глаз - все эти признаки неадекватности агаповского поведения,
увы, не случайны.
И тем не менее, хотите, верьте, хотите, нет, но в начале
одиннадцатого к Евгению Анатольевичу Агапову, человеку
без паспорта и нижнего, кстати, белья, подошли два разновозрастных
жителя города Тбилиси и сделали почин.
Сей удаче, как ни странно, суждено было стать началом
крушения всего благородного коммерческого предприятия.
Через каких-то полчаса (двадцать пять минут) Штучка лишится
и противозаконного своего дохода, и, да-да, так и не
распроданного богатства. Черный, но неизбежный миг расставания
автор в силах оттянуть лишь небольшим отступлением,
рассказом о первых (и последних) Штучкиных покупателях.
Это отец и сын Ткебучава. В Сибирь, богатством
которой, как предсказывал ученый помор, будет прирастать
могущество государства российского, родственники прибыли
после нескольких неудачных попыток в самом деле
искры Божьей не лишенного Бесо Ткебучава получить
музыкальное образование в более умеренном климате.
В нынешнем, 197... году уставший от просьб и обещаний
глава семейства Зураб Александрович привез наследника
в Новосибирск, нанял ему трех репетиторов из числа доцентов
местной консерватории и, слушая похвалы в адрес
мальчика, на сей раз в успехе не сомневался.
В городок двух гордых (и отзывчивых. Евгения в беде не
оставивших) людей привело желание купить загодя, ввиду
здешних лютых зим, толстый сирийский свитер, каковой (вые),
по сведениям одного из учителей, Бессариона, ТЦ
предлагал в неограниченном количестве и расцветок разнообразнейших.
Приехав слишком рано. потомки зугдидских крестьян-виноградарей
без покупки (теперь спасибо Евгению) не
остались. После осмотра его отменной, со вкусом подобранной
коллекции будущий Моцарт (Хачатурян?) произнес
длинный и страстный монолог на незнакомом Штучке наречии,
в смешении согласных которого последний не без
труда уловил лишь слова "Мусоргский" и "Америка".
- Сколько хочешь? - устав слушать, спросил Штучку
отец молодого гения.
- Шесть... шестьдесят, - ответил бесстыжий наглец.
Однако вовреки ожиданиям ничего страшного за этим
не последовало. Затеяв с отцом продолжителный обмен
"хо-хо" и "ара-ара", сын вновь вышел победителем. Вот
в какой момент в воздухе сверкнула сотня, которую, к счастью,
удалось благополучно разменять в гастрономе напротив.
Итак, Emerson ушел, оставив надежду сохранить (с Божьей
помощью и при удачном стечении обстоятельств) хотя
бы часть, хотя бы самое-самое, хотя бы Jethro Tull.
Но сбыться светлой суждено не было. Пока наша троица
в гастрономе меняла деньги, передавала из рук в руки
бумажки и вещи, никем и ничем вокруг, себя не интересовалась,
за ней самой внимательно наблюдали двадцатипятилетний
младший лейтенант ОБХСС Чуньков и товарищ его
(одноклассник, естественно), старший грузчик промтоварного
отдела ТЦ Дмитриев. Страж социалистической собственности
сегодня долг не исполняет, он вообще в отпуске,
а сегодня, первого июня, выехал на природу, и на скамейке
у почты ждут, когда кавалеры расплатятся за фруктовую
воду "Дюшес", две студентки техникума легкой промышленности.
Подруги заняты журналом "Силуэт", а профессионал,
забыв обо всем, не отрываясь, наблюдает творящееся
беззаконие.
Ну-с, Евгений возвращается к закрытым дверям, проходит
еще десять минут, и со стороны гастронома к нему
подгребает (счастливая примета - два) очередная пара.
Оценив товар сразу и по достоинству, молодые люди с ходу
предлагают избавить Штучку от всех беспокойств оптовой
покупкой,. Евгений объясняет - за четырнадцать он отдает
Цеппелин с Кримсоном, а эти, эти он передумал. Хорошо,
клиенты согласны и на половину. Радость бедняги не была
безграничной лишь из-за желания (вполне, впрочем, естественного)
двух с виду вроде бы обыкновенных парней
удостовериться в качестве, попросту говоря - в спокойных
(домашних) условиях осмотреть пластмассу и в случае сомнений
прослушать на эталонном аппарате.
