Призраки материализовались. Бах увидел Марию в боевом скафандре
астроразведчика и Асмодея рядом с ней. Мария простерла руку, из руки
струился свет. Все, на кого падало сияние, цепенели. Мария направила луч
на Ватуту. Властитель затрепетал и сделал шаг к Марии. Она погасила
сияние, и он остановился.
- Асмодей, развяжи Баха, - приказала Мария. Низкий сильный голос
колокольно прозвучал в пещере. - Вы все здесь облучены, не вздумайте
сопротивляться. Ватута, будешь передавать мои приказания своим подданным.
- Буду передавать, - почти беззвучно прошептал Ватута.
Мария подошла к Баху.
- Миша, я так боялась, что хроногенератор проскочит ваше местное
время и затормозится где-нибудь в прошлом или будущем. Асмодей сделал
почти невозможное, и мы прибыли вовремя.
- Лучше бы вы все-таки явились на час раньше, - с горечью сказал Бах
и показал на мертвого Кун Канну.
Отвращение исказило лицо Марии.
- Не хочу и смотреть на него. Ты будешь презирать его, когда узнаешь,
что этот предатель сотворил в своей родной Дилонии!
Часть четвертая
МЕЖДУ СМЕРТЬЮ И ГИБЕЛЬЮ
1
Возглас Марии был похож на стон:
- Анатолий! Я простила тебе гибель сына - гибели Аркадия не прощу.
На экране распадался транспортный шар, из шара вываливались Рина
Ронна и Бах; дилона ударило о землю, он лежал неподвижно, коротышку Баха
несло как пушинку на ветру в глубину голубого леса. Авиетку трясло.
Асмодей, сидевший у пульта, пытался поднять ее, но ее снова бросало на
почву. Кнудсен видел две картины одновременно: ту, что показывали датчики
хронолета - они отчетливо высвечивали полянку; и ту, что передавали
изнутри авиетки ее приборы. Обе картины были безрадостны: нападение было
слишком внезапным и мощным.
- Ответь мне! - закричала Мария. - Ответь, я требую!
Он не отрывал глаз от экрана.
- Подожди! - сказал он. - Меня нельзя сейчас отвлекать.
Спустя минуту он обернул к ней лицо. Полянка на экране погасла.
На сером фоне мчалась авиетка, серая и расплывчатая, - скорей
привидение, чем реальное тело.
- Чего ты хочешь? Спрашивай побыстрей!
Мария показала на экран.
- Куда их несет? И что с Мишей?
- Ни того, ни другого не знаю. Я вижу не больше, чем ты.
- Ты видишь столько же, но знаешь больше меня. Объясни, что
случилось? И почему не поднимаешь хронолет им на помощь?
Он опять повернулся к экрану. Похожая на привидение авиетка теряла
последнее подобие предметности. Кнудсен знал гораздо больше Марии - и
потому не спешил с ответом. Она продолжала:
- Ты закричал Аркадию: "Ко мне!" Отчего к тебе, а не ты к ним? Почему
не спешишь на выручку? Почему теряем драгоценные минуты, когда им еще
можно помочь?
- Мы ничего не теряем, - сказал он. - Нельзя потерять то, чего нет.
Мы блокированы. У нас отказали двигатели.
- Но ты кричал: "Ко мне!". Ты звал их к себе, на них напали, ты
требовал, чтобы они убежали от опасности, а сам не противоборствовал
нападению? Ведь так? Почему ты струсил, вот что я хочу знать!
Она стояла перед ним, разгневанная и преображенная. Она не была
красивой и в молодости, но, сердясь, хорошела. Сейчас она увиделась ему
такой зловеще красивой, что сжалось сердце. Она ненавидела его - нужен был
сильный толчок, чтобы вырвалась наружу так долго сдерживаемая ненависть.
"Сильный толчок? - подумал он с горькой иронией. - Трагедия, а не толчок!
Возьми себя в руки! - мысленно приказал он себе. - Хронолет не уничтожен.
Не такой корабль "Гермес", чтобы его можно было превратить в груду
обломков с первого удара".
- Не молчи, Анатолий! - гневно крикнула Мария. - Я должна знать все,
что знаешь ты!
