даже полдень на Урании вряд ли ясней земного зимнего вечера. Правда, потоп
закончился, из двух миллионов тонн в пламени и пару вознесенной воды
больше полутора миллионов по внезапно сотворенным рекам и ручьям излились
в котлован будущего Института Мирового Вакуума. Образовалось глубокое
озеро длиной с километр и шириной метров в двести. На берегах этого озера
не будут расти деревья и травы, его не заселят рыбы, даже птицы,
завезенные на Уранию, стараются летать в стороне. Оно мертво и останется
мертвым. Энергетики утверждают, что вода, восстановленная из сгущенной, по
структуре аномальна: не образует нужных разновидностей льда, плохой
растворитель, не утоляет жажды и вообще, чтобы она снова стала
обыкновенной водой, нужна почти такая же технологическая обработка, какая
потребовалась, чтобы сгустить первичную воду в сто тысяч раз. Литр
сгущенной воды, это известно из школьного учебника, весит сто тонн. Между
прочим, вода, месяц назад огненным вулканом взметнувшаяся над Уранией, по
заводскому сертификату, я сам его видел, была сгущена даже в сто тридцать
тысяч раз.
Чарли остановился на краю котлована. Внизу, в бледном свете
полускрываемой облаками Мардеки, расплавленным металлом поблескивала
водная гладь. Я залюбовался мертвым озером. Оно все же было красиво.
- Помнишь? - спросил Чарли.
Я помнил. И до самой смерти сохраню в моей памяти эту картину еще
никем не виданного чудовищного взрыва. Мы с Чарли одновременно выскочили
из наших лабораторий, мы бежали бок о бок к энергостанции. А впереди
взметывалось нечто напоминающее вулкан. Не пар, не исполинских размеров
гейзер, как, вероятно, сочли на Земле, когда пришло известие о несчастье.
Это было пламя, странное пламя: сине-фиолетовое, бурное, пышущее диким
жаром. Вода, ставшая вдруг огнем, - таким мы увидели взрыв. И водяные
тучи, быстро затянувшие всю планету, были поначалу не тучами, а дымом.
Повелитель Демонов клялся потом, что ощущал ноздрями гарь, даже видел в
воздухе хлопья копоти.
Так это или нет, проверить трудно, хлынувший после взрыва ливень
вычистил все окрестности энергостанции. Мы с Чарли умчались от ливня, он
едва не смыл нас в провал котлована. А в это время Павел Ковальский, мой
помощник, катался по полу лаборатории, отчаянно борясь с удушьем. Я
возвратился слишком поздно, чтобы спасти его, он умер у меня на руках.
Никогда себе этого не прощу!
- Ты должен предупредить Жанну о приезде Роя Васильева, - сказал
Чарли. - Я мог бы и сам поговорить с ней, но лучше это сделать тебе.
- Развернуть перед Жанной программу ответов на возможные вопросы
следователя? - хмуро уточнил я.
- Чепуха, Эдик! Жанна не всегда способна отделить важное от пустяков.
Она слишком пристрастна. Это может ввести Роя в заблуждение. Он ведь не
очень разбирается в жизни на Урании. Будем помогать ему, а не запутывать
пустяками.
- По-твоему, взаимоотношения Павла и Жанны - пустяки?
- Прямое касательство к взрыву и гибели Павла они вряд ли имеют. Или
ты думаешь иначе?
- Я ничего не думаю, Чарли. В моей голове нет ни одной дельной мысли.
- Тогда поразмысли о моей гипотезе взрыва. Положи ее в основу своих
рассуждений и независимо от меня рассмотри возможные следствия. Без этого
тайны не раскрыть.
Я промолчал. Чарли не догадывался, что с первой минуты несчастья я
пришел именно к тому, что он называл своей гипотезой взрыва, и что для
меня это вовсе уже не гипотеза, а неопровергаемая истина. И что из нее
следуют выводы, о которых он и помыслить не способен и которые терзают мою
душу неутихающим отчаянием. Он говорил о тайне. Тайны не было. Была
действительность, до дрожи ясная, до исступления безысходная. Ровно месяц
я бьюсь головой о стену, чтобы предотвратить новое несчастье. Я мог
рассказать ему об этом. Он мог все понять. Но помочь он не мог. Вероятней
другое - он помешал бы мне искать выход. Он имел на это право и
воспользовался бы своим правом. Я вынужден был молчать.
