сказал прохожий.
Ходжа Насреддин -- о великая радость! -- узнал голос
ростовщика Джафара.
Теперь Ходжа Насреддин не сомневался в своем спасении.
Только бы подольше искали...
Он кашлянул в мешке -- тихонько, чтобы не испугать
ростовщика.
-- Эге! Да здесь человек! -- воскликнул Джафар,
отскочив.
-- Конечно, человек,-- спокойно ответил Ходжа Насреддин,
изменив свой голос.-- А что в этом удивительного?
_ Как что удивительного? Зачем ты забрался в
мешок?
-- Значит, нужно, если забрался. Проходи своей дорогой и
не надоедай мне расспросами.
Ходжа Насреддин знал, что любопытство ростовщика теперь
возбуждено до крайности и он все равно
не уйдет.
-- Поистине, удивительное событие -- встретить на дороге
человека, сидящего в завязанном мешке! -- говорил ростовщик.--
Может быть, тебя посадили в
мешок насильно?
-- Насильно! -- усмехнулся Ходжа Насреддин.-- Стал бы я
платить шестьсот таньга за то, чтобы меня посадили в мешок
насильно!
-- Шестьсот таньга! За что же ты уплатил такие
деньги?
-- О прохожий, я тебе расскажу все, если ты пообещаешь,
выслушав, удалиться и не тревожить больше мой покой. Этот мешок
принадлежит одному арабу, живущему у нас в Бухаре, и обладает
чудесным свойством исцелять болезни и уродства. Хозяин дает его
на подержание, но за большие деньги и не всем. Я был хромым,
горбатым и кривым на один глаз, и вот я надумал жениться, и
отец моей невесты, дабы не огорчить ее взора созерцанием моих
уродств, повел меня к этому арабу, и я получил на подержание
мешок сроком на четыре часа, уплатив хозяину шестьсот таньга. А
так как этот мешок проявляет свои целебные свойства только
вблизи кладбища, то я и пришел после захода солнца сюда, к
старому Кар-шинскому кладбищу, вместе с отцом моей невесты,
который, завязав веревку на мешке, удалился, ибо присутствие
постороннего человека может испортить все дело. Араб, хозяин
мешка, предупредил меня -- как только я останусь один, ко мне
подлетят три джина, производя шум и звон своими медными
крыльями. И джины человеческими голосами спросят меня, где на
кладбище закопаны десять тысяч таньга, на что я должен ответить
им следующим таинственным заклинанием: "Тот, кто носит медный
щит, тот имеет медный лоб. На месте сокола сидит филин. О
джины, вы ищете там, где не прятали, поцелуйте за это под хвост
моего ишака!" Так оно в точности и случилось:
явились джины и спросили меня, где закопаны десять тысяч
таньга; услышав мой ответ, джины пришли в неописуемую ярость и
начали бить меня, а я, памятуя наставления араба, продолжал
кричать: "Тот, кто носит медный щит, тот имеет медный лоб,
поцелуйте под хвост моего ишака!" Потом джины подхватили мешок
и понесли куда-то... А дальше я ничего уже не помню, очнулся я
через два часа на том же самом месте вполне исцеленный -- мой
горб исчез, нога выпрямилась, и глаз прозрел, в чем я убедился,
глядя в дырочку, которую кто-то проделал в мешке еще до меня. И
теперь я досиживаю в мешке свой срок только потому, что деньги
все равно заплачены,-- не пропадать же им зря! Конечно, я
совершил ошибку: надо было сговориться с каким-нибудь
человеком, обладающим теми же уродствами; мы взяли бы мешок
пополам, просидели бы в нем по два часа, и наше исцеление
обошлось бы нам всего по триста таньга. Но сделанного не
вернешь: пусть пропадают мои деньги, самое главное, что я
все-таки исцелился.
Теперь, прохожий, ты знаешь все, сдержи свое обещание и
удались. Я немного ослаб после исцеления, мне трудно
разговаривать. Уже десятый человек пристает ко мне с
расспросами, я устал повторять всем одно и то же.
Ростовщик слушал с глубоким вниманием, прерывая иногда
рассказ Ходжи Насреддина возгласами удивления.
