только что пришла, ты адреса их записала?... Ой, ну а что же
ты... Да... Понятно... Ну ты же пойми, Светочка... Светлана
Львовна, не перебивай меня, я сейчас, мальчики, еще два слова,
да нет, это я не тебе, это у нас гости... -- Ветистова
разговаривала по телефону с полчаса, не меньше, время от
времени выкрикивая в мою с Игорем сторону: "Я сейчас, мальчики,
еще два слова, три минутки, и все, очень важное дело!" И я
все-таки почувствовал себя весьма счастливым, когда Ветистова в
одно, действительно, прекрасное, мгновение наспех бросила
телефонную трубку на аппарат и, окутанная ворохом совершенно
непонятных объяснений в мою сторону, извиняясь через слово,
медленно отступила в прихожую, и вскоре ее хохочущий голос
будто захлопнула входная дверь в какой-то банке, и он перестал
быть слышен, это Ветистова все-таки ушла из дома.
-- Дела, -- сказал Игорь.
-- Суета, -- добавил я.
-- Что? -- не расслышавши моего слова, спросил Золотов.
-- Я говорю, замечательная у вас жена, Игорь.
-- Да, с женой мне повезло, у нее такой нюх на поэзию, она
мои стихи сразу вычислила, ко лбу книжку приложила и тут же
определила: "Самые лучшие стихи в сборнике твои, Игорь". А я
верю ей, как себе, -- похвалился Золотов, -- ну, ладно, на чем
мы там остановились?
Я снова открыл сборник, отложенный на время в сторону, и
сказал:
-- К сожалению, у меня очень мало времени, поэтому в
подробности вдаваться не буду, но чтобы все ваши невзгоды
рассеялись, Игорь, вам надлежит в первой строке третьего
стихотворения в слове "передам" вписать перед последней буквой
"м", только обязательно ручкой, от руки, букву "е", во второй
строке букву "е" в слове "все" заменить на букву "е".
-- И все?... -- удивился Золотов, -- но это я всего лишь
исправлю опечатки, и потом... книжку портить... -- Но все-таки
Золотов решился поверить мне, и вскоре мы распрощались.
* Часть шестая ПАРАЛЛЕЛИ ВРЕМЕНИ *
Почему?
Когда Наташа, так неожиданно для Божива, ушла от здания
роддома, наспех, но заботливо попрощавшись и с Викой, и
Оксанкой, ушла, как она объяснила, по неотложным делам, она
безотлагательно направилась в Лесной поселок. За все это время,
пока она проживала у Сережи, ни разу Наташа не выбиралась в
свой родной уголок, она абсолютно не помнила, откуда она пришла
в квартиру к Истине, и на все расспросы об ее отношениях с ним,
будь то Сережина мама или же узкий круг знакомых теперь ей лиц,
она всегда отвечала однозначно: "Я не могу вам об этом
говорить, мне трудно объяснить".
И вскоре окружающие ее люди перестали докучать
расспросами: Сережина мама, как воспитанный, порядочный
человек, не могла не верить Наташе, и всего лишь однажды она
произнесла: "Когда-нибудь, если сможешь, расскажешь сама,
доченька..." Она приняла ее такой, как она есть.
Вскоре все упоминания о таинственном приходе Наташи
улеглись.
Наташа не чувствовала себя подкидышем, и одно лишь только
помнила она, как детское сновидение: она когда-то умерла, но
пробел между смертью и сегодняшей жизнью Наташа никак не могла
восстановить в своем сознании, и это ее беспокоило, и часто ее
насиженная грусть у окна в Сережиной квартире уводила ее
воображение в прошлую жизнь, в которой последние времена
означались всего лишь пунктирами памяти.
Много раз пыталась Наташа вдуматься в расстояние между
пунктирами, и сердцем она чувствовала, что эти расстояния не
опустошенные, она все больше понимала, что они не поддаются
воспоминанию, что они словно сами по себе живы и скорее могут
вспомнить Наташу, нежели она их.
И теперь Наташа уверенно направлялась в свою родовую
обитель в той замысловато-необъяснимой жизни.
