-- А по-моему,-- на всякий случай меняла понизил голос,--
по-моему, власти вообще не должны были бы вмешиваться в
домашние дела...
Вор в сундуке почувствовал под своими руками, сжатыми на
запястьях вельможи, мгновенную судорогу -- отблеск внутренней
вспышки, порыва схватить вольнодумца! Даже здесь, в сундуке, на
краю собственной гибели, этот доблестный охранитель устоев не
мог до конца подавить в себе хватательного рвения.
-- Если бы ты когда-нибудь изменила мне,-- шутливо
продолжал меняла,-- то все-таки я не хотел бы видеть тебя в
руках палачей. Бедный Нигматулла!.. Опять шорох. И как будто в
сундуке?
-- Это не в сундуке -- под полом. Опять мыши.
-- Надо завести кота. Может быть, найдется у лекаря лишний
кот -- тогда я принесу. Не вставай, не надо: я сам запру
калитку снаружи, чтобы не беспокоить тебя, когда вернусь.
И вдруг он запнулся, словно подавившись собственным
языком.
Что-то произошло. Но что -- вор из сундука понять не мог.
Снова послышался голос менялы --- хриплый, глухой, на этот
раз далекий от всякого благодушия:
-- Откуда здесь этот парчовый халат? Эта золотая сабля?
Сердце вора дрогнуло, дыхание прервалось. О глупцы! Забыть
халат, забыть саблю! На самом виду!..
А над сундуком начиналась буря.
-- Это?.. Это?..-- лепетала Арзи-биби и ничего не могла
сказать: удар был слишком внезапным. Даже она, бестрепетная,
смутилась и, могучая, пошатнулась!
-- Да, это! Именно это! -- наседал купец; голос у него был
горячечный, с визгом.
-- Это -- подарок. Я приготовила тебе подарок...
-- Подарок? Мне? Сабля? Парчовый халат с медалями? Ты
лжешь! -- загремел меняла.-- Говори, чей это халат, чья сабля?
-- Да твои, твои! -- пыталась отговориться Арзи-биби.-- Не
кричи же так -- услышат соседи.
-- Пусть! Пусть они слышат! -- вопил меняла.-- Пусть они
знают! Я вижу, что распутство проникло не только в дом
Нигматуллы! Кто здесь был без меня? Ага, ты молчишь! О
презренная распутница, о дочь шайтана! Кто? Говори -- кто?
Арзи-биби молчала, обезоруженная и подавленная.
Вельможа в сундуке от ужаса лишился чувств и мягкой
безжизненной грудой навалился на вора.
Да и сам вор -- на что уж был привычен ко всяким
испытаниям! -- тоже поддался гибельному страху. Пропал!..
Сейчас меняла позовет людей, начнет обшаривать дом. Подземная
тюрьма, пытки, палач, виселица!.. Погиб!
-- Кто? -- душно и хрипло надрывался меняла, топоча в
исступлении ногами.-- Говори!..
Подавленный страхом, смятением, вор мысленно из сундука
воззвал к Ходже Насреддину: спаси, пусть совершится чудо!
И оно совершилось! Спасительная догадка -- яркая, как
молния, тонкая и острая, как игла, мелькнула в его замутившейся
голове. Это была не его догадка,-- она прилетела к нему со
стороны; вор сначала даже не очень ясно понял ее и, конечно,
сам никогда бы не смог претворить ее в действие. Но в одно
время с догадкой ему передалась могучая сила.
Все, что произошло потом, все слова и действия вора были
не его словами и действиями, а исходили от этой неведомой силы.
Повинуясь ей, вор -- как бы в полусне, сам не понимая, что
делает,-- поднял крышку сундука и в облаке взлетевшего пуха
предстал перед онемевшим купцом и его супругой.
Арзи-биби коротко вскрикнула и задохнулась, смертельно
побелев. Живыми на ее лице остались только глаза -- огромные,
недвижные, черные... Еще бы! -- она прятала в сундук
пленительного Камиль-бека, а вылез какой-то одноглазый урод с
широкой плоской рожей, способный привести в омерзение даже
самого демона Сахра!
Таинственная, действующая со стороны сила заставила вора
выйти из сундука, захлопнуть за собой крышку, после чего
уложила ему на язык следующие слова:
-- Арзи-биби, все открылось! Мы с вами не должны больше
обманывать вашего столь достойного супруга. Нам остается одно:
раскаяться и униженно молить его о прощении.
