сегодня, с сорока пятью миллионами американцев в возрасте старше
шестидесяти пяти лет. Даже при шестидесяти процентах федерального бюджета,
направляемых для помощи лицам пожилого возраста, при таком положении дел
Фонд Милосердия обречен на банкротство. Если бы не введение в строй
двухсот больничных коек ежедневно, с настоящего момента до конца столетия
не было бы никакой возможности оказывать медицинскую помощь. Здоровье
каждого американца будет зависеть от его или ее счета в банке, и "Фанквань
Чжу" омолодит тех, кто может заплатить.
Вы интересовались, чем мы здесь занимаемся? Это ответ на ваш вопрос?
- Почему вы эмигрируете в Канаду? Почему не в Штаты?
- Небольшая задержка лишь за тем, чтобы перевести капитал. Но как
только появятся свободные средства, американский рынок будет принадлежать
нам. Вы должны быть польщены, - сказала Лотос. - А не раздосадованы.
Вплоть до двадцатого столетия на китайский язык нельзя было перевести
слово "личный". Все, что было меньше, чем семья, было несущественным.
Британия снабжает вас деньгами, словно разбалованного ребенка. Американцы
скупили вашу промышленность и выкачивают из нее прибыль. Гонконг придает
весьма ценное качество. Его бизнес является семейным.
- Все зависит от того, чья это семья, - сказал Чандлер.
Не успел Цинк выйти за дверь, как на лестнице раздались спускающиеся
шаги.
- Он добрался до Дэниэльс.
- Очевидно.
- Всадник знает слишком много.
- Ты проверил сообщение?
- Оно подтвердилось. Час назад они арестовали нашего человека в
Силах.
- Если Чандлер видел карту ГСПК, то в этом замешан Ки. Если они не
работают вместе, то вскоре будут работать.
- Мы должны найти ДНК. Блокиратор бесполезен. Все будет ни к чему,
если наши исследования потерпят неудачу. С ней мы будем желанными гостями
в любой части света. Мы должны выиграть время до тех пор, пока не обыщем
Виндиго-Маунтин.
КАННИБАЛ
Коулун. 5:31 пополудни
Калифорниец стоял рядом с убитым беженцем. Камера приблизилась,
показывая извлечение сердца и почек, затем переместилась левее, к пятнам
крови на руках Джексона. Сидя в просмотровом зале и просматривая
видеозапись, Головорез изучал выражение беспокойства на лице американца.
Беспокойства за сына, в настоящий момент готовящегося к трансплантации.
Беспокойства за себя из-за видеозаписи.
- Мы должны быть уверены, - сказал Мартин в тот день, когда была
заключена сделка, - что обе стороны сохранят источник органов в тайне.
Ваше участие будет записано на пленку и будет храниться в ящике, к
которому есть доступ только у меня. Стоит вам нарушить наш уговор, и
запись будет извлечена наружу. Храните нашу тайну, и она останется скрытой
навсегда. Если кто-либо доберется до ящика, запись будет сожжена. Обе
стороны находятся под угрозой. И обе защищены. Это называется, если я
правильно припоминаю, "мексиканская стойка"?
Головорез перемотал запись и просмотрел ее сначала:
...кадр с беженцем на ферме доноров, Джексон отпирает решетку его
камеры...
...кадр с беженцем, привязанным к столу, его тело дергается, когда
Джексон стреляет ему в голову скотобойным дротиком...
...кадр с анонимным хирургом, извлекающим органы, рядом с ним виден
Джексон...
...кадр того, как органы пересаживаются его сыну, Джексон - у окна
операционной...
Удовлетворенный, Головорез перематывает пленку и прячет ее в
сгораемую коробку. Он покидает просмотровый зал и направляется в подземную
лабораторию, сняв защиту на входе рядом с криогенным холодильником. Пройдя
через лабораторию и выйдя через вторую дверь, он проходит туннелем мимо
Ямы и поднимается по каменной лестнице. Когда он входит в комнату с
Жертвенным Алтарем над люком, из Усыпальницы Предков раздается громкий
смех.
Он нажимает на кнопку под столом и закрывает скользящую крышку люка в
полу.