Нет. Объяснить себе она никак не могла: почему столько
времени не решалась, а скорее даже не возникла у нее
потребность определиться в этой неприкосновенности -- она
просто думала, словно рассматривая все издалека, и лишь только
теперь ей захотелось принять в этом участие, участие в своих
воспоминаниях.
И что ее заставляло, сейчас Наташа не объясняла себе, как
не может никто объяснить на свете, как он засыпает каждую ночь,
когда он переходит за границу яви.
На троллейбусной остановке маршрута номер девять Наташа
уже стояла минут пять, размышляя о своих намерениях.
Возле нее находились еще несколько человек: какой-то
военный паренек, цыганка и супруги -- лет сорока пяти на вид.
И все, и вокруг, на всем обозримом протяжении не было
больше ни души, даже машины куда-то запропастились, шоссе
пустовало. И вдруг, первым это явление заметил военный паренек.
-- Смотрите, смотрите! -- восторжествовал он и принялся
тыкать указательным пальцем вытянутой руки в сторону от
остановки, взбудораживая всех вокруг.
-- Ну и что, серебристая машина, -- спокойно произнес
мужчина из супружеской пары.
-- Спортивный автомобиль, но каплеобразной формы, --
поддакнула его жена.
-- Да нет же, -- не успокаивался парень, -- я же с самого
начала, как он появился, увидел его, он упал с неба, там,
вдалеке, на шоссе.
-- Да вы что, с ума спятили, какой же это автомобиль, --
раскричалась цыганка, -- у него даже колес нет!
-- Он парит над шоссе, -- воскликнул военный.
-- А может, это реактивный самолет, -- недоверчиво
проговорила супруга.
-- Черт побери, он медленно приближается к нам, --
забеспокоился супруг. Наташа стояла молча, ничего не соображая.
В эти мгновения говорливой переклички пассажиров на
остановке она силилась, но совершенно не могла припомнить,
откуда и как она оказалась на этом месте, она просто понимала,
что она человек и что вокруг нее люди уже объяты паникой, она
абсолютно спокойно воспринимала необъяснимое приближение
серебристой каплеобразной формы по шоссе.
И вот эта серебристая необъяснимость остановилась, плавно
зависла в двадцати сантиметрах от поверхности шоссе поодаль от
суматошной кучки людей.
Теперь пассажиры приумолкли, и похоже было, что они тоже
ничего не помнят, как и Наташа.
Вскоре сквозь зеркально-серебристую поверхность
каплеобразой формы словно просочились два фиолетовых существа.
Они были почти прозрачными. Полностью повторяя очертания
тела человека, существа стояли сейчас друг подле друга.
Затем они взметнули фиолетовые руки к небу, и серебристая
каплеобразная форма вздрогнула, будто сгусток ртути, и начала
медленно принимать другую видимость: вскоре на ее месте
оказался серебристый столб, а поверх него, на уровне голов
фиолетовых существ, сформировался увесистый металлический шар.
Одно фиолетовое существо шагнуло к шару, прислонило свои
ладони к нему и тут же растворилось, другое же существо сделало
знак кучке пассажиров последовать примеру первого существа.
И пассажиры, будто примагниченные притяжением этого шара,
медленно, один за другим зашагали в его сторону. Вначале
приложила свои ладони цыганка и тут же растворилась, затем
проделали предложенное муж и жена, и их тоже не стало,
последним исчез военный паренек, но он слегка поколебался перед
тем как приложить свои ладони. Оставалась Наташа.
Фиолетовое существо сделало ей знак стоять на месте. Затем
оно снова взметнуло фиолетовые руки к небу, и перед ним вновь
образовалась серебристая капля.
Теперь существо жестами обратилось к Наташе и предложило
приблизиться к нему. Наташа незамедлительно подошла, но не
остановилась, а шагнула прямо в эту серебристую форму и
растворилась в ней...
... Солнечные зайчики густо облепливали дом в глубине
двора, расположенный среди ветвистых фруктовых деревьев,
шелестящая зелень навевала прохладу, площадь у калитки была
пустынна, это была огромная знакомая площадь.
