подпитывается.
Таким образом, ты привязал свой грех на физический план,
материализовал некогда возникшую только в тебе его
энергетическую конфигурацию: обронил его и спотыкаешься.
Но это если ты высказал грех простому человеку, а если же
ты "обронил" свой грех в душу невежества, то оно только
обрадуется этому и обязательно использует его в наказание твое,
в торжество зла по Божей Милости, но все-таки во твое благо,
ибо невежество: если оно само накажет тебя, а значит --
сотворит зло, а значит -- сотворит свой грех, то все равно,
когда-то, но это невежество будет наказано Господом за свой
грех, также и за наказание безвинного..."Словеса невежества,
обращенные к тебе, отведи от меня, все дела и помыслы,
направленные на меня из лона черных магов, колдунов,
наговорщиков во горе и печаль мои, во истязание моего тела и
души, во смерть мою, отведи все это зло и невежество, Божья
Мать, защитница моя, отведи в преисподнюю, не слушай более
черных магов, колдунов и наговорщиков против меня..." --
договорил про себя Юра...
И случилось неожиданное: то напряжение, то чувство
соприкосновения с иконой у Божива исчезло, словно образовалась
пропасть, провал между ним и иконой, и Божив насторожился и
даже немного испугался этого.
"Я что-то не так сказал?" -- снова мысленно обратился
Божив к иконе.
И в следующее мгновение Юра едва удержался на ногах,
потому что незримая сила его потянула к иконе, увлекла так
резко и неожиданно, что он пошатнулся вперед, и тогда Божив
стал усердно креститься, а его душу, чувства и помыслы с
невероятным устремлением будто уносило в бездонную космическую
глубину иконы.
И теперь случилось такое, от чего Божив молниеносно
припомнил ту, своеобразную "тайную вечерю" с Остапом
Моисеевичем и Купсиком, ибо Купсик в единый момент будто
надломился от иконы, отшатнулся от нее и не замедлил
раствориться в толпе, покидая храм.
"Вы, Купсик, рог от дьявола, надломленный, вас отведет
Божья Мать", -- вспомнились Боживу его гадальные слова, его
предсказание.
* Часть седьмая ПОЧЕРКОМ ИЗИДЫ *
Это принадлежит...
Пришел Божив, и Надежда Михайловна озабоченно посмотрела
ему в глаза в прихожей, она очень уважала его и всегда верила
ему, но сегодня ей очень хотелось, чтобы он ошибся...
Им никак не удавалось, и Боживу, и Надежде Михайловне,
остаться наедине, чтобы переговорить: ведь Наташа слышала
разговор, их телефонный разговор, неотступно находилась рядом с
ними в этот вечер.
И мама Сережи Истины, и Юра переглядывались, долго
переглядывались, и им неуютно было чувствовать себя
заговорщиками.
А Наташа сама себя ощущала третьим лицом, но уйти в
соседнюю комнату была не в силах, а может, и ушла бы, да Сабина
уже спала, а предлог тоже отойти ко сну был гораздо
мучительнее, нежели остаться здесь, среди безмолвного разговора
о ней, который она улавливала в переглядах Надежды Михайловны и
Божива: к чему уходить и неминуемо прислушиваться, лучше уж
честно присутствовать рядом, все-таки определила для себя
Наташа.
Шло обычное чаепитие и разговоры о предметах и действиях.
Надежда Михайловна всегда была честным человеком, и для
нее всегда означало слово "скрывать" -- значит убивать! Да!..
Что ты скрыл, то убил...
Ты убил движение, ибо, скрывая, ты удерживаешь, а кто
вправе убить движение? Никто, даже Господь, ибо Господь сам
суть движение, разве может Господь убить сам себя, не был бы он
тогда Богом, а убийцей, а значит, человек скрывающий есть
убийца, он покушается на Бога, и его надо судить, и наказание
неминуемо.
Есть одно на свете, чего не может сотворить даже Господь,
единственное и незыблемое: Бог не может убить сам себя, а
значит, скрыть, остановить... движение. Надежда Михайловна не
выдержала.