- И еще одно, друг мой Эдик, - сказал Чарли, когда мы подошли к моей
лаборатории. - Повелитель Демонов вчера работал с Жанной, она принесла
изготовленные ею пластинки для сепараторов молекул. Он позвонил мне
вечером очень обрадованный. Пластинки отличного качества, но обрадовали не
они, а сама Жанна. Она оправилась от потрясения, выглядела сносно,
говорила если и не весело, то без скорби. В общем, опасения, что она не
переживет гибели Павла, можно считать неосновательными. Значит, не надо
бояться, что любое упоминание о Павле вызовет новый взрыв отчаяния.
Молодой организм берет свое не только на Земле, но и на Урании, не так ли?
Учти это, когда будешь касаться весьма болезненных для нее вещей. Почему
ты молчишь?
- Учту все, - пообещал я.
Говорят, последняя капля переполняет чашу терпения. Я чувствовал себя
чашей, в которую слишком много налили. Я готов был пролиться -
какой-нибудь безобразной вспышкой гнева, каким-нибудь нелепым поступком.
Входя в лабораторию, я впервые понял, почему Антон в ярости бьет кулаком
по приборам. Но мои приборы работали исправно, кулачная расправа с
безукоризненными механизмами не дала бы выхода раздражению. "Возьми себя в
руки", - приказал я себе. Эту странную формулу успокоения - "взять себя в
руки" - внушил мне Павел. Сам он знал только одно душевное состояние -
вдохновение, был то исступленно, то просто восторженно озаренным. Иным я
его не видел. А мне он со смехом советовал: "Остановись, Эдуард, ты уже
готов выпрыгнуть из себя!" И я брал себя в руки, то есть присаживался на
стол или подоконник, минуту молчал, две минуты бормотал что-нибудь
песенное - и неистовство утихало, гнев усмирялся.
- Возьми себя в руки, Эдуард, - вслух сказал я себе, сел в кресло и
закрыл глаза.
Меня стало клонить ко сну. Я не спал уже пятые сутки.
- Ты меня звал, Эдик? - услышал я голос Жанны и открыл глаза. Жанна
хмуро глядела со стереоэкрана.
- Приходи, - сказал я. - Или я к тебе приду. Нужно поговорить.
- Жди. - Экран погас.
Надо было быстро подготовиться к ее приходу. Я задал аппаратам код ее
психополя, проверил точность настройки. Жанна вошла, когда я подгонял
программу командного устройства.
- Брось! - приказала Жанна. - Мне надоела роль подопытного кролика.
Садись, Эдуард.
- Все мы теперь подопытные кролики, Жанна, - возразил я, но отошел от
механизмов.
Она внимательно осматривала меня. То же делал и я: выискивал в ее
лице, фигуре, движениях, в звуках ее голоса что-либо неизвестное. Жанна
сидела в кресле - похудевшая, побледневшая, усталая. Нового в этом не
было, она и раньше бывала такой - не все эксперименты проходили удачно,
результат каждого отчетливо выпечатывался на ней. Но в каком бы физическом
и духовном состоянии она ни была, Жанна оставалась красивой.
Красивой она была и сейчас, измученная, почти больная. Я привык
доверять прозорливости Антона. То, что он сказал об улучшившемся состоянии
Жанны, тревожило. Ни он, ни Чарли не догадывались, какую информацию несла
мне невинная, казалось бы, фраза: "К Жанне возвратилось хорошее
настроение". Она тоже не могла этого знать.
- Ты раньше боялся на меня смотреть, - грустно сказала она. -
Взглянешь и потупишь глаза. И при каждом взгляде краснел. А сейчас...
- Раньше я был влюблен в тебя.
- Сейчас уже не влюблен?
- Сейчас меня терзают чувства гораздо сильней любви. Можешь не
страшиться других признаний. Гибель Павла ничего не изменила в наших с
тобой отношениях, так я считаю.
