эмаль в ванне пострадала вовсе не от падения в нее
(неоднократного) электропроигрывателя "Аккорд-моно",
а от предшествовавшей этому акту попытки ударным способом
разобрать утюг. Ножки у стульев отлетели, встретившись
с полом, а у стола были отъяты (действительно)
ловким движением ноги. Стеклянные створки серванта
сравнивались в прочности с содержимым полок - сервизом
на шесть персон и разнокалиберными рюмками, ну а что
касается кухонной утвари - тарелок, чашек и стаканов, то
глубоко заблуждаются и Юлия Аркадьевна, и соседка Андроновичей
Анна Алексеевна Лесовых (мама, надеюсь, вы
не успели забыть, Вадика Каповского, нами нареченного
Купидоном),- все содержимое кухонных полок не было
единым махом брошено в угол, отнюдь, живописная гора
черепков росла по нескольку сантиметров в сутки все три
дня разрушительной вакханалии.
Другое дело, с чего все началось. С кухни, со стакана,
запущенного в угол. Хрясь. Хотя, позвольте, нет. вовсе
нет, все началось с радиоточки, с сетевого приемничка, так
и не допевшего песню "Вся жизнь впереди, надейся
и жди". С коротким "Не на..." пластмассовый болвамчмк
отправился в панельную стену, с коей соприкоснувшись,
разделился на электрическую и диэлектрическую части (на
форму и содержание), после чего, пару раз хрюкнув и чавкнув
под остервенелой пяткой, навсегда лишился и голоса
и внешности.
До этой безжалостной вспышки больше недели, целых
девять дней с момента получения злополучной телеграммы
Алиса находилась как бы в раздумье, придя из универа, она
валилась у себя в комнате (бывшем мамашином кабинете)
на кушетку и вставала с нее (приподнималась и перегибалась
через край) с крайней неохотой, лишь сменить бобину
в магнитофоне (верном товарище) с литовским, напоминающим
мужицкую беседу именем "Дайна" ("Ну, дай!" -"Ну,
на!").
За четыре дня до материнского приезда, вечером двадцать
седьмого мая, Алиса (Алиса Олимпиевна) впервые,
словно очнувшись, стряхнув меланхолию (а может быть,
совсем уже выздоровев, то есть одолев мерзкий кашель),
продемонстрировала характер - ликвидировала политинформатора-запевалу.
На следующий день для успокоения
пришлось неистовствовать гораздо дольше, в тот вечер
останки приемника расцветили осколки стакана, а затем
и скрыли посудные черепки, пали стулья, обои украсились
разноцветными разводами. С этого часа началось ворчание
справа и снизу, но апогея соседское брюзжание достигло
тридцатого, когда без покаяния был угроблен телевизор,
обезображен сервант, сокрушены книжные полки, расчленена
настольная лампа и обращен в безмолвную груду
проводов и железа верный друг, безотказный "- Дай! -
На!".
Итак, получив согласие Мельникова занять в его комнате
пустующую (?) койку. Лиса купила в магазине две бутылки
проспиртованных помоев, расфасованных по 0,75 литра,
пришла и в без того уже обезображенный дом растерзать
его окончательно. Надо сказать, с той поры как из-под
мышки извлеченный термометр показал тридцать восемь
и два. Лиса ничего дурманящего в рот не брала и три
предыдущих дня, следовательно, усердствовала в трезвом
(если по отношению к ней сие определение вообще уместно)
уме и твердой памяти, однако с чувством подавленности,
замыкавшим ежедневную последовательность бешенства
и удовлетворения, на третий, очевидно, самостоятельно
справиться уже не надеялась.
В общем, последний акт безумного хепенинга не занял
и тридцати минут. Начался с первым криком: "I'm speed
king"- и закончился с последним: "Into the fire".
- В пламя!- завизжал Гиллан, и покорная хозяйской
воле "Дайна" въехала в бетонный угол проходной комнаты
- зала, блистательно завершив огневой аккорд сиреневой
молнией короткого замыкания. Убив музыку, она сдернула
алюминий пробки и (пытаясь, должно быть, сим нехитрым
способом остановить неуловимое мгновение) выпила
разом как минимум половину содержавшейся в бутылке
нервно-паралитической смеси, после чего села на пол среди
руин и завыла, издала звук, неизвестно какими чувствами
вызванный, но очень долгий и жалостливый. Честное слово.
