платье на низкий диван и тем же самым движением повернулась к Питеру.
Он снова вздохнул, и непрерывность бытия разбилась на мозаику внешне,
казалось, не связанных картин и ощущений.
Груди у нее маленькие, как у девочки, только что достигшей половой
зрелости, но соски отчетливо выделяются, они цвета и текстуры созревающих
ягод, цвета темного красного вина, уже поднявшиеся и твердые, как камешки.
Бледная равнина ее тела, с глубокой впадиной пупа, кончалась темным
волосатым возвышением меж бедрами, подобным маленькому зверьку,
укрывающемуся от нападения сокола.
Ее лицо, прижатое к его груди, теплое дыхание, от которого шевелятся
волосы на его теле, почти болезненное сжатие рук, которыми она отчаянно
обняла его за талию.
Вкус ее рта, когда разошлись губы, движения языка, которые становятся
все смелее, язык ее бархатистый сверху и скользкий и мягкий внизу.
Звук ее дыхания, ставший глубоким музыкальных пульсом, повинующимся
собственному ритму.
Запах ее дыхания, смешанный с мускусным женским запахом ее
возбужденного тела и с апельсиновым ароматом духов.
И ощущение ее тела - его теплота и мягкость, твердость тренированных
мышц и волнующиеся пряди длинных волос на его лице, резкий электрический
шорох плотных завитков внизу, расступающихся и дающих доступ к немыслимому
жару, погружение в такую глубину, где, казалось, кончается реальность и
разум.
А позже неподвижность совершенного мира и спокойствия, центром
которого является она, этот мир исходит от нее и охватывает самые дальние
уголки его души.
- Я знала, что мне одиноко, - прошептала она. - Но не сознавала,
насколько одиноко. - И она сжала его, словно не собиралась больше никогда
отпускать.
Магда разбудила его в полной темноте за три часа до рассвета, и было
по-прежнему еще темно, когда они покидали шале. Фары следующего сзади
"мерседеса" с волками освещали их салон на каждом повороте горной дороги.
В полете из Цюриха Магда заняла в своем "лире" кресло пилота и вела
могучую машину без всякой рисовки, со спокойной уверенностью опытного
летчика. Ее личный пилот, седой молчаливый француз, выполнявший сейчас
обязанности второго пилота, очевидно, полностью доверял ее умениям и
следил за ней с почти отцовской гордостью, когда она выбралась из
контролируемого воздушного пространства Цюрихского аэропорта и взяла курс
на парижский "Орли". После этого она переключилась на автопилот и
вернулась в главный салон. Села рядом с Питером в черное кожаное кресло,
но манеры ее остались такими же, как в полете в Цюрих, - вежливыми и
сдержанными, так что ему было трудно поверить в чудеса, которые они
испытали прошлой ночью.
Она работала с двумя секретярями в темных костюмах, сидевшими перед
ней, говорила бегло по-французски с тем же легким акцентом, что и
по-английски. Со времени поступления в "Нармко" Питеру пришлось
пересмотреть мнение о своем собственном французском. Но теперь он снова
мог, если не с блеском, то вполне уверенно обсуждать технические и
финансовые вопросы. Один или два раза Магда обращалась к нему с вопросом,
спрашивала его мнение, и взгляд ее оставался серьезным и отчужденным, она
казалась безличной и эффективной, как электронный компьютер, - и Питер
понял, что они никак не будут демонстрировать свои новые взаимоотношения
перед служащими.
И она тут же доказала ему, что он ошибается. Второй пилот сказал
через громкоговоритель:
- Мы связываемся с "Орли" через четыре минуты, баронесса.
Она повернулась, легко и естественно поцеловала Питера в щеку и
сказала - по-прежнему по-французски:
- Прости, дорогой. Я сама хочу посадить самолет. Мне нужно
поддерживать летную форму.
Она посадила стройный быстрый самолет на полосу, словно намазывала
масло на горячий тост. Второй пилот сообщил заранее о их приближении, так
что когда она отвела самолет в частный ангар, там уже ждали иммиграционный
policier [Полицейский (фр.)] в форме и douanier [Таможенник (фр.)].