-- Наташа, -- сказала она, проговорила внезапно посреди
словесной замусоренности вечера, и ее обращение прозвучало как
готовность к наведению порядка, она больше не хотела
отворачиваться, когда Наташа смотрела ей в глаза. -- Наташа, --
повторила она еще раз в пространстве молчания, когда приумолк и
Божив, Надежда Михайловна была философом и, может быть даже,
одним из тех единственных философов, которые верили в то, что
говорили и писали.
Несколько секунд после отзвучавшего "Наташа" даже тишина
молчала, даже она прислушалась.
-- Да, -- прозвучал коротко голос Наташи.
-- Но ты же была дома, -- медленно подбирая слова, будто
предлагая вернуться к такому необходимому и здравомыслящему,
устоявшемуся и правильному "нет", сказала Надежда Михайловна.
-- Да, -- снова ответила Наташа.
Божив молчал, он еще многое не усвоил из уроков Истины, но
из его дневников теперь для Юры обозначилось одно: молчи, и
слушай, и жди, когда предложат слушать тебя.
-- А как же ты могла... -- заговорила было Надежда
Михайловна, но осеклась, ибо в единый момент поняла не
имеющееся право свое на такой вопрос.
-- Могла, -- не подыскивая слов, ответила Наташа, даже не
пытаясь как-то защищаться.
-- Ты сегодня видела Сережу? -- наконец-то проговорил
Божив, отодвинутый, отшрихованный молчанием.
-- Сережа не узнал меня, -- ответила Наташа.
-- Наташа, где ты его видела? -- серьезно сказал Надежда
Михайловна.
-- Он работает в кинотеатре.
-- Наташечка, там сейчас работает Юра.
-- Я знаю, и Сережа тоже.
-- Надежда Михайловна, -- вмешался Юра, -- Наташа просто
устала.
-- Да, я устала. Я и в самом деле устала, Надежда
Михайловна. Извините, Юра, я пойду прилягу.
Наташа ушла к себе в комнату.
Юра и Надежда Михайловна некоторое время сидели молча.
-- Ты знаешь, Юра, -- заговорила Надежда Михайловна, -- а
ведь Наташа не больна, и она вовсе не устала... умом, ты
понимаешь, о чем я говорю.
-- Да, конечно, Надежда Михайловна.
-- И эта "Сказка о любви", -- как бы рассуждая вслух,
сказала Надежда Михайловна задумчиво.
-- А что значит "Сказка о любви"? -- поинтересовался
Божив.
Но тут неожиданно раздался телефонный звонок, и Надежда
Михайловна сняла трубку.
-- Алло, -- сказала она.
-- Алло, Надя, добрый вечер, это Алексей, у меня мало
времени. Завтра с утра созвонимся и встретимся, ты не
возражаешь? Слушай Алексей, -- взволновалась Надежда
Михайловна, -- завтра само собой, скажи одно ... рукопись?!
-- Да. Это принадлежит Сереже.
Смерть?
В эту ночь Божив долго не мог уснуть: он медитировал,
выполняя астральное дыхание.
Именно сегодня Юра понял одну закономерность -- астральное
дыхание нельзя делать непосредственно перед сном: энергетика
должна уложиться, а для этого требуется определенный промежуток
времени, чтобы освоить ее, должна наступить энергетическая
осмысленность.
Ранее Божив всегда выполнял это дыхание за час, полтора до
сна, и теперь ему стало ясно, необходимо, выполнив дыхание,
забыть о нем, а это нелегко дается человеку за короткий
промежуток времени. Час, полтора -- подходящий отрезок.
Сегодня Юра, основываясь на дневниках Истины, твердо решил
выйти в Астрал, он просто подумал об этом уверенно и постарался
не привязываться к этой мысли, забыть о ней, осуществил
установку.
Долго, вперемежку с медитациями на диване, он плавно ходил
по комнате взад и вперед, словно проплывая среди земных форм,
ни в чем не сдерживая свои мысли, чувства, ощущения, свое
физическое тело воспринимая как телесную одежду.