На столе были выставлены маяки, которые ведут за собой Исследование.
Кость-оракул, которая первой предсказала Янь Бессмертия. Карта Замтсарано,
показывающая, где должны находится элмы. "Путевые заметки", доставшиеся от
генерала Пратта в прошлом столетии. И "Журнал Паркера", похищенный у де
Клерка. Ключ от Усыпальницы лежал перед ним.
Отпирая дверь, Головорез огляделся. Элма все еще была на алтаре, ее
волосы запачканы кровью. Меч для обезглавливания лежит поперек среза ее
шеи. Сальные свечи горят позади туловища, освещая комнату тусклым светом.
Коптя сосуды с духами, дым касается ножей-янь и символов долголетия на
стенах.
Головорез вошел в Усыпальницу.
Воздух внутри насыщен запахом ладана, безумия, разложения. Бумажные
фонарики отбрасывали кроваво-красный свет. Глава располагался на Драконьем
Троне из отполированного золота; филигранно выполненная спина чудовища
служила спинкой, а выдыхаемое рептилией пламя - поручнями. Позади трона
располагалась ширма из нефрита и ивы. То, что скрывалось за ней, являлось
зонг пу Кванов. Стена вокруг ширмы была разделена на кубические ниши, в
каждой из которых был установлен покрытый лаком череп. Некоторые из
древних костей были покрыты позолотой. Пока Головорез приближался к
несчастному на троне, звон гонга и звук флейты сопровождались хихиканьем.
- Янь! - захихикал Глава, скалясь словно череп. Некоторые из его
зубов были заточены на конус.
- Янь! - прокудахтал он, разрывая на себе одежду и закатив глаза.
- Янь! - выкрикнул он, ударяя в поднос. - Элма янь не помогла! Янь
Бессмертия!
- Я тоже хочу получить янь Большого Волосатого Существа, - сказал
Головорез.
Старик заворчал и вернулся к своей пище.
Перед Драконьим Троном стоял столик из красного дерева. На нем
располагался серебряный поднос. Лишенный кожи, венчающий его череп был
разбит словно яйцо. Содержимым черепной коробки был наполовину съеденный
мозг. Глаза элмы были широко раскрыты от предсмертного ужаса.
Залитый и пахнущий кровью халат Главы был разорван. Его дюймовые
ногти загибались, подобно когтям. Он вяло выковыривал мозг своим
ножом-янь, поднося кашицу ко рту серебряными палочками. По щекам старика
стекали слезы, и в то же время он хихикал.
Если бы Головорез мог поступить так, как ему хотелось, он бы
перерезал Главе горло. Ему не терпелось поместить череп деда в один ряд с
предшествовавшими Главами. К несчастью, Код Успеха был весьма строг и
подкреплялся Внутренним Советом Восьмидесятилетних, которые были преданы
Чингхо.
- Его смерть должна быть естественной, - предупредил Чанг Чонг. Совет
все еще обладал властью. Он владел акциями Главы.
Какая ирония судьбы, Головорез был благодарен Коду, зная, как
Внутренний Совет относится к нему. Происшествие в лаборатории Дэниэльс
явилось испытанием их терпимости, но не произошло ничего похожего на то,
что он заслужил после своего возвращения. По-прежнему он старший сын, а
они консервативны, поэтому, хоть и скрипя сердцем, совет подчинится
правилам. Первый родившийся сын является Главой. И наследуется его первым
сыном. В течение двенадцати тысячелетий это было Путем "Фанквань Чжу".
Если верить мифу.
- Янь! - взвизгнул Глава, колотя по подносу. Раскрытый череп и
покалеченный мозг разлетелись по полу. Истерически хохоча, он стал
царапать свое лицо.
Головорез улыбнулся.
Несколько дней - может быть неделя - и дедушка будет мертв.
Как новый Глава, он станет владельцем акций.
Кампания станет принадлежать ему и будет делать все, как он того
пожелает.
Упорядоченная и модернизированная, она будет смотреть в двадцать
первый век.
В том случае, если у них еще будет будущее через неделю.
