у меня к тебе еще одно дело.-- Он ссыпал динары в круглый
кошелек черной кожи, спрятал его и достал из пояса второй
кошелек.-- Здесь драгоценности: ожерелье, браслеты, кольца.
Может быть, купишь?
-- Тише! -- Рахимбай высунулся из-за прилавка, взглянул
направо, налево: не видно ли где поблизости шпионов или
стражников? -- Разве ты не слышал, путник, что в Коканде такие
сделки воспрещены без предварительного уведомления начальства?
Можно пострадать: ты потеряешь драгоценности, я получу тюрьму.
-- Я слышал, но полагаю, что два разумных человека...
-- И честных,-- поторопился вставить купец.
-- А главное -- осмотрительных,-- добавил Агабек.
Они закончили разговор ухмылками: слов им больше не
понадобилось.
Рахимбай бросил на прилавок горсть мелкого серебра -- для
отвода глаз, на случай появления стражи, затем распустил
завязки кошелька и отвернул книзу его края, чтобы видеть
драгоценности, не извлекая.
Притаившиеся неподалеку за углом вор и Ходжа Насреддин
видели, как менялось, темнело толстое лицо купца и наливалось
кровяной злобой, шевелившей волосы в бороде.
-- А скажи, путник, скажи мне: откуда, когда и как попали
к тебе эти драгоценности?
-- Почтенный купец,-- ответил Ага,бек,-- оставим этим
вопросы начальству, без которого решили мы обойтись. Не все ли
равно тебе -- откуда и как? Твое дело -- брать или не брать.
Если ты берешь -- плати деньги, шесть тысяч.
-- Деньги? -- задохнулся купец.-- Шесть тысяч! За мои
собственные вещи, украденные у меня же!
Здесь Агабек почуял неладное: уж не думает ли этот купец
поймать его на удочку своего плутовства?
Быстрым движением он схватил кошелек.
Но купец не дремал -- скрюченными пальцами вцепился
накрепко.
Оба замерли, разделенные прилавком, но соединенные
кошельком. Крепче не соединила бы их даже
стальная цепь!
Они прожигали друг друга взглядами, полными бешеной злобы;
глаза у обоих выкатились, округлились и помертвели, залившись
белесой мутью, как у разъяренных петухов. Воздух со свистом и
хрипом вырывался из их гортаней, перехваченных судорогами.
При всем этом они должны были соразмерять движения и
сдерживать крики, дабы не привлечь внимания стражников.
-- Пусти! -- захрипел Агабек.
-- Отдай! -- стенанием ответил купец.
-- Мошенник!
-- Презренный вор!
Последовала короткая схватка -- яростная, но тихая, со
стороны почти совсем незаметная. Казалось:
два почтенных человека доверительно беседуют, склонившись
над прилавком; только прислушавшись, по глухой возне,
свистящему прерывистому дыханию, подавленным стонам и скрежету
зубов можно было догадаться об истине.
Схватка закончилась вничью.
Вцепившись в кошелек, трудно и хрипло дыша, оба опять
окостенели друг против друга.
-- О потомок шайтана, о смрадный шакал, вот какова твоя
честность. Пусти, говорю!
-- Отдай, нечестивец, пожравший падаль своего отца!
Соперничавшие минуту назад во взаимопревознесениях и
похвалах, они теперь осыпали друг друга злобной руганью: так
часто бывает с людьми, когда между ними оказывается кошелек.
-- Осквернитель гробниц и мечетей! -- стенал купец,
исступленно закатывая глаза.-- О советник шайтана в самых
черных его делах!
-- Молчи, гнусный прелюбодей, согрешивший вчера с
обезьяной! -- отвечал Агабек, шумно дыша через нос, ибо ярость
холодной судорогой свела его челюсти, сцепив намертво зубы.
И вдруг -- для купца неожиданно -- он рванул к себе
кошелек с такой неистовой силой, что земля у него под ногами
качнулась.
И ему удалось вырвать -- только не кошелек из рук менялы,
а самого менялу, повисшего на кошельке, из-за прилавка.
Но купец успел подогнуть ноги к животу и зацепиться ими за
ребро прилавка с внутренней стороны, благодаря чему не вылетел
на дорогу, хотя и был уже приподнят над землею.