Он смотрел как бы со стороны на свои мысли и чувства, все
шумы, если таковые доносились с улицы, Юра слышал как некую
бесформенную энергетическую массу, и он совершенно не осознавал
ее.
Не задумываясь для чего, по первому желанию он прикасался
к предметам своей комнаты, и в сознании своем находил их
объемную предметность иллюзорной.
Божив, словно некая мысль, главенствующая, умеющая мыслить
самостоятельно, осмысливал пространство комнаты так, будто это
он размыслился вокруг: и шкаф, и люстра и стол, и кресло --
все, что находилось в комнате, было взмыслено Боживым, это был
он сам.
Таким образом Юра осваивал свободу прикосновения,
нарабатывал астральное состояние. Немало времени он уделил и
рассмотрению своих астральных рук.
Закрыв глаза и расслабившись в кресле, Юра воображал свои
земные руки и выполнял ими различные движения, ощущал ими
всевозможные поверхности, открыл глаза и ощупывал астральными
руками различные отдаленные предметы.
Божив знал, что видение астральных рук и умение
манипулировать ими одна из важных наработок свободы
прикосновений в подготовке к выходу в Астрал.
Немало Юра уделил внимания своим энергетическим отрывам от
земного тела -- самостоятельности воображения: продолжая сидеть
в кресле, Юра кувыркался вперед и назад, делая полные обороты в
своем видении, также вращался по кругу, вправо или влево.
Потом Божив лег на диван на спину и основательно
расслабился, ни единая его мысль не имела напряжения, труднее
всего всегда оказывалось расслаблять глаза.
Юра ушел в позвоночник: "Я -- позвоночник, я не есть это
тело", -- взмыслил он установку про себя. Как бы отталкиваясь
от самого донышка объема земных своих ног, Юра начал как бы
ужиматься к темечку, подтягиваться через весь объем своего
земного тела, и те части тела, в которых уже не было его
ощущений и мыслей, он просто забывал, их больше не было для
него, они словно растворялись, будто никогда и не существовали
в его сознании.
Одновременно его внутренний взгляд, остановленный,
улавливал всевозможные красочные образы, они были объемны и
настоящи, и воображение Божива разглядывало их со всех сторон,
и также одновременно Юра смедитировал свой слух в темечке, он
как бы слушал темечко и возникающий в нем ветер.
И вдруг, в одно единое мгновение Божив осознал себя только
внутри своего земного тела, в этот момент он абсолютно забыл
все на свете, там, за поверхностью его земного тела, которое он
теперь воспринимал как некий энергетический объем, Божив не мог
помыслить о пространстве, а тем более о каких-либо предметах в
его просторах, не ведал он, где находится в это время, напрочь
он забыл о мире, точно его и не было, так же забыл, как он
забывал части своего земного тела, подтягиваясь к темечку.
Рельефно вычерчивая позвоночник, Юра стал пытаться
отделиться от своего тела, он продолжал вслушиваться в
нарастание взветренного шума, и в конце концов, он стал этим
взветренным шумом, и словно вспыхнул ветром весь объем его
земного тела, и теперь Юра стал как бы бесформенным, вытянутым
сгустком ветра, который еще ко всему был самим воплощением
некоего необъяснимого гула.
Так продолжалось недолго. Полностью осознавая самого себя,
Божив силился, возмутительно желал выхода в Астрал! Во
мгновение ветреный сгусток, ожесточенно колеблющийся и
вибрирующий, с гулким шумом рванулся с места, но тут же
возвратился обратно, и Юра снова вначале ощутил себя внутри
объема земного тела и потом, сколько ни пробовал, не смог
повторить выхода.
"В момент выхода нельзя желать самого выхода, --
вспомнилось ему из дневника Истины. -- Само желание выхода в
Астрал это самая коварная, но последняя привязка к физическому
плану.
Дальше ожидает страх, и лишь потом восторг картинной
галлереи Астрала".
"Какое растворение всего, какой невероятный полет