-- Послушай, о человек, сидящий в мешке! -- сказал
ростовщик.-- Мы оба можем извлечь пользу из нашей встречи. Ты
сожалеешь о том, что не сговорился заранее с каким-нибудь
человеком, обладающим такими же уродствами, чтобы взять мешок
на подержание пополам. Но тебе еще не поздно сговориться, ибо я
и есть как раз тот человек, который тебе нужен:
я горбат, хром на правую ногу и крив на один глаз. И я
охотно уплачу триста таньга за то, чтобы просидеть в мешке
оставшиеся два часа.
-- Ты, наверное, смеешься надо мной,-- ответил Ходжа
Насреддин.-- Может ли быть такое чудесное совпадение! Если ты
говоришь правду, то возблагодари аллаха за ниспослание тебе
столь счастливого случая! Я согласен, прохожий, но
предупреждаю, что я уплатил вперед и тебе тоже придется
уплатить вперед. В долг я не поверю.
-- Я уплачу вперед,-- сказал ростовщик, развязывая
веревку.-- Не будем терять времени, ибо минуты идут, а теперь
они принадлежат уже мне.
Вылезая из мешка. Ходжа Насреддин прикрыл рукавом халата
лицо. Но ростовщику некогда было разглядывать: он торопливо
считал деньги, сожалея о пролетающих минутах.
С кряхтением и стонами он залез в мешок, пригнул голову.
Ходжа Насреддин затянул веревку, отбежал и притаился в
тени за деревом.
Он успел как раз вовремя. Со стороны кладбища послышалась
громкая ругань стражников. Сначала из пролома в кладбищенском
заборе выползли на дорогу их длинные тени, затем и сами они
показались, отражая луну медью своих щитов.
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ШЕСТАЯ
-- Эй ты, бродяга! -- кричали стражники, толкая мешок
ногами, причем оружие их лязгало и звенело, что вполне могло
сойти за шум, производимый медными крыльями.-- Мы обшарили все
кладбище и ничего не нашли. Говори, о сын греха, где закопаны
десять тысяч таньга?
Ростовщик твердо помнил таинственное заклинание.
-- Тот, кто носит медный щит, тот имеет медный лоб,--
ответил он из мешка.-- На месте сокола сидит филин. О джины, вы
ищете там, где не прятали, поцелуйте за это под хвост моего
ишака!
Услышав такие слова, стражники пришли в неописуемую
ярость.
-- Ты обманул нас, подобный зловонному псу, и ты еще
называешь нас дураками!* Смотрите, смотрите, он извалял в пыли
весь мешок, значит, он катался и кувыркался по дороге в надежде
освободиться, пока мы, раздирая в кровь руки, трудились на
кладбище! Ты жестоко поплатишься за свой обман, о гнусное
порождение лисицы!
Они обрушили на мешок град тяжелых ударов, не
удовольствовавшись этим, они поочередно сплясали на мешке в
своих подкованных сапогах. А ростовщик, следуя наставлениям
Ходжи Насреддина, беспрерывно кричал: "Кто носит медный щит,
тот имеет медный лоб!.." -- чем довел стражников до полного
исступления. Жалея, что им не дозволено самим расправиться с
преступником, они подхватили мешок и потащили к водоему.
Ходжа Насреддин вышел из своего укрытия на дорогу, обмыл в
арыке лицо, сбросил халат, открыв ночному ветру широкую грудь.
Как радостно и легко было ему сейчас, когда черное дыхание
смерти пронеслось, не опалив его! Он отошел в сторону,
расстелил халат, подложил камень под голову и лег,-- он устал в
душном и тесном мешке, он хотел отдохнуть. В густых вершинах
шумел ветер, плыли в небесном океане золотые сонмы звезд,
журчала вода в арыке; все это было Ходже Насреддину в десять
раз милее и ближе, чем раньше. "Да! В мире слишком много
хорошего, чтобы я согласился когда-нибудь умереть, если бы даже
мне твердо пообещали рай; ведь там можно взбеситься от скуки,
сидя вечно и бесконечно под одним и тем же деревом, в окружении
одних и тех же гурий".