Да, она должна знать все, что знает он. Да, он кричал "ко мне!", а не
"иду к вам, держитесь!". Но не оттого, что струсил. Нападение совершилось
разом и на хронолет, и на десантный отряд. Но хронолет лишь блокирован и
обездвижен, а десантный отряд разметали. Бах, возможно, погиб. Авиетку с
Аркадием, Асмодеем и Уве Ланной гонят в плен или на гибель. Она
закатывается в невидимость, а что в той невидимости? Связи нет - их
передатчики повреждены, приемники "Гермеса" бездействуют.
Блокада "Гермеса" усиливается. Вокруг хронолета дико выкручиваются
физические поля. Гравитационные удары, резонансная судорога...
- Но я не чувствую нападения, Анатолий! Мы экранированы?
- Конечно. Сниму на минутку оптический экран, чтобы ты увидела, что
снаружи.
Мария, ослепленная, закрыла глаза, но бушеванье света проникало и
сквозь веки. Мир пылал и содрогался. Огромные деревья - еще недавно
величественные стволы с голубыми кронами - метались, раскалывались и
рушились белокалильными факелами. Земля стала подобием воды - по ней
мчались волны песка и камней, она вспухала и опадала, взбрызгивалась
фонтанчиками, взлетала облачками валунов и осколков, земляные волны
оторачивало, как пеной, пылью. Небо валилось на землю. Мимо хронолета
ошалело пронеслась одна из Гарун. Мария вскрикнула - звезда чудовищным
болидом врезывалась в планету. Гаруну взметнуло ввысь, она пропала в
пылающем лесу.
Кнудсен погасил внешний мир. Только на дисплее расплывалось пятнышко
- авиетка пропадала где-то вдали, в еще не возмущенном краю.
Светопреставление было поставлено только в окрестностях корабля.
- Анатолий, это ужасно! Ты уверен, что экраны выдержат?
Он ответил с мрачным спокойствием:
- Какое-то время - да. Постараюсь провести контрманевр до того, как
защитные экраны откажут.
Она сказала с надеждой:
- Ответим на их нападение контрударом?
Он покачал головой.
- Они держат "Гермес" на прицеле и бьют по кораблю. А по какой цели
бить нам? Хочу выскользнуть в фазовое время. Но хрономоторы от неожиданной
вибрации, которую автоматы сразу не погасили, разрегулированы. Если не
будешь меня отвлекать...
- Я не буду тебя отвлекать, Анатолий!
И, чтобы не попадаться ему на глаза, она села позади. Кнудсен
склонился над пультом, пальцы бегали по кнопкам - как по клавишам рояля в
бурном фортепианном пассаже. Она видела его спину - какая хмурая спина,
какие суровые плечи! А в лакированной панели мнемосхемы отражалось его
лицо. Лицо было незнакомо: старый друг, сколько раз смотрелось на него,
каждая черточка, каждая морщинка - так всегда представлялось - изучены
абсолютно. Внешне все такое же: те же морщинки, те же глаза, те же волосы,
но всё вместе - неожиданное.
Она помнила Анатолия - доброго паренька, так смешно смущавшегося,
когда над его неуклюжестью подшучивали друзья; помнила мужчину,
подавленного их общим великим несчастьем - гибелью ее сына и мужа; знала и
знаменитого хроноконструктора, создателя первых кораблей времени -
спокойного, невозмутимого при осложнениях, равнодушного к своей славе, к
ученым почестям... Этого, собранного и натянутого, сурового, почти
жестокого - таким он глядел из панельного зеркала, - еще не знала. Таким,
наверное, был древний бог Хронос - недаром он повесил в каюте образ
грозного бога.
