краем рваной (сие неизменно) майки с надписью "human
being". Пытается, пробует уже полчаса, трет, смотрит сквозь
линзы и, неудовлетворенный, только чем, неизвестно (степенью
просветления или объектом наблюдения), вновь пытается
добиться от стеклышек адекватной свето- и цветопередачи.
Он, кстати, вовсе не физик, этот Валера Сенцов, уроженец
города Караганды. Овладевает он специальностью "экономическая
кибернетика", но друзей имеет на всех без
исключения факультетах. Будущность у него системного
программиста, редактора стенгазеты "Система Ниппель"
и отца троих детей.
Вот так, друзья. Но это между прочим, все же не
Валериной судьбой интересуясь, явились мы сюда. мы пришли,
пока не поздно, убедиться (утром экземпляр исчез самым
непостижимым образом, как впоследствии из библиотек
и красных уголков), убедиться в существовании, в физическом
бытии номера (от 16 мая сего года) популярной московской
газеты "Молодая смена". Именно эта газета, точнее.
небольшая заметка на ее четвертой полосе, эти сто строк
нонпарелью (нет, все же петитом), это они сегодня, а вовсе
не, как можно было бы ожидать, количество битловских
альбомов, смысл имени Urian Heep и вербальность первого
слова в сочетании Led Zeppelin вызвали в сизой (не спасало
и растворенное окно) от табачного дыма атмосфере комнаты
и споры, и толки, и гипотезы, и догадки. И главное, не только
в ней и не только сегодня...
В общем, две колонки, озаглавленные "Праздник дружбы
и песни", сообщали буквально следующее:
"Вчера в оргкомитете Международного фестиваля молодежи
и студентов "Московская инициатива" состоялась
пресс-конференция для советских и иностранных журналистов.
Выступивший на ней председатель оргкомитета Олег
Феофанович Драч проинформировал собравшихся, что заканчиваются
последние приготовления к форуму передовой
молодежи планеты, который должен пройти в нашей гостеприимной
столице с 30 мая по 5 июня и собрать представителей
более чем ста стран и континентов. Олег Феофанович
подробно рассказал о проделанной оргкомитетом огромной
работе по подготовке столь представительного праздника
дружбы. Особое внимание выступающий уделил обширной
культурной программе, гвоздем которой должен стать концерт-митинг
4 июня в Лужниках. В этот день на зеленом
газоне Центральной спортивной арены выступят более пятидесяти
исполнителей и коллективов из нашей страны
и из-за рубежа, в том числе, как подчеркнул О. Ф. Драч,
и весьма именитые.
В культурном отделе оргкомитета нашему корреспонденту
сообщили, что помимо исполнителей из всех пятнадцати
республик нашей страны и братских стран социализма
на праздник к нам ожидается прибытие музыкантов из
США, ФРГ и Великобритании. В числе тех, кто уже принял
приглашение, и всемирно известный английский коллектив..."
На сей раз "и" и "Л" в названии оказались на месте, зато
вкралось неожиданное "р".
Итак, пятерка "густо-лиловых", как, продемонстрировав
изобретательность и эрудицию, перевел неподдающееся
истолкованию название автор статьи о группе, кстати, по
странному совпадению опубликованной (что само по себе
более чем удивительно) в февральском номере малотиражного
и потому особенно любимого журнала "Сверстник".
Пятерки "глубоко-пурпурных", во всяком случае, ее связь
со словами "Москва", "июнь". "Лужники" существует (хоть
и не мы одни тщимся отвергнуть абсурд), существует не
только в отлетающих и прилетающих головах Лапши и Свири,
она существует наяву, в самом деле, в предвещающем
знойное лето мае 197... года. М-да...
Впрочем, пока мы читали и перечитывали строчку за
строчкой, пожимали плечами и цокали языком, истерзанный
тяжкими испытаниями Лысый заснул. Заснул с улыбкой
на губах, заснул со сладкой верой в удачу, поджидающую
его на длинном и извилистом пути от левого бедра
к правому уху. Он уснул под Яна Лорда, но приснилась ему,
однако, песня, исполненная под художественным руководством
заслуженного артиста БССР Владимира Мулявина.
Песня о хорошей и большой любви, в коей три в алфавитном
порядке поставленные буквы "г", "д" и "у" повторялись
по семь раз после каждого куплета...