Меняла подпрыгнул, задрожал и заскрипел зубами. Арзи-биби,
прижавшись к стене, лепетала:
-- Кто это?.. Кто это?..
-- Кто? -- хрипел купец.-- Ты не знаешь -- кто?
-- Клянусь, я никогда его не видела! Никогда!.. Сегодня...
вот сейчас -- первый раз в жизни!
А вору не нужно было подыскивать убедительных слов,
похожих на правду,-- они выговаривались сами:
-- Когда я услышал, как ласково, как нежно ваш супруг
беседует с вами, сердце мое наполнилось раскаянием и стыдом...
-- Он лжет! -- кричала Арзи-биби.-- Не верь ему! Я
никогда, никогда его не видела до этой минуты!
-- Развратница! -- шипел, содрогаясь, меняла.-- Изменница!
Обманывать своего благодетеля, который взял тебя нищую!
Обманывать его! И с кем? С такой гнусной рожей, с таким уродом!
Да ты посмотри на него, посмотри: чем он лучше меня?
-- У женщин бывают часто весьма странные и даже порочные
склонности,-- ханженским голосом вставил вор.
Арзи-биби в ответ могла только простонать. Она уже
оправилась от первого потрясения, уже все поняла: она кипела от
гнева, сжигая вора в пепел раскаленными молниями своих черных
глаз! Но была связана, бессильна, принуждена к молчанию. Ибо
там, в сундуке, был второй.
-- Он лжет!
И опять она задохнулась.
-- Не запирайтесь, Арзи-биби,-- сказал вор.-- Только
чистосердечное признание может спасти нас. Не сами ли вы
сегодня увлекли меня в этот дом, сказав, что ваш супруг до ночи
удалился к ростовщику Вахиду с целью отыграть в кости свой
проигрыш -- триста семьдесят таньга?
-- Ты даже это разболтала ему! -- возопил купец, рванув
себя за бороду.-- Даже это!
Таинственная сила продолжала действовать, подсказывая вору
нужные слова:
-- Клянусь никогда больше не переступать порога этого дома
и никогда не наполнять моих глаз видом этой женщины, которая
действительно прекрасна телом, но черна душой, как это явствует
из ее бесстыдного запирательства. Мое сердце с презрением
отвращается от нее -- я удаляюсь...
Медленными шагами, опустив голову, как бы вконец
подавленный раскаянием и скорбью, он вышел из комнаты.
За его спиной творилось неописуемое.
-- Нет! Нет! Я не знаю его! Никогда! Никогда! -- кричала
вся в слезах Арзи-биби.
-- Лжешь! -- гремел супруг.-- Лжешь, презренная! Он сам
изобличил тебя!
Вслед вору полетела, гремя и звеня, сабля, за нею --
парчовый халат.
-- Возьми -- слышишь ты, осквернитель чужих опочивален! И
чтобы я тебя не видел больше! Об этом вора дважды просить не
пришлось. Как только он выскочил из калитки в переулок --
таинственная сила оставила его. Но теперь ему вполне хватало
своей, которую он и приложил к ногам -- всю, без остатка! Как
он бежал, как мчался! Воздух свистел в его ушах, собственная
тень едва успевала за ним. В одно мгновение он пересек пустырь
и очутился на кладбище,-- здесь он залег в пыльном чертополохе,
между старых могил.
А в доме купца буря понемногу затихала. Обессилевший,
обмякший купец, со взъерошенной бородой, испестренной пухом, в
съехавшей набок чалме, сидел на сундуке и горестно восклицал:
-- А я тебе всегда верил, я так тебе верил!.. Он стиснул
руками голову и замотал ею, раскачиваясь и глухо стеная от
нестерпимой боли в душе. Последняя вспышка гнева бросила его на
середину
комнаты. Дико вращая глазами, терзая себя за бороду,
он возопил:
-- И с кем? С кем? Да где ты его нашла -- такую поганую
рожу!
Этот вопль души исчерпал все силы до дна. Больше он уже
ничего не говорил,-- ни слова.
Какое наказание мог он избрать для своей ветреной супруги?