Он уловил ее взгляд в зеркале, ответил рассеянным взглядом, и тут же
забыл о ней. На панели вспыхивали и погасали красные и зеленые огоньки,
они вытягивались в линии, складывались в запутанные фигурки - схемы
взаимодействия аппаратов. В их метании ощущался хаос, пальцы Кнудсена
нажимали на кнопки - каждая красная и зеленая вспышка была ответом на
приказы с пульта. Пальцы нервничали и сердились, они чего-то добивались, у
них что-то не выходило. Правая рука разбрасывалась пальцами по всему
пульту, левая била в одни и те же точки - как бы вызывая что-то из
бездействия. И вскоре у Марии сложилась ясная картина - правая рука
обеспечивала координацию, она создавала общий фон, она трудилась
сосредоточенно и хладнокровно. А левая взывала: каждый палец, нажимая на
свои кнопки, чего-то настойчиво требовал и раздражался, что требование не
исполняется. Марию захватила живая речь левой руки, она хотела проникнуть
в скрытое ее значение, но смысл оставался вне ее понимания. Мария не
вынесла и сказала очень тихо:
- Не получается...
Кнудсен услышал и сердито ответил - сердился не на нее, а на
разлаженные автоматы, она это поняла:
- Получится!
Он продолжал с той же быстротой и настойчивостью манипулировать с
клавиатурой, и она вскоре определила, что картина вспышек меняется.
Зеленые и красные огоньки складывались в правильные сочетания, стали
повторяться одни и те же фигурки. Повторяющиеся фигурки, видимо,
образовали схему, какой добивался Кнудсен. Его пальцы успокаивались - уже
не раздраженные, просто властные, они приказывали, а не взывали. Из рук
исчезало живое чувство, так поразившее Марию: они только что были
самостоятельными личностями, со своими мыслями и знаниями, теперь снова
стали только руками - работали, как и полагается рукам, исполнителям воли
хозяина.
Кнудсен хмуро сказал:
- Выскользнули в фазу. Теперь буду определяться, где мы и когда мы в
этом "где" и что нас ждет?
Она спросила:
- Опасаешься нового нападения?
- Вряд ли. У рангунов нет хронопреобразователей. Мы в другом времени
и в другом месте - стало быть, недоступная цель.
Она знала, что любой отход во времени от пути в будущее или в прошлое
невозможен без смены места в пространстве. Таков кардинальный закон
хронистики - начатки ее она усвоила. Но тот же закон утверждал, что и
малый выход в хронофазу иногда сопровождается несоразмерным броском в
пространстве. Как далеко от прежнего места это их новое "где"? Не
столкнутся ли они при перемещении с крупным материальным телом? Не унесло
ли хронолет с Дилоны? Может быть, они снова в межзвездном пространстве? И,
словно отвечая на ее молчаливые вопросы, Кнудсен сказал:
- Далеко не унесет. И автоматы следят, чтобы перемещение в
пространстве было такое же незначительное, как и во времени. Снимаю
оптический экран.
Стены кабины стали прозрачными. Хронолет лежал на голой скале в
долинке. Вокруг высились горы.
- Мы по-прежнему на Дилоне, это главное. Сейчас выйдем и определимся.
Но перед этим я должен кое-что сказать тебе. Не время для выяснения
отношений, но ты сама вызвала меня на это.
- Слушаю, Анатолий.
Он глядел строго и печально.
- Ты сказала, Мария, что простила мне гибель сына, но гибели Аркадия
не простишь. Я хочу, чтобы ты знала: сам себе я гибели Алексея никогда не
прощал. А товарищей мы спасем, если они еще живы. И горе тем, кто будет
мешать нам!
Она молча смотрела на него. Она все более убеждалась, что он иной,
чем она всегда думала о нем.
2
Если это и была Дилона, то неизвестный ее уголок. Дилоны обитали на
лесных равнинах, рангуны укрывались в лесистых горах. Здесь тоже
вздымались горы, но один голый камень, и травинки не росло на склонах.
Мария читала в отчетах астронавтов, что на всех планетах, где есть воздух,
вода и тепло, трава и деревья заполняют любые закоулки. Здесь этот закон
нарушался. На Дилоне было вдоволь воздуха, воды и тепла - и в этом мертвом
уголке тоже; на Дилоне - не так уж далеко отсюда - шумели величественные
леса, везде гнездилась жизнь.
Различие было лишь в том, что в иных местах эта жизнь на какое-то
время сокрушалась хроноворотами, чтобы опять возродиться и снова быть
сокрушенной. А здесь и намека не было на жизнь - существующую или
