сволочь...
Тищенко съежился, крепче ухватился за лестницу.