Рывок истощил силы Агабека. Пользуясь этим, купец, лежа
толстым брюхом на прилавке, начал постепенно затягивать кошелек
под себя, как бы медленно заглатывая. Но вместе с кошельком под
его брюхо втянулась и окостеневшая рука Агабека -- до самого
плеча.
Человек, взглянувший на это все мельком, со стороны,
по-прежнему бы ничего не заметил. Но вор и Ходжа Насреддин
видели не мельком, а вглубь, проникая в истину каждого
движения, каждого звука:
-- Он плюнул Агабеку в глаза!
-- А тот зубами ухватил купца за бороду. Смотри, смотри --
вырвал изрядный клок!
-- Теперь отплевывается: волосы липнут к его деснам и
языку.
-- Видишь, купец в ответ хотел откусить Агабеку нос!
-- Он промахнулся, лязгнул зубами в воздухе... Вора от
волнения трясла лихорадка, желтое око светилось.
-- Время, время. Ходжа Насреддин! Что же ты медлишь?
-- Пусть подерутся еще немного.
Кроме двух дерущихся и двух наблюдавших был здесь еще и
пятый, сопричастный этому раздору,-- ишак. Точнее сказать -- он
был здесь главным виновником, первопричиной раздора: с него все
началось, из-за него продолжалось, ибо Ходжа Насреддин стравил
менялу и Агабека с единственной целью -- вернуть себе своего
ненаглядного ишака.
Последний сохранял вполне безучастный вид: морда была
по-прежнему опущена к земле, уши болтались, хвост висел
безжизненно; только изредка встряхивал он головой -- когда
Агабек в пылу схватки неосторожно дергал повод.
Глухая возня за прилавком усиливалась.
Дальше медлить было опасно: могла появиться базарная
стража.
Ходжа Насреддин тихонько свистнул.
Ишак встрепенулся, вытянул морду. Этот свист он узнал бы
всегда и везде, сквозь любые гулы и громы. Он услышал в этом
коротком свисте и призыв друга, и повеление господина, и голос
бога,-- ибо Ходжа Насреддин был для него, конечно же, в
некоторой степени, богом -- всемогущим и неизменно
благоно-сящим.
Свист повторился, и вслед за ним Ходжа Насреддин высунулся
из-за угла, явив ишаку свой божественный пресветлый лик.
Нет слов, чтобы описать волнение, обуявшее длинноухого! Он
вновь обрел утраченное божество, мир снова наполнился для него
светом и радостью. Он взбрыкнул всеми четырьмя ногами, поднял
хвост, заревел и устремился к сиянию, исходившему из-за угла.
Прочный ременный повод натянулся, подобно струне.
Как раз в это время Агабек, сопя и тужась, пытался
вытянуть кошелек из-под брюха менялы. К его тщетным потугам
добавился внезапный рывок ишака. "Сам принц помогает мне!" --
возомнил Агабек и напряг последние силы. Против такого
совместного напора меняла не устоял и волоком был вытащен из
лавки на дорогу -- конечно, вместе с кошельком, которого он из
рук все же не выпустил.
Здесь уж пришлось ему воззвать к стражникам.
-- Разбой! -- не помня себя, завопил он тонким и
нестерпимо противным голосом, в котором сочетались гнусным
браком злоба и страх.-- На помощь! Грабят!..
Агабеку было еще хуже: в одну сторону его тянул купец, в
другую -- ишак; сила ишака превзошла, и они -- все трое --
повлеклись по дороге: впереди, пятясь задом и пригнув голову,
длинноухий, за ним -- Агабек с наискось растянутыми руками, как
бы распятый между ишаком и кошельком, позади, со всклокоченной
бородой, испуская вопли,-- купец, в лежачем положении, с
приподнятой над дорогой лишь верхней частью туловища, в то
время как его жирное брюхо и короткие толстые ноги влачились по
земле. Вот каким прочным оказался ременный повод яркендской
прославленной выделки.
Нужно было помочь длинноухому. Ходжа Насреддин вторично
явил ему из-за угла свой лик. Впав в совершеннейшее
исступление, длинноухий взбрыкнул задними ногами, рванулся,
мотнул головой -- и повод не выдержал, лопнул.