На другом ее конце колонно высился кинотеатр, но вокруг не
было ни души.
Наташа стояла у калитки на цыпочках и смотрела поверх нее
во двор, в знакомый двор. Неожиданно на крыльцо дома вышла
знакомая женщина, Наташа тут же узнала ее.
-- Мама! -- сдавленно выкрикнула она, и женщина обернулась
на зов. Мама смотрела в строну калитки, что-то ропотно шептала
и крестилась.
-- Наташа! -- наконец-таки крикнула она, ноги ее
подкашивались и заплетались. -- Доченька моя, доченька! --
наговаривала женщина, одержимо приближаясь к заветной калитке.
-- Ты же умерла, доченька, Наташечка. -- Наташа испугалась,
точно была мертвой не она, а ее мама, приближающаяся к ней.
Тайная вечеря
-- Пойдем со мной!
-- В чем дело? Куда вы меня тащите?
-- Пойдем, я тебе сказал, -- обозленно прошипел какой-то
мужчина, схвативший Божива за руку, в самом центре города,
когда Юра возвращался из кинопроката.
Надвигался глубокий вечер.
Юра уже мысленно пожалел, что так надолго задержался у
фильмокартотеки с тематическим планом.
Мужчина был не выше Божива по росту, но крепким
невероятно, и поэтому он повиновался его стальной крюкастой
руке и последовал молча за ним.
Божив уже узнал его и, может еще поэтому, не
сопротивлялся. Так они прошагали метров пятьдесят до поворота в
темный, словно ожидающий крика, квартал.
Теперь мужчина увлек Божива в онемевшую подворотню,
каблуки зацокали по бетону так, будто подворотня ожила и от
ужаса заклацала зубами.
Боживу не хотелось идти, но он шел, потому что не хотел
выказывать трусость, и он понимал, что эти его шаги, и даже не
исключено, что сразу же там, в глубине двора, окажутся
последними в этом городе, в мире.
Юра давно ожидал чего-нибудь подобного, но память
подсказывала ему, что только трусость может победить человека,
и больше никто.
Божив был уверен, что его не оставят в покое, потому что
он уже сказал свое слово. Говорить может каждый, но слушать...
В глубине двора, в тесноте темноты Божив отдернул свою руку, и
ему это удалось, но он вовсе не кинулся бежать, хотя все
обстоятельства позволяли ему это сделать, и теперь он увидел,
точнее разглядел, как его пленитель слегка суетнулся в его
сторону, но успокоился: Юра бесстрашно, как вкопанный стоял на
месте.
-- Что ты намерен делать, Купсик? -- хладнокровно спросил
Юра.
-- Васильев, -- ответил мужчина.
-- Что?
-- Моя фамилия Васильев, уважаемый Юрий Сергеевич.
-- С каких это пор я стал уважаемым?
-- С тех пор, как вы укокошили художника, -- и Купсик
постучал в какую-то дверь впереди. Сейчас же скрипнула темнота,
широкое лезвие света полоснуло рядом с Боживым.
-- Привел? -- спросили Купсика из-за приоткрытой двери.
-- Да, -- коротко ответил тот.
Дверь во мгновение распахнулась настежь -- это Купсик
отдернул ее за ручку.
В небольшом коридоре с невысоким потолком никого не
оказалось, когда после предложения Купсика Божив проследовал за
ним внутрь помещения.
В крохотной комнате в плетеном деревянном кресле сидел
человек, и Божив незамедлительно узнал его.
-- Добрый вечер, -- обратился тот к Юре с какой-то
приторной, но взволнованной лаской в голосе.
-- Здравствуйте, Остап Моисеевич, -- прицелившись всем
своим вниманием, ответил Божив этому человеку.
А прицелился Юра прямо в глаза Остапу Моисеевичу, который,
не обращая внимания на отношение к нему вошедшего, рукавом
пиджака протер по своему носу, и на рукаве осталась тонкая
влажная полоска.
-- У вас насморк, Остап Моисеевич? -- попытался съязвить
Юра, чтобы этим самым подчеркнуть свое спокойствие и готовность