Поднявшись на борт, они с уважением поздоровались с нею и бегло
взглянули на ее красный дипломатический паспорт. Немного дольше
рассматривали они сине-золотой английский паспорт Питера, и Магда с
улыбкой сказала ему:
- Я должна оформить тебе красную книжечку. С нею гораздо легче. -
Потом чиновникам: - Сегодня утро холодное, господа, надеюсь, вы немного
выпьете. - Рядом уже ждал стюард в белой куртке. Двое французов остались в
самолете, они сняли кепи, отстегнули пояса с пистолетами, удобно
расположились в кожаных креслах и занялись выбором из богатого набора
сигар и коньяков, которые предложил им стюард.
В ангаре ждали три машины - с шоферами и охраной. Питер скривил губы,
увидев "мазерати".
- Я тебе говорил, чтобы ты не ездила в этой штуке, - мрачно сказал
он. - Все равно что написать твое имя неоновыми буквами.
Они уже спорили об этой машине, когда Питер преобразовывал ее охрану,
потому что "мазерати" серебристо-серого цвета, сверкающая металлическая
стрела, был ее любимой машиной. Она прижалась к Питеру с легким
хрипловатым смешком.
- Как приятно, когда мной снова командует мужчина. Я чувствую себя
женщиной.
- У меня есть другие способы дать тебе это почувствовать.
- Знаю, - согласилась она с озорной усмешкой в зеленых глазах. - И
они мне нравятся даже больше, но только не сейчас - пожалуйста! Что
подумает обо мне мой штат? - И серьезно: - "Мазерати" поведешь ты, я его
для тебя заказала. Пусть хоть ты им насладишься. И, пожалуйста, вечером не
опаздывай. Я специально освободила этот вечер для нас. Постарайся быть в
"Ла Пьер Бенит" к восьми - пожалуйста.
К тому времени как пришлось затормозить на въезде в Париж у Пон
Невиль, Питер уже привык к мощному мотору и резкому ускорению "мазерати"
и, как она и предположила, наслаждался ездой. Даже в напряженном парижском
уличном движении он умудрялся с помощью коробки скоростей втискиваться в
малейшую щель, уверенный в скорости и мощи великолепной машины и в
послушности ее водителю.
Он понял, за что любила ее Магда, и, когда припарковал машину в
подземном гараже на Елисейский Полях рядом с площадью Согласия, улыбнулся
своему отражению в зеркале.
- Проклятый ковбой! - сказал он и взглянул на свой "роллекс". До
первой встречи еще час, и он внезапно снял кобуру с "коброй" и закрыл в
отделении для перчаток. Снова улыбнулся, подумав о том, как входил бы в
штаб французских военно-морских сил, вооруженный до зубов.
Дождь прекратился, и каштаны на Елисейских Полях выставили первые
зеленые почки, когда он вышел на площадь Согласия. Из телефона на станции
метро Конкорд он позвонил в английское посольство. Две минуты поговорил с
военным атташе и, когда повесил трубку, знал, что мяч, вероятно, уже в
игре. Если Калиф настолько проник в систему "Атласа", что знал имя
командира "Тора", очень скоро он узнает, что бывший командир идет по
следу. У военного атташе английского посольства были и другие, более
тайные занятия, помимо целования рук женщин на дипломатических приемах.
За несколько минут до назначенного времени Питер добрался до здания
штаба флота на ру Рояль, но под развевающимся трехцветным флагом его уже
ждал секретарь. Он помог Питеру миновать часовых и провел его в помещение
комитета по вооружениям на третьем этаже, откуда открывался туманный серый
вид на Сену и позолоченные арки Пон Неф. Два помощника Питера из "Нармко"
уже были здесь и разложили содержимое своих брифкейсов на полированном
каштановом столе.