Выдать палачам? Для этого он слишком любил ее, кроме того -- не
хотел огласки и бесчестья. Наказать ее плетью самолично? Он мог
бы это сделать, пользуясь тем, что в доме -- никого, но:
"ударивший женщину -- достоин презрения!" -- он это помнил.
Тогда он решил запереть ее дома и лишить всех знаков
своего благоволения. С мрачным и непреклонным видом, шумно
сопя, он снял со стены серебряное зеркало, содрал ковер, затем
оголил ниши, забрав кувшинчики, ларчики и прочую мелочь.
Он разорил тахту, оставив на ней только одну подушку.
Комната сразу стала угрюмой, как бы нежилой.
Арзи-биби, забившись в угол, огромными недвижными глазами
следила за мстительными действиями супруга.
Он обвел взглядом потолок, стены. Что бы еще содрать? Ага,
шелковый балдахин над тахтою! Он содрал и балдахин и
присоединил к остальному отобранному.
Образовалась большая куча разнообразных вещей. Куда это
все девать? Взгляд купца упал на сундук -- вот самое подходящее
место!
Арзи-биби похолодела, предвидя новую бурю.
...Только могучее перо Низами или Фердоуси* могло бы
достойно описать все последующее! Вконец обезумевший в сундуке
от страха, от жары и духоты, вельможа, видя, что до него
все-таки добрались, впал в полное неистовство, исступление! С
дикими глухими воплями, подобными уханью ночного филина, весь
мокрый и облепленный пухом, он выскочил из сундука, ударил
купца в живот, укусил за палец и, ни с чем решительно не
сообразуясь, ринулся в окно, дробя китайские цветные стекла.
Калитка была открыта -- он ее не увидел. Бросился на
забор. Сорвался. Бросился опять. Завыл. Грузно перевалился на
ту сторону забора, упал на дорогу, вымазался еще и в пыли -- и,
вскочив, ничего не видя перед собою, устремился куда-то... все
равно куда, только подальше!
На этом, однако, его злоключения не кончились. Гонимый
страхом, он бросился на кладбище. Случай привел его к тому
самому надгробию, где затаился вор. Задыхаясь и хрипя, с бешено
колотящимся сердцем, готовым лопнуть, вельможа повалился в
бурьян, в двух шагах от вора, по другую сторону каменного
надгробия. Немного отдышавшись,-- отважился выглянуть.
* Фердоуси (Фирдоуси, около 940--1020 или 1030) -- великий
поэт, сочинявший свои произведения на языке фарси.
Всемилостивый аллах! -- прямо на него, дружелюбно
ухмыляясь и подмигивая желтым глазом, смотрела широкая плоская
рожа -- совсем незнакомая!
Но шепот, который он услышал, был ему знаком,-- о, как
знаком был ему этот шепот!
-- Ну что там, в доме? У меня ваша сабля и ваши медали,
почтеннейший. Можете взять. А халат я оставляю себе -- на
память.
Какая уж тут сабля, какие медали! Судорожно вскрикнув,
вельможа вскочил и быстрее лани помчался в глубину кладбища,
прыгая через могилы, ломясь напрямик сквозь колючий терновник.
Тщетно вор махал ему вслед руками в знак своих миролюбивых
намерений,-- вельможа не остановился, не оглянулся и исчез в
кладбищенских зарослях.
Как только вельможа вырвался из сундука и благополучно
скрылся, цепи, вынуждавшие Арзи-биби к молчанию, порвались, и
она со всем пылом ринулась в нападение.
-- Старый дурак! -- пронзительно закричала она.-- Старый
толстый дурак, что ты пристаешь ко мне со своею дурацкою
ревностью и порочишь меня как последнюю из потаскушек! Посмотри
лучше, где твоя сумка! Неужели ты все еще не понял, что это
были воры, воры, забравшиеся в дом, пока я спала! Где твоя
сумка?
Упоминание о сумке мгновенно отрезвило купца. Он кинулся в
соседнюю комнату, к тайнику. Арзи-биби устремилась к ларчику, в
котором хранились ее драгоценности.
Сумка оказалась на месте, а драгоценностей не было.
Справедливость слов Арзи-биби о ворах подтвердилась, а
следовательно, подтвердилась и полная невиновность ее в
нарушении супружеского долга.
Драгоценности пропади очень кстати: в душе она тихо