- Здесь рядом,- обещают незнакомцы.- А так, сам
пойми, кот в мешке нам не нужен.
Штучка подумал и, нетерпение скрывая с трудом, ответил:
- Ладно, пошли.
Как читатель, вероятно, догадывается, все обошлось
без членовредительства. За домами, на тропинке, на лужайке,
на пути к мифическому жил массиву, среди июньской
флоры и фауны Евгению был предъявлен документ, красный
колер которого в сочетании с черно-белыми тонами
фотографии хозяина, преображенного парадным кителем,
оказался столь убедительным, что наш дуралей без криков
и сопротивления (в профилактических целях одну руку ему
все же завели за спину и слегка завернули) отдал в обмен на
пожелание: "И чтобы мы тебя здесь больше не видели" -
и чужие деньги, и свои, некогда неприкасаемые, лелеемые.
заботливо оберегаемые от острых предметов и солнечных
лучей роталы и цеппелины с кримсонами в придачу...
И тем не менее, и тем не менее без четверти двенадцать
Евгений Агапов по прозвищу Штучка поднялся по лестнице
в кафетерий торгового центра и положил на столик перед
близкой к истерике Марой восемь четвертаков. Двести
рублей, прошу пересчитать.
Ну, а пока недоверчивые смотрят продукцию Монетного
двора на просвет, мы, избегая победы не сулящей дискуссии
о соответствии цели и средств, поговорим, порассуждаем об
этикете, о вежливости, о правилах хорошего тона. О том,
какие непоправимые последствия влечет за собой несоблюдение
приличий. Ах, в самом деле, от скольких горестен
и разочарований могло быть избавлено человечество, если
бы мы все, безотносительно к нашему настроению и состоянию,
образу мыслей и вероисповеданию, входя в чужой дом,
имели бы честь говорить: "Здравствуйте", а отобедав, соизволяли
изречь: "Спасибо". Боже мой, какие перспективы
и светлые дали открылись бы перед обновленным миром,
когда бы старшим всегда и везде уступали место, дам
галантно пропускали вперед, а в присутствии детей тщательно
выбирали слова. "Будьте взаимно вежливы". - взывают
к заблудшим душам в каждой булочной (и столовой),
обращайтесь к незнакомым на "вы" и по имени-отчеству,
надеясь на взаимность не забывайте герцогов (равно как
и грифов) величать "ваша светлость", и милиционеров (невзирая
на количество и ширину лычек) - "товарищ офицер".
Однако, увы, герои нашей авантюрной истории не читают
рукописных плакатов, не следуют советоам, не верят
чужому опыту, именно сие их свойство и объясняет такое
обилие прошлых и будущих неприятных положении и главное,
попыток выйти из них с выгодой.
Впрочем, пора уже от общих рассуждении переходить
к все поясняющим примерам.
Итак, Евгений вновь посетил общежитие физического
факультета Новосибирского государственного университета
и вновь (в который уже раз) огорчил моветоном, не расщедрился
ни на "доброе утро", ни на "извините", ни даже на
"покедова".
Правда, когда подходил он к серой пятиэтажке, не
контролируя после акта изъятия ноги и мелко дрожавшие
руки, едва ли кто-либо, включая Евгения, мог предположить,
что его покорность судьбе, жертвенность, благородная
готовность еще раз унизиться, уронить свое достоинство
вновь показаться перед свидетелями и соучастниками вчерашних
и позавчерашних мерзостей, черных дней его жизни,
решимость войти в их дом, и не с чем-нибудь, а с просьбой,
постыдной во всех отношениях, обернется очередным
нарушением правил поведения, жертвой которого окажется
чистая душа Мишка Грачик.
Да, Штучка готов был страдать, но насладиться его
покорностью судьбе никто не пожелал. Во всяком случае.
на настойчивый стук в дверь (почему-то закрытую, наружную)
в комнате триста девятнадцать никто не прореагировал.
Вот где, в длинном и темном коридоре, неправедная
мысль поразила Евгения. Соблазняя себя легкой добычей
и самому себе давая клятву немедленно (сразу, как только,
при первой же возможности) почтой (телеграфом) вернуть
награбленное. Штучка, с лицом, его (как носителя гнусного
замысла) изобличавшим совершенно, завалил в ближайшую
открытую комнату и, не стесняясь двух студенток в линялых
халатах, к членораздельной речи плохо способным
языком попросил:
- Линейку железную, пожалуйста. Линию провести.
