-- Великий аллах! Поистине, удивительный случай: встретить
на дороге самого себя, но уже стариком и в образе нищего!
В голове у Ходжи Насреддина слегка гудело: старик своими
странными речами сбил его с толку и поверг в недоумение.
Но это было только началом; еще много удивительного
предстояло услышать ему.
-- Почтенный старец, но в чем же все-таки заключается то
дело, ради которого ты обратился ко мне? Дервиш опустил седую
голову.
-- Близок, близок час, когда, безгласный и бездыханный,
возлягу я на погребальные носилки,-- отозвался он с глубокой
скорбью в голосе.-- Предвидение этого часа наполняет меня
трепетом, и в слезах я обращаю к тебе свои мольбы: помоги!
-- Чем? Поднять тебя с погребальных носилок?
-- Нет, спасти мое духовное существо от возвращения в
низшее первоначальное состояние, в котором я уже был когда-то,
в незапамятные времена. Сколько перевоплощений прошел за это
бесконечное время мой дух, сколько тяжких усилий он совершил на
пути к совершенству, а теперь, по моей преступной нерадивости,
ему предстоит начать весь круг сызнова, с первой, самой
несовершенной ступени...
-- Милосердный аллах! -- воскликнул Ходжа Насреддин, тряся
головой. Я ничего не понимаю, как есть ничего! Скажи мне
простыми ясными словами -- что нужно тебе от меня?
-- Якорь моего спасения в твоих руках! -- повторил
старик.-- Но вижу, ты не поймешь меня, пока я не открою тебе
некоторых тайн, известных нам, Молчащим и Постигающим.
-- Хорошо,-- покорился Ходжа Насреддин, видя, что другим
путем добиться от старика толкового ответа нельзя.-- Хорошо, я
готов к приятию твоих тайн.
-- Тогда начнем во имя истины! -- сказал нищий
торжественным голосом.-- Только пересядь сначала на другое
место: мои мыши боятся и до сих пор не вышли к ужину из своей
норки.
Ходжа Насреддин пересел на другое место, мыши вышли из
своей норки и поужинали; после этого старик, молитвенно огладив
ладонями бороду, возгласил:
-- Да благословит высшая мудрость нашу беседу и ниспошлет
тебе дар понимания, а мне -- дар ясности и глубины в моих
словах.
Он закрыл глаза и несколько минут молчал, сохраняя на лице
важное, сосредоточенное выражение, точно прислушиваясь к
таинственному голосу изнутри; потом его лицо прояснилось, и он
поднял палец, призывая гостя ко вниманию.
Тайна старца о перевоплощениях духа оказалась давно
известной Ходже Насреддину из бесед с индийскими дервишами, но
вежливости ради он молчал. Незаметно мысли его отвлеклись в
сторону: к семье, к близящейся весне, и от поучений старика
остался лишь однозвучный голос, подобный мерному жужжанию
прялки, а слова исчезли. "Через неделю подует южный ветер,
дороги размякнут, снег на перевалах осядет,-- думал Ходжа
Насреддин.-- Пройдет еще неделя, и поднимутся в путь дальние
караваны, поднимутся кочевники со своими стадами..."
А прялка все жужжала, жужжала... А еще через минуту в
келье послышался легкий храп с переливами и нежное
посвистывание носом.
Ходжа Насреддин спал. Губы его приоткрылись, тюбетейка
съехала на левый глаз, голова поникла, плечи обвисли. К
счастью, он сидел в тени, старец не заметил его постыдной
сонливости. Но великие тайны, завеса над которыми уже
приподнималась, так и остались закрытыми для него, а вместе с
ним -- и для нас.
Он спал, и сны его были далеки от всяких надземных тайн.
Снились ему дороги, дороги, о которых так неотступно думал он
наяву, шумные базары, столь милые его сердцу, верблюжьи
караваны в пустыне, горные перевалы, где путники, держась за
общую веревку, восходят сквозь мокрые плотные облака. Он видел
слепящий пламень южных морей, зыбкие, хрустально гладкие валы,
тяжеловесно катящиеся под высокий нос корабля, скрежет и
ползание вдоль бортов ржавой рулевой цепи, выгнутые, полные
ветра паруса турецких фелюг...