Ночью она явилась к Емеле. Утром к нему постучал
Грачик. Остальное ясно, неизвестна лишь малость,- покинув
общагу в воскресное утро тридцать первого мая. Лиса
побрела к Новосибирскому морю, села на песчаном берегу
народнохозяйственного водохранилища, смотрела на далекие
острова, слушала перестук поездных колес и гадала: "А
не передумает ли мать и на этот раз?"
HOW TO CORRECTLY MISPRONOUNCE
THE WORD LOVE
Итак, весна закончилась. В полночь последнее воскресенье
мая встретилось с первым понедельником июня. Господа
церемонно раскланялись.
You say yes, I say no
You say stop, I say go, go, go
You say good bye and I say hello
Небесный маэстро (правящий сезонный бал) улыбнулся
и тому и другому:
Oh-La-Di, Ob-La-Da
Life goes on, bra
Впрочем, героям нашего необыкновенного сочинения
внимать вселенской мазурке не надо. Увы, май, как известно.
у Штучки закончился еще до одиннадцати, а для
Емели, Лысого и Лисы тянулся нескончаемый до половины
третьего. И все же, когда в предрассветной синеве
замерло движение, когда ехидная луна одиноко зависла над
верхушками сосен, когда все живое в комнате номер триста
девятнадцать угомонилось, впало в беспамятство, еще глядевший
в потолок (от усталости и нервного возбуждения
забыться немедленно не способный) Мишка Грачик yслышал
музыку.
В безбрежном космосе ночи, в торжественной, величавой
безмолвности Лысый лежал под клетчатым тонким
одеялом (ноги - солдатиком, руки - зайчиком), лежал
и слушал плывшие к нему откуда-то из бесконечно далекого
somewhere сюда в темноту, в этот мрак и безобразие,
откуда-то из неведомого, счастливого и светлого, предела
звуки "Strange kind of woman":
Her name was Nancy...
...та-там-там... offencive...
...та-там-там... тарам-та-там... for everyone,-
вибрировала басовая струна.
I need you, I want you...
...Ту-ру-ту... ту-ту-ту,- откликалась на зов Мишкина
душа и оживала, расправляла крылышки, поводила клювом,
переступала с ножки на ножку. И мерзости дня уходили
прочь, и сладкое чувство скорого полета вновь согревало
усталое тело, и в беспросветности ночи заблестели глаза, но
не от слез, не от печали и безысходности, нет, вера стеснила
грудь, надежда воскресила мечту.
Та-там-там-та-та-там!
Итак, музыка. Шизгара, заказавшая по своему образу
и подобию мелодию нашего приключения, отмерившая целые,
половинки, восьмушки и шестнадцатые эпизодов, она
(позволим себе непозволительное), как гоголевский, всесильный
и дьявольский, смех, она одна, властительница
сердца и ума, на заре наполняет опустевшее пространство,
парит над уставшими и ослабшими своими героями, для дел
грядущих их готовя.
Baby you can drive mv car
Yes..."
Beep beep mm beep beep yeh
Возвращает грезы и иллюзии и вместе с ними мальчишескую
веру в наоборот, в неправильность правильного, в разумность
высунутого языка и в нелепость "пятки вместе.
носки врозь".
- Встать!
Сядем.
- Руки по швам!
Сунем в карманы.
- Прекратить болтовню!
Веер beep mm beep beep yeh.
О, эта мечта, мечта об исполнении желаний, рука об
руку идущая с наукой все делать шиворот-навыворот,
с искусством обмануть, наколоть, опарафинить всех этих
дядь и теть, этих hard-hearted woman and soft-headed men.
О Шизгара, ты зов искать свой путь к заветной цели там,
где не станет никто.
You can celebrate anything you want
You can penetrate any place you go
You can radiate everything you are
- Мальчик, что ты любишь?
- The Who.
- А это что, позволь узнать, такое?
- А это английская битяра.
- А "битяра" с более пристойным, пардон, названием
есть?
- Есть. Moody Blues.