Французский флаг-капитан бывал в Брюсселе и в один незабываемый вечер
в сопровождении Питера совершил волшебный обход борделей города. Он
встретил его теперь с галльскими вогласами радости и обращался к нему на
"ты" - все это предвещало очень хороший результат встречи.
Ровно в полдень капитан перенес совещание в закрытый кабинет
"Максима" напротив, в блаженной уверенности, что счет оплатит "Нармко",
если компания действительно хочет продать ракеты "кестрел" французскому
флоту.
Питеру потребовался весь его такт, чтобы не показать, что он почти не
притрагивается к "кло де воже" и к "реми мартин"; тем не менее он
обнаружил, что ему все труднее следить за обсуждением, которое становится
все более шумным. Он думал об изумрудных глазах и маленьких свежих грудях.
От "Максима" обратно в здание министерства флота, а позже снова
потребовалось дипломатическое искусство, когда капитан пригладил усы и
подмигнул Питеру.
- Есть очаровательный маленький клуб, очень близко, там к нам
прекрасно отнесутся...
В шесть часов Питер наконец освободился от общества француза, с
заверениями в дружбе и обещанием встретиться снова через десять дней. Час
спустя он оставил своих помощников в отеле "Морис" после быстрого, но
тщательного разбора достижений дня. Все трое согласились, что начало
неплохое, но впереди еще длинная-длинная дорога.
Питер пошел назад по Риволи. Несмотря на усталость после долгого дня
бесконечных переговоров и необходимости быстро думать на чужом языке,
несмотря на легкую боль в глазах от вина и коньяка и сигарного и
сигаретного дыма, которым дышал весь день, Питер испытывал возбуждающие
предчувствия, потому что его ждала Магда, и шел он быстро.
Остановившись на переходе в ожидании зеленого света, он увидел
собственное отражение в стекле витрины. Он улыбался, не сознавая этого.
Ожидая своей очереди заплатить за стоянку и влиться в поток уличного
движения, Питер посмотрел в зеркало заднего обзора. Он приобрел эту
привычку давно, когда у захваченного террориста обнаружили список
приговоренных к смерти; Питер был в этом списке; с тех пор он привык
оглядываться через плечо.
Он запомнил "ситроен" на удалении в две машины за собой, потому что у
того была трещина на ветровом стекле и царапина на крыле, в которой
сверкал металл.
Ожидая на Елисейских Полях, когда пройдут пешеходы, он снова увидел
маленький черный "ситроен" - по-прежнему отделенный двумя машинами; он
наклонил голову, пытаясь рассмотреть водителя, но "ситроен" зажег фары,
мешая ему, и в этот момент загорелся зеленый свет, и Питер поехал дальше.
На площади Этуаль "ситроен" отодвинулся назад, но Питер снова увидел
его в серых дождливых сумерках ранней осени, когда был на полпути к авеню
де ла Гран Арми, потому что теперь уже искал его. "Ситроен" сразу же
затерялся на боковой улице, и Питер забыл бы о нем и сосредоточился бы на
удовольствии вести "мазерати", но его охватило какое-то мрачное
предчувствие, и, преодолев путаницу пригородных улиц и выбравшись на
дорогу, верущую к Версалю и Шартре, он обнаружил, что непрерывно меняет
ряды и все время оглядывается.
Миновав Версаль и выехав на дорогу к Рамбуйе, он смог просматривать
ее на милю вдоль ровной линии деревьев за собой и убедился, что других
машин нет. Он успокоился и начал готовиться к последнему повороту, который
выведет его к "Ла Пьер Бенит".
Впереди развертывался гладкий черный питон дороги, потом он резко
поднимался. Питер миновал подъем на скорости в 150 километров в час и тут
же начал искусно действовать тормозом и сцеплением, избегая искушения
спускаться слишком быстро, чтобы не рисковать на скользком неровном
бетоне. Впереди показался жандарм в блестящем белом платиковом плаще,
влажном от дождя, он размахивал красным фонариком; виднелись красные
предупредительные огни, в кювете лежал "пежо", его фары смотрели в небо,