Тюбетейка соскользнула с головы Ходжи Насред-дина, упала
ему на колени. Он вздрогнул, проснулся.
Дервиш продолжал свое поучение:
-- Могут спросить -- где же находит свое новое воплощение
наш дух, покинувший землю, и где пребывал он раньше, до
появления на земле? А планеты, а звезды, рассеянные во
вселенной! Мы приходим на землю с какой-то звезды и уходим на
звезду;
мы -- звездные странники, о Ходжа Насреддин! Вот почему
звездный купол влечет к себе наши взоры и наполняет нас
возвышенным умилением: мы видим над собою нашу вечную и
безграничную родину, от которой получили бессмертие.
Ходжа Насреддин решил, что настало самое время задать
старику какой-нибудь вопрос и этим затемнить свою постыдную
сонливость:
-- О мудрый старец, мне часто приходилось видеть падающие
звезды. Как же понимать их падение? Ведь хорошо, если
оборвалась и упала та звезда, на которой я уже успел побывать в
одном из прежних своих воплощений,-- но что если упадет та, на
которую я должен переселиться? Где же мой дух будет ее
разыскивать по окончании земного бытия и куда он должен
деваться, если не найдет во вселенной?
Старик слегка опешил и, откинув голову, долго смотрел на
Ходжу Насреддина с изумлением во взгляде.
-- А я только что хотел похвалить тебя за усердие, с
которым ты вникал в мои поучения, не перебивая хода моих мыслей
глупыми и неуместными вопросами,-- сказал он с
неудовольствием.-- Однако уже поздно, уже пропели
предполуночные петухи и городская стража ударила в барабаны,
призывая жителей тушить огни в очагах; иди с миром домой,
подумай о тайнах, которые я поведал тебе, а завтра вечером
приходи опять, и мы продолжим беседу.
Ходжа Насреддин встал, молча поклонился нищему, вышел из
кельи. Ночь встретила его сырым ветром и теменью --
непроглядной, как тот мрак невежества, в котором пребывают
многие ленивые духом и разумом. Но дождь прекратился, тучи
редели; в просвет, обозначившийся на западе, выглянула одинокая
звездочка -- робкая, словно бы вся заплаканная. Удивленно
смотрела она с высоты, сквозь мокрые ресницы, на черную
холодную землю, и столько ласковой кротости было в ее сиянии,
что Ходжа Насреддин, умилившись, пожелал непременно попасть на
эту именно звезду, если уж звездные странствия действительно
суждены ему. "О прекрасная голубая звездочка, будь приветлива
ко мне, когда придет мой час!" -- мысленно воскликнул он,
воспарив своим бессмертным духом в надземные выси,-- но как раз
в эту минуту его смертная плотская оболочка поскользнулась на
жиденьком мостике из двух жердочек и шумно, с плеском и
брызгами, свалилась в глубокий арык, полный ледяной воды. Ходжа
Насреддин промок до нитки, вывозился в грязи, продрог и
посинел, прежде чем добрался до дома. "И куда только носит тебя
шайтан в такую темень!" -- бранилась Гюльджан, развешивая перед
очагом его мокрую одежду; он молчал, ругая в душе последними
словами благочестивого старца со всеми его
звездностранственными поучениями, ради которых приходится
совершать по ночам столь прискорбные земные странствия...
Однако на следующий вечер он опять сидел в той же келье,
слушая второе поучение нищего.
На этот раз он узнал, что для каждого воплощения есть свой
особый закон, который наш дух обязан исполнить, дабы закончить
воплощение более совершенным и обогатиться новыми свойствами,
необходимыми для перехода в следующее высшее бытие.
-- Что касается земного воплощения,-- говорил старик,-- то
его закон -- это закон деятельного добра. Знай: будущие
радостные века земли принадлежат деятельным,-- назову их
Борющимися и Созидающими дервишами,-- которым и предстоит
окончательно сокрушить земное зло... Ты, о Ходжа Насреддин,--
предтеча этих благодоблестных созидателей,-- вот почему смысл
твоего земного бытия столь значителен, что должен послужить
примером для многих поколений после нас...