- Я тоже. Ну, давай ближе к делу. Для начала устанавливаю: внешне ты
не изменился. Что скажешь обо мне?
- Ты выглядишь нездоровой. После всех терзаний такой вид естественен.
Больше ничего сказать не могу.
- На этом наша беседа закончится?
- Она еще не начиналась. К нам вылетела с Земли следственная
комиссия. Правда, в составе одного человека, зато такого, что стоит
десяти.
Я рассказал Жанне о Рое Васильеве. Она поморщилась.
- Опросы, расспросы, допросы... Он очень въедливый человек, этот Рой.
- Ты его знаешь?
- В отличие от вас с Павлом, занятых только своими работами, я
интересуюсь и знаменитыми современниками. Рой и его брат Генрих очень
известны на Земле.
- Для нас имеет значение их известность на Земле?
- Непосредственное, Эдуард. Рой доискивается истины там, где другие
пасуют. Приготовься к откровенности с ним.
- Именно это и советует нам Чарли. Быть с Роем предельно
откровенными, помочь ему установить истину. Под истиной Чарли понимает
свою теорию взрыва: поворот времени на обратный ход.
- Ты придерживаешься иного мнения?
- Чарли абсолютно прав. Но его теории недостаточно, чтобы объяснить
все... И в это нельзя посвящать Роя. Во всяком случае, пока.
- Не понимаю, - хмуро сказала Жанна. - Хитрости в тебе еще не
наблюдала. Лукавство и ты - категории несовместимые. Ты краснеешь при
каждом неточном, не говорю уж лживом, слове. И собираешься обманывать
изощренного в распутывании немыслимых хитросплетений Роя Васильева?
- Должен это сделать.
- Объясни: почему?
- Жанна, это же просто. Чарли считает, что совершил великое открытие,
указав на обратный ход времени. Гипотеза его парадоксальна, но
убедительна. Она вполне может устроить самую придирчивую комиссию. Чарли
хочет, чтобы Рой Васильев пришел именно к такому выводу.
- И это будет правильный вывод.
- Да, если это будет только выводом.
- Опять не понимаю тебя.
- Жанна, вдумайся в мою аргументацию. Ты сама считаешь этого Роя
проницательным исследователем. Вообрази себе и такую возможность: Рой
приходит к гипотезе Чарльза Гриценко не в конце долгого пути розысков, а
сразу принимает ее. Тогда она будет не выводом, а предпосылкой. На выводах
останавливаются, от предпосылок отталкиваются. Рой неизбежно двинется
дальше. Он поставит перед собой вопрос: как стал возможен поворот времени
на обратный ход?
- Тебя это страшит?
- Мы должны завершить исследования! Павел погиб, но расчеты его
подтверждены. Они должны из набора формул стать реальным физическим
процессом. Не прощу себе, если этого не сделаю! Чарльз пока не
догадывается о наших экспериментах, но Рой может догадаться...
Я видел, что в ней происходит борьба. И знал заранее, какое
продолжение сейчас последует. Павел незадолго до гибели предупреждал, что
все наши секреты не для Жанны, она постепенно сгибается под их тяжестью.
Он советовал даже для нашего общего спокойствия отстранить ее кое от чего.
- Эдуард, мне надоело скрываться, - сказала она то, чего я ждал. -
Давай объявим, чем занимаемся, и попросим официального разрешения на
эксперименты.
- И немедленно получим категорический отказ!
- Я устала, Эдуард...
- И теперь готова примириться с тем, что нам не удастся раскрыть
великую загадку природы?
- Боюсь, я не рождена раскрывать великие загадки природы. Павел
убедил меня в другом. Но его гибель опровергает его доводы. Я уже думала
об этом, Эдуард. Поверь, я креплюсь, но сколько можно крепиться?
В том, что она говорила, одно было утешительным. Повелителю Демонов
отказало его ясновидение. Она отнюдь не вернулась от горя к веселью.
С моей души спала большая тяжесть. Теперь я был уверен, что мне
удастся переубедить ее. Я ходил по лаборатории, она сидела и молча слушала
мои объяснения и просьбы. И прежде она садилась в сторонке, а мы с Павлом
шагали от стены к стене, говорили, кричали, ссорились, мирились, радостно