- Дедушка, твой страх за право наследования привел нас к краю
пропасти.
Не попытайся ты сделать беременной ту женщину, министр Ки не получил
бы карты. Без карты конная полиция не узнала бы о наших планах.
Сегодня в полдень, ничего не говоря Онгу, Чандлер выехал в Пекин.
Из-за тебя наше перемещение в Канаду поставлено под угрозу. Если бы
ты не вмешался, Ки вскоре был бы мертв. Теперь же он постарается
использовать в своих целях КККП.
Мы должны помешать этому до того, как исследуем Виндиго-Маунтин. Без
ДНК все равно у нас нет никакого будущего.
Если я убью Чандлера, в дело вмешаются конные. Не будет никакой
второй экспедиции на гору.
Если я ничего не стану делать, Ки свяжется с ними. И снова - никакой
экспедиции.
Единственный способ выиграть время - это привести полицию в
замешательство. А единственный способ сделать это - это лишить Чандлера
разума.
"Наше самое жестокое наказание", ты учил меня, "это убить девять
поколений семьи. От пра-пра-прадедов до пра-праправнуков мы всем
перерезаем горло, чтобы стереть семью с лица Земли".
Завтра я использую Путь "Фанквань Чжу".
Сегодня ночью я вылетаю в Роузтаун, Саскачеван.
ТЯНЬШАНЬСКАЯ РЕЗНЯ
Пекин. Вторник, 24 марта, 8:10 утра
Китай.
Коммунистический Китай.
Трудно поверить, что смерти Мэрдока, Максвелла и Дэниэльс привели его
сюда.
Сюда, в город монголов, Минь, маньчжуров и Мао.
Сюда, в северную столицу Чингисхана.
Чандлер, стоя на балконе своего номера в пекинском отеле, завтракал
апельсином и думал о Кэрол. Минувшей ночью "желтый ветер" задувал среди
хатонгов, засыпая Пекин серой пылью из пустыни Гоби. За унылыми жилыми
зданиями, окружавшими столицу, синие горы указывали на край
Северо-Китайской равнины. Высоко над красновато-коричневыми крышами
Запретного Города, над площадью Таньаньмынь реяли раскрашенные воздушные
змеи.
Китай.
Красный Китай.
Удастся ли ему здесь сорвать маску с Эвана Квана?
К югу от площади Таньаньмынь ворота Кьянмен раньше разделяли
Внутренний и Внешний город, защищая императора от тех, кому, как
считалось, он служил. Сегодня стена, примыкавшая к воротам, исчезла,
уступив место красным лозунгам и портретам Мао. Но в хатонгах Внешнего
города продолжал жить старый Китай.
Каждый хатонг обладал своей собственной историей. В Пекине
насчитывалось три тысячи мелких улочек, большинство из которых было такими
узкими, что по ним могли проехать только ручные тележки. Все они были
одноэтажными, так как никто не должен был смотреть сверху вниз на
императора в его паланкине. В Переулке Мокрых Нянь кормилицы вскармливали
грудью императорских детей. В Цветочном Переулке вдовствующая императрица
покупала шелковые лепестки. В Стиральном Переулке сплетницы имели
обыкновение судачить о делах императорской семьи. В Переулке Травяного
Тумана пытки превратились в искусство.
Пекин - это город, в котором десять миллионов человек раскатывают на
пяти миллионах велосипедов. Этим утром его широкие проспекты и
трехполосные бульвары являли собой голубовато-серые потоки крутящихся
колес. В хатонгах, между тем, время застыло на месте. В них над запертыми
воротами, за которыми теснились домики с бумажными окнами, вился дым от
очагов, над которыми готовился завтрак.
Цинк наблюдал за стариком, упражнявшимся в тай-ши.
Двумя переулками дальше ребенок с обезьянкой играл на флейте.
Мимо прошли трое мужчин с поклажей на спинах, засунув руки в рукава и
время от времени сплевывая.
Его внимание привлекла женщина в соседнем хатонге.
Сперва он решил, что она больна, судя по тому, как она шаталась.
Затем он увидел, что ее перевязанные ноги были длиной всего около