Гибким металлическим концом миллиметрами размеченной
селедки Евгений отодвинул защелку и ..
И испытал неприятное потрясение, позорную слабость,
обнаружив в проклятой комнате товарища своего и земляка,
Мишку Грачика. Хозяин и безумная его подруга
исчезли, а Лысый остался, лежал под своим одеялом,
выпростав в большой мир к людям за прошедшие три
часа всего лишь ладонь, левую.
Тут автор и рад бы смягчить бессердечность nocтупка
некоторыми сомнениями негодяя, но, увы, увидев беззащитность
ближнего, Евгений оправился от растерянности, проворно раскрыл
чужую сумку, достал "адмиралтейский" бумажник
и в мгновение ока освободил его от всех сбережений
бывшего токаря завода "Электромашина".
Итак, Модильяни был куплен, чему поочередно удивились
сначала Вадик Каповский, а вслед за ним доктор
Лесовых. В три часа Купидон разбудил на диване в уголке
прикорнувшую Мару и повел через лес в клинику. Он
терялся в догадках и хотя вид имел обыкновенный - наглый
и самодовольный, но прежней всесильности не испытывал
и потому проявлял подозрительность.
- Сумка-то тебе зачем? - спросил, раскрывая дверь
и приглашая на выход.
- Там смена,- не задумываясь ответила Мара, повергнув,
как справедливо подмечал врач-гинеколог, ценитель
удивительного итальянца, невежественного Вадьку в растерянность
и даже уныние.
В половине пятого доктор сам вывел Мару в коридор
и усадил в кресло.
- Скажите,- спросила его бестрепетной и холеной
рукой освобожденная от тягот материнства девица,- а кроме
того, что во дворе, есть еще какой-нибудь выход отсюда?
- Есть,- ответил "профессор".- По коридору направо,
там вторая лестница, выйдете торжественно на парадное
крыльцо.
- Спасибо.
- Не стоит благодарности.
Спустя час Владимир Ефимович Лесовых зашел в ординаторскую
в тишине и покое выкурить вечернюю сигарету,
зашел и, к величайшему своему изумлению, прикуривая,
увидел во дворе на скамейке явно томящегося в ожидании
своего, не сына, не пасынка, как сказать, в общем, Вадима
Юрьевича. Доктор выглянул в коридор - в голубоватой
пустоте уже намечались вечерние тени. Доктор вернулся
к окну, во дворе на скамейке один-одинешенек сидел Купидон
и время от времени поворачивал голову то направо, то
налево. Доктор постоял, подумал и наконец издал, испытывая
необыкновенное, ни с чем, пожалуй, не сравнимое
удовольствие, первый, неожиданный, похожий на фырканье
смешок.
"А" УПАЛО, "Б" ПРОПАЛО
Ну что ж, как справедливо полагали дети капитана
Гранта, кто хочет, тот добьется, а кто весел, тот непременно
посмеется. Итак, под музыку Исаака Дунаевского заканчивается
для Штучки и Мары сибирская часть нашего
невероятного приключения. Ночь одна возлюбленная
пара провела порознь. Мариночка зa небольшую мзду (пять
рублей) - в комнате матери и ребенка Новосибирского
железнодорожного вокзала, а Евгений - невдалеке (совсем
рядом), у касс дальнего следования. В шесть часов утра (в
пять пятьдесят две) у первой платформы затормозил поезд
Южносибирск - Москва, четвертый вагон распахнул перед
нашими голубками железные двери, и они заняли два, увы,
верхних места в разных (впрочем, и на том спасибо) купе.
Пятнадцать минут краткой стоянки истекли, симпатичный
чешский электровоз плавно, без рывка стронул с места
шестнадцать зеленых вагонов, колеса сделали один оборот,
и в этот момент, ни раньше ни позже, на перрон вывалил
вслед за взъерошенным пассажиром мягкого вагона безбилетник.
Бледный, в надвинутой на глаза, нахлобученной на
уши синей шапочке "заяц" кинулся вслед своему лохматому
товарищу, колеса стукнули на стыках, беглецы наддали,
поравнялись с двенадцатым вагоном и при поразительном
попустительстве, даже... даже содействии тощего (в форменной,
на зытылок съехавшей фуражке) проводника оба,
один за другим, запрыгнули в темный, набирающий ход
проем.
Не может быть, повторяем мы, глядя вслед уходящему