О, мир теряет свои гордые пропорции, если встать на
голову, все прочие вокруг смешно ужимаются до двух дырочек,
вдыхающих кислород и выдыхающих углекислоту. В самом
деле, может быть, первый шаг к счастью и мечте как раз
и совершается в тот момент, когда к левому уху протягивается
правая рука? И может быть, главное - преодолеть смешную,
ей-Богу, боязнь белое назвать черным, или голубым,
или зеленым... или понедельник пятницей?
Ain't got nothing but love babe
Eight days a week
Eight days a week I love you
И снова Битлз показывают пример, преподносят урок
непослушания, да, да, это у них челки падают на брови,
пиджак лишается воротника, и за деньги уже невозможно
купить радость. Это у них восемь дней в неделю любовь, то
сеть "лав", точнее, "лов", в общем, перефразируя в нашей
игре "задом наперед" русский разночинский лозунг для
мерсисайдского просторечия, скажем - как пишется, так
и слышится. Yes it is.
Love, love me do
You know I love you
I'll always be true
So please love me do. who ho love me do
Лов, лов ми ду! Лов, любовь, битловский синоним слову
- радость, крику - кайф, мечта об исполнении желаний.
Из восьми песен, сочиненных дуэтом Джона и Пола
для первого парлафонского long play'я, только в одной нет
восторженного "лов", в песне с выразительным названием
"Misery". Зато в "Love me do", составляя призывы, просьбы
и обещания, возвышенный глагол встречается двадцать два
раза. (Сие не предел. Впоследствии тот же показатель
у "All you need is love" составил, если не подводит метод
загибания пальцев, тридцать восемь единиц.)
Впрочем, неважно. У них любовь, у нас астрофизика,
дело не в тотеме, а в отсутствии табу. Дело в Шизгаре, это
о ней, о ней пела великолепная четверка:
When I'm walking beside her
People tell me I'm lucky
Yes I know I'm lucky guy.
Lucky - не смотрите в словарь, вслушайтесь, it correctly
mispronounced - локи. Локи гай - счастливчик.
Проверьте, самое молниеносное и незаметное исправление
(одно движение руки) - исправление минуса на плюс.
All bad children go to heaven. Yes they do go.
Кстати, раз уж мы обмолвились об арифметике, о формальной
стороне дела, то уж не упустим случая и укажем
источник, место, тот неземной чертог (out there), откуда
струятся чарующие звуки теперь уже "My woman from
Tokyo". Божественное фортепианное стаккато вытекает из
окна соседствующего с пристанищем студентов физфака
общежития математического факультета Новосибирского
государственного университета. Там, на пятом этаже, радуются
непрерывности жизни, воздают чуду воспроизводства,
подвластного всему сущему, словом, празднуют счастливое
рождение дочери у Саши Колованова, одурманенную голову
уткнувшего в этот ночной час в колени худой и бойкой
старосты. Пусть он уже не способен ни на что отвечать
взаимностью, но мужской его подвиг продолжает веселить
друзей-одногруппников. Заметим, компенсируя упущенную
официальную часть, фиеста плодородия отольется молодому
отцу выговором по комсомольской линии и угрозой
выкинуть из общаги по административной, заметим также,
угроза прозвучит в адрес всех участников "без кайфа нет
лайфа", отметим это и продолжим задорное наше "разное".
Сначала коротко о Саше Коля-о-Ване. окончившем спецшколу
номер один города (правильно) Южносибирска три
года назад, четыре месяца назад женившемся (на студентке
параллельной группы) и сегодня ставшем папой, о чем его
рано утром известила заверенная тестем Петром Антоновичем
Гомезой телефамма из города Талды-Кургана.
"Поздравляем рождением Анечки. Три двести, пятьдесят
два, шесть".
Впрочем, сюда, на пятый этаж, мы поднимались не ради
бесхитростных подробностей студенческого быта и отнюдь
не для полномочному собранию небезынтересного сопоставления
положения часовых стрелок (три) и носика регулятора
громкости (девять). No, we don't. Вело нас сюда стремление
не упустить случай и, во-первых, полюбоваться на молодого
человека, в прошлом году желание выразившего (в полумраке
танцующего холла-фойе) видеть Лысого студентом НГУ.
Военная подготовка в этом семестре лишила его былого
русого хвостика на затылке, очки же самокаты в легком угаре
праздника юноша снял сам и, обнажив тощее солнышко
живота с пупком посредине, все пытается протереть синим