Ходжа Насреддин с неподдельным вниманием слушал
пророчества нищего о райском расцвете земли,-- не раньше,
правда, чем через тысячу пятьсот лет... Старый дервиш был в
точности осведомлен о своем бессмертии, поэтому держался с
веками и тысячелетиями запросто, на дружеской ноге, но Ходжу
На-среддина такой срок повергал в уныние. Он привык считать
землю своим родным домом, а не случайным караван-сараем на
путях звездных странствований, и ему хотелось поскорее навести
в этом доме порядок. Пятьсот тысяч лет! Умственный взор его
терялся в этой необозримости...
А время шло к полуночи. Ходжа Насреддин попробовал вернуть
зведностранственного старца из его туманных парений к земле, к
тому делу, ради которого они сошлись в этой келье.
-- Чувствуя себя достаточно просветленным, о вещий
старец,-- заговорил он со всей возможной почтительностью,-- я
полагаю... позволяю себе, так сказать, дерзость, в расчете на
твое снисхождение... что теперь смог бы уразуметь, какой именно
помощи ты ждешь от меня? Осмелюсь добавить, что время позднее,
а минуты летят,-- поведай же мне свое дело.
Старец поник головою:
-- Дело это многотрудное...
-- Говори! Берусь исполнить, лишь бы оно не выходило за
пределы человеческих сил. Впрочем, если и выходит, но не
слишком далеко,-- я тоже исполню!
Глубоко вздохнув, старец начал свой рассказ:
-- В те дни, когда я ничего еще не знал о братстве
Молчащих и Постигающих, когда я был богат и вел мерзостный
образ жизни, предаваясь наслаждениям и различным порокам, когда
мне еще и в голову не приходило раздать все свое имущество
бедным, а самому остаться нагим и босым,-- в те дни, в числе
прочих богатств, я владел одним горным озером, находящимся
здесь, в Фергане. И вот однажды -- о черный день моей жизни! --
я проиграл это озеро в кости некоему Агабеку, соединяющему в
себе свирепость дракона и бессердечие паука. Завладев озером,
Агабек поселился на его берегу и обложил несчастных жителей
селения такими неслыханными поборами за воду для поливов, что
многие впали в бедность, а иные разорились совсем...
Скрытое рыдание перехватило голос старика, остановив на
минуту его речь. Он справился со своим волнением и продолжал:
-- Каждый год с наступлением весны ко мне бегут слухи о
свирепости и корыстолюбии этого человека. Я мучаюсь, проливаю
слезы, терзаюсь раскаянием, но исправить ничего не могу.
Подобно камню, висит на мне это зло, и когда я окончу земной
путь -- оно воспрепятствует моему переходу в иное, высшее
бытие, ибо дух человека не может считаться достигшим должной
степени совершенства, если на земле после него осталось
посеянное им и не исправленное...
-- Понимаю, понимаю! -- подхватил Ходжа На-среддин,
заметив, что старец расправляет крылья, готовясь опять
воспарить.-- Значит, я должен отобрать у Агабека это озеро? Ты
прав, многомудрый наставник,-- такой задачи я никогда бы не
смог для себя уяснить, не выслушав предварительно всех твоих
поучений. Слушай же: я никогда не видел этого Агабека, но
заранее тебе ручаюсь, что его доходы сильно уменьшатся в этом
году. Говори, где находится оно, твое озеро?
Старец молчал. В ночной тишине Ходжа Насреддин услышал
далекое пение полуночных петухов.
Последний, второй день старца окончился, его уста
сомкнулись до следующей весны, согласно обету.
-- Одно слово! -- в тревоге воскликнул Ходжа Насреддин.--
Одно только слово -- где? Старец молчал. Ходжа Насреддин не мог
скрыть досады:
-- На все нашлось у тебя время, достопочтенный старец: на