* Арабское слово "джин" означает "злой дух". В узбекском
языке имеется слово "джины", означающее буквально "одержимый
злым духом". Употребляется в смысле бесноватый, сумасшедший,
помешанный, полоумный и, наконец, просто дурак. (Примеч.
автора.)
Так он думал, лежа под звездами на теплой земле, чутко
прислушиваясь к неумирающей и никогда не засыпающей жизни:
стучало сердце в его груди, вскрикивал ночным голосом филин на
кладбище, кто-то тихонько и осторожно пробирался через кусты --
наверно, еж; пряно пахла увядающая трава, и вся ночь была
наполнена какой-то затаенной возней, непонятными шорохами,
ползанием и шуршанием. Мир жил и дышал -- широкий, равно
открытый для всех, принимающий с одинаковым гостеприимством в
свои безграничные просторы и муравья, и птицу, и человека, и
требующий от них лишь одного -- не употреблять во зло
оказанного им привета и доверия. Хозяин с позором изгоняет
гостя, который за праздничным столом, воспользовавшись общим
весельем, начинает шарить по карманам других гостей; точно так
же изгонялся из веселого и радостного мира гнусный ростовщик,
вполне подобный этому вору. Ходжа Насреддин не испытывал ни
малейшей жалости к нему, да и как можно пожалеть того, кто
исчезновением своим облегчит жизнь-тысячам и тысячам других
людей! Ходжа Насреддин сожалел лишь о том, что ростовщик -- не
единственный и не последний злодей на земле; о, если бы можно
было собрать в один мешок всех эмиров, сановников, мулл и
ростовщиков и утопить их сразу в священном водоеме шейха
Ахмеда, чтобы они своим вредоносным дыханием не сушили весенних
цветов на деревьях, чтобы звоном своих денег, лживыми
проповедями и лязгом мечей не заглушали они птичьего щебета,
чтобы не мешали они людям наслаждаться красотой мира и достойно
выполнять свое главное дело на земле -- быть всегда и во всем
счастливыми!
Тем временем стражники, боясь опоздать, все убыстряли и
убыстряли шаги, наконец -- пустились бегом. Ростовщик, трясясь
и подпрыгивая в мешке, смирно ждал конца своего необычайного
путешествия; он слышал лязг оружия, шорох камней под ногами
стражников и удивлялся тому, что могучие джины не поднимаются в
воздух, а бегут, распустив совком свои медные крылья и чертя
ими по земле, как делают это молодые петухи, гоняясь за курами.
Но вот вдали послышался какой-то гул, напоминающий отдаленный
рев горного потока, и ростовщик сначала подумал, что джины
затащили его куда-то в горы, может быть к своей обители Хан
Тенгри -- Вершине Духов. Но вскоре он стал различать отдельные
голоса и убедился, что попал в ночное многолюдное сборище; судя
по шуму, здесь были тысячи людей, как на базаре, но с каких это
пор базары в Бухаре начали торговать по ночам? Вдруг он
почувствовал, что возносится вверх: ага, значит, джины решили
все-таки подняться на воздух. Откуда мог он знать, что
стражники в это время всходили по лестнице на помост? Взойдя,
они сбросили мешок, он рухнул, доски вздрогнули и загремели под
ним. Ростовщик охнул и крякнул.
-- Эй вы, джины! -- не выдержал он.-- Если вы будете так
швырять мешок, то изуродуете меня еще больше, в то время как
вам надлежит сделать обратное!
В ответ он получил яростный пинок:
-- Ты сейчас найдешь свое исцеление, о сын греха, на дне
водоема святого Ахмеда.
Эти слова привели ростовщика в полное недоумение: при чем
здесь водоем святого Ахмеда? Недоумение ростовщика перешло в
изумление, когда он услышал над мешком голос своего старинного
приятеля (ростовщик мог бы поклясться в этом!), почтенного
Арсланбека, начальника дворцовой стражи и войска. Мысли в
голове ростовщика пошли кувырком: откуда взялся вдруг
Арсланбек, почему ругает он джинов за то, что они задержались в
пути, и почему джины, отвечая ему, трепещут от страха и
раболепия; ведь не может быть, чтобы Арсланбек занимал
одновременно должность главного джина! И как следует теперь
поступить -- промолчать или окликнуть его? Так как на этот счет