Купец ткнулся бородою в пыль. Агабек рухнул на него. Они
склубились.
А со всех сторон, гремя щитами, звеня саблями, секирами и
копьями, устрашающе гикая и гогоча, уже неслась, мчалась конная
и пешая стража.
Бросив кошелек, дабы не потерять принца, Агабек рванулся к
углу, за которым исчез длинноухий. Но стражники ухватили его,
нависли, нацеплялись со всех сторон.
-- Прочь! -- страшным голосом гремел Агабек.-- Прочь,
ничтожные! Знаете ли вы, кто перед вами? Перед вами --
египетский визирь, слышите ли вы, презренное сиволапое мужичье!
Я сотру вас в порошок, в пыль!
-- Он вор! Вор! -- кричал купец.-- Я докажу! Сиятельный
Камильбек видел эти драгоценности. Он узнает!..
-- Пустите! -- задыхался Агабек, чувствуя, как вместе с
исчезнувшим ишаком уплывает из его рук египетское величье.--
Пустите, говорю вам! -- Рыча, он вырывался, как разъяренный
барс, опутанный сетью.-- Прочь! Вы слышите?! Или я вас всех
превращу в ишаков!..
Еще один стражник прыгнул сзади ему на спину и повис,
уцепившись за шею.
Обуянный гневным неистовством, Агабек выхватил из пояса
тыквенный кувшинчик с волшебным составом.
-- Лимчезу! Пуцугу! Зомнихоз! -- грозно возопил он,
брызгая из кувшинчика на стражников.-- Кала-май, дочилоза,
чимоза, суф, кабахас!
-- Держи его! Держи! Хватай! Вяжи! Тащи! Не пускай!..--
разноголосо отвечали стражники своими заклинаниями.
Их заклинания, как и следовало ожидать, оказались
неизмеримо могущественнее: через минуту Агабек был повергнут и
связан по рукам и ногам.
Принесли жердь, продели ее под связанные руки и ноги
Агабека; два самых дюжих стражника подняли концы жерди на
плечи. Агабек -- египетский визирь! -- закачался в воздухе,
брюхом к небу, спиною к земле, вполне уподобившись дикому
зверю, несомому с охоты удачливыми охотниками. Его чалма
свалилась на дорогу и была сразу подхвачена стражниками,
разделившими ее между собой по кусочкам.
Он плевался, источал пену, проклинал, угрожал -- все
втуне! Стражники, торжествующе гудя, окружили его плотным
кольцом, скрыв от глаз Ходжи Насред-дина,-- и шествие, под
барабанный бой, двинулось в гущу базара, к новому дому службы,
где имел свое пребывание сиятельный Камильбек.
Позади, на подгибающихся ногах, держась за сердце, ковылял
меняла под охраной двух стражников. Третий -- нес кошелек в
поднятой руке, у всех на виду: так повелевал закон, дабы, с
одной стороны, предотвратить соблазн, с другой же -- уберечь
стражу от клеветнических нареканий.
Собравшаяся толпа повалила за стражниками. Дорога перед
лавкой опустела. Пыль улеглась. Ходжа Насреддин передал ишака
вору:
-- Ты должен укрыть его в крепком, надежном месте. Потом
разыщи вдову и с нею приходи на судилище.
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ВОСЬМАЯ
Перед караульным помещением была просторная площадь, на
которой не допускались ни торговля, никакое иное скопление
народа,-- кроме вторников, когда сиятельный вельможа самолично
творил здесь суд и расправу над изловленными за неделю
преступниками.
Сегодня как раз был вторник. Вельможа в парчовом халате,
при новой сабле и при множестве медалей (не без хлопот удалось
ему восстановить все это после памятного сундучного
злоключения!), восседал под шелковым балдахином на судейском
помосте и, шевеля усами, грозно взирал с высоты на толпу,
затопившую площадь. Он брезгливо морщился и фыркал, когда ветер
с площади опахивал его не слишком благоуханной волной, в
которой преобладали два запаха:
пота и чесночного перегара. Преступник же, Агабек,
находился внизу, даже еще ниже, чем внизу,-- сидел в узкой,
напоминавшей колодец яме, откуда торчала только его бритая