ПРИГОТОВЬТЕ НАМ ОТДЕЛЬНЫЙ КАБИНЕТ
...Но вот уж лунного луча сиянье гаснет... Между маем
и июнем, увы, пора снов и грез так скоротечна. Раз... два...
три... И вот уже утро. Исчезают обманчивые тени, светлеет
даль, мир обретает цвет, и нетаящиеся, бодрые, самодовольные
звуки дня идут на смену ночной обманчивой дьяволиаде.
Итак, заря начинает третий день нашего приключения.
Утро красит нежным цветом кроны заповедных елей и сосен.
Рожок пастуший будит селянина. На самом же деле не
рожок, а колокольчик и подковное "цок-цок" мохнатой
каурой лошадки, прокатившей в девятом часу под окном
общежития (какая, однако, неожиданность в храме, в монастыре
науки) довольно ладную повозку на четырех вертолетных
дутышах. Правил кобылкой мужик, точно амазонка,
свесивший с подводы своей ноги в кирзовых сапогах,
а за его спиной, слепя окна бегущих мимо общаг, развратно
лежали, развалясь на солнце, две сорокалитровые алюминиевые
фляги.
Человек, пробудившийся от пасторальных звуков, успел
увидеть, как солнечный зайчик, игривый фляжный привет,
метнулся над его головой наискось по потолку. Человеком,
открывшим глаза под перезвон колокольчиков на лошадиной
шее, был Штучка. Евгений Агапов.
Ну-с, поздравим молодой организм с победой. Многократная
чистка желудка и сон на свежем воздухе если
привлекательности ему не добавили, то, во всяком случае,
способность к нормальной жизнедеятельности вернули. Да,
представьте себе, Евгений привстал, не испытав головокружения,
не ощутив соблазна лечь, откинул одеяло, и сел,
и (вот верный признак восстановления правильного обмена
веществ) устыдился, и ожег его позор, и стлоо ему мучительно
больно за бесцельно прожитые два дня и за невосполнимую
утрату их из ряда жизни, данной один раз. Ощущая
в членах легкость необычайную, а в голове пустоту
удручающую (однако не ноющую, не звенящую), Евгений
встал зеленкой обезображенными ступнями на хладный
пол и с омерзением поглядел на свидетелей своего ужасного
унижения. Впрочем, все трое были безмолвны и неподвижны.
Эта ведьма, эта по-мальчишески стриженная баба, гипнотизерка,
чудовище, влившее вчера в него, в умирающего
("клин клином"), полстакана огненной воды, она лежала
напротив, уткнув свою кошачью, бесовскую физиономию
в треугольный штамп университетской кастелянши. Ногами
к месту, где мгновение назад почивала Штучкина голова,
лежал с подлым выражением умиротворенности на широкой
своей харе грубый и самодовольный хозяин притона,
берлоги, обшарпанной этой комнатухи. Впрочем, голову
свою он поворотил к облезлым обоям, так что в тени
шкафа, со стороны ушной-подбородочной едва ли в самом
деле, не будь воображение его растревожено селезенкой,
мог Штучка разглядеть черты Емелиного лица.
Ну, а на присутствие Мишки Грачика лишь намекало
одеяло, скрывавшее, по всей видимости, одушевленный
калачик на кровати у двери. Лысый спал, накрывшись
синими клетками, и определить, где у него ноги, а где
голова, не представлялось возможным. Да и необходимым
тоже. Бежать, бежать отсюда, пока не началось... пока
ничего не вертится, не мутит, не хихикает, не принуждает.
Прочь, и как можно скорее,- иного императива не было
в Штучкиной голове в ту минуту, когда, дыша утренней
свежестью, он натягивал дарованную прошлой ночью
брезгливым Грачиком застиранную рубаху. Поскольку
обувь кавалеру преподнести никто не успел, а ждать очередной
милости уже было просто опасно, Евгений воспользовался
кредитом, ленд-лизом, занял кеды, приткнутые нос
к носу в углу темной прихожей. Искалеченным его ногам
весьма кстати оказалось некоторое несоответствие собственной
кости полустертым цифрам 42.5 на подошве, не
говоря уже о паре черных, из старых валенок вырезанных
стелек. Деньги Евгений тоже занял, не без колебаний, но
с той же уверенностью в благородстве и широте души
ближнего своего, он выудил из болоньевой грачиковской
сумки (накануне раза два самим хозяином извлекавшийся)
светло-коричневый бумажник с вытесненным словом "Ленинград"
и невским адмиралтейским sky-line'ом, отсчитал
себе три (скромный, без претензий молодой человек) червонца,
остальные же честно вернул на место.
И уж затем мрачно зыркнул по сторонам и, прихватив
с тумбочки бесценный свой полиэтиленовый пакет, отбыл,
не только для слов "не поминайте лихом" ротовой свой
сфинктер не разверзнув, а и невернвм желудком вверх по
пищеводу пущенную чесночную волну и ту выпустив через
нос.
Впрочем, Бог с ней, с физиологией и психологией тоже,
вот он (хотел написать - слуга Мельпомены, но выяснилось,
правильнее Евтерпы и Эраты,- от потери благозвучности
расстроился и решил эрудицией не блистать), итак,
вот он, Женя Агапов, стоит в пасхальных утренних лучах
летнего (ура!!!) солнышка, а за спиной у него неплотно
прикрытая, то есть, как и вчера, не запертая (sic!) дверь
холла-фойе. С минуту он стоит среди всеобщего беззаботного
чириканья и наконец, действительно ощутив себя целым
и невредимым, делает шаг, другой, ступает резиновой
подошвой на асфальт, по которому минут десять назад
прокатилась забавная тележка на конной тяге и досаафовских
дутышах, оглядывается и, выбрав направление, уходит
в сторону белеющих за деревьями больших и высоких
домов. Уходит навстречу свободе и счастью, однако грядущая
радость, как это ни странно, меньше чем через два часа
заставит его не только вернуться этой же дорогой, но
и подняться на третий злополучный этаж с души воротящего
общежития физического факультета.
Да, приходится согласиться, путь наших героев полон
неожиданностей, но сие не дань условностям приключенческого
жанра, а следствие мемуарного характера нашего
сочинения. Иначе говоря, изобилие удивительных, а порою
и просто невероятных событий отнюдь не авторский каприз,
а всего лишь очередное скромное свидетельство верности
того, что правда по части необычайного любой выдумке
сто очков вперед даст. Итак, на втором этаже конструктивистского
здания, именуемого торговым центром
(ТЦ). у стойки с яичницей и томатным соком ждет Штучку
встреча, то есть, стыдливо играя словами, Мара. Марина
Доктор, беглая солистка вокально-инструментальною безобразия
по имени "Шагая с песней".
Впрочем, пока Штучка идет к ней меж дерев но росистому
асфальту, мимо гостиницы с неожиданным здесь, в сибирском
центре умозрительного и рассудочного, джек-лондонским,
клондайкским именем "Золотая долина", пока он
у почты-телеграфа спрашивает у тетечки в вязаном сарафане
(между прочим, доктора экономических наук), где тут
можно поесть, пока он входит в ТЦ и поднимается по
лестнице, ведомый запахом кофе, пока он это все делает,
мы, дабы скоротать беседой время, расскажем, как раскованная
прическа Лисы-Алисы превратилась в мальчишеский
"гаврош". Виной тому ночная прогулка в черной дыре,
подробности которой исчезли из памяти, а смола в волосах
осталась. Отчаявшись отмыть окаянную, Лиса вознамерилась
отстричь склеившиеся пряди, эстетического совершенства
не добилась и была вынуждена обратиться к специалисту,
он, женский мастер Анатолий (кажется, Анатольевич)
Варенников, и помог ей расстаться с остатками каштанового
оттенка, при сем, между прочим, назидательно заметив:
- Укоротить вам могу, а добавить, увы, гражданочка,
не в силах.
Ну вот, а теперь мы можем, с явным расчетом на
эффект, написать - когда вилка голодного Штучки опустилась
на сытостью налитый глаз-желток, на шею страдальцу
легла горячая женская ладонь и влажное дыхание, согрев
затылок и ухо, вошло в него словом:
- Же-е-ееня.
Бывает, повторяем мы не без удовольствия. Бывает. И,
с легким (ироническим) "кхе-кхе" поглядывая на от изумления
прояснившуюся, столь анемичную с утра физиономию
Штучки, отступаем, оставляем голубков вдвоем, отбрасываем
на счетах судьбы костяшку суток обратно в общую кучу,
возвращаемся в Южносибирск на потревоженную ночной
стрельбой Аэроклубовскую улицу. Здесь, в доме номер
