--------------------(поместить веселую партитуру)------------
-------------------------------------------------------------
-------------------------------------------------------------
-------------------------------------------------------------
(исполняется в N-ском гортубдиспансере после смерти его обитателя)
43
Внутри вертолет походил на большой железный сарай. Сальвадор сидел на
скамье, расположенной вдоль борта, к скамье были прикреплены его
наручники. Отрезавший голову сидел против Сальвадора, на такой же скамье у
противоположного борта. Поведение его было каким-то возбужденным и
дерганым, большие серые глаза бегали, все время топорщилась щетинка рыжих
усов, и кожа на лбу собиралась в морщины. На вид ему было не больше сорока
лет. Ближе к пилотской кабине с деловым видом и не обращая внимания на
грохот мотора играли в карты еще двое. Из оружия у всех троих были только
пистолеты в кобурах, а у головореза еще и штык на поясе. Этакие красные
ганфайтеры. Они почти не обращали внимания на Сальвадора и не проявляли
видимой неприязни, но прикрепление к скамейке было прочным. Безголовый
труп с собой не брали, там его и оставили, как материал для исследований
будущих экспедиций. Все время, пока вертолет летел, Сальвадор оставался
прикрепленным к своей скамейке, был только грохот и ничего
обнадеживающего. Рядом в стене был круглый иллюминатор, против смотрения в
него никто не возражал, но за стеклом виднелись только облака. Полет
продолжался долго, и было похоже, что они летят обратно, в направлении,
откуда Сальвадор прибыл три дня назад на том замечательном самолете.
Наконец летающий сарай остановился, карты были спрятаны, а Сальвадора
отцепили от скамейки. Потом с него даже сняли наручники, и все четверо по
шаткому дюралевому трапу вышли на бетонное поле аэродрома. Сальвадор
огляделся и увидел, что это аэродром "Центральный". Он не предназначен для
москвичей и гостей столицы, и не все знают, что рядом с метро "Аэропорт"
действительно есть аэродром. Большое бетонное поле находится прямо в
центре города, тесно окруженное домами. На этом роскошном плацу обычно
устраивают репетиции военных парадов. От Ленинградского шоссе аэродром
отделяют длинные зеленые здания из металла и стекла, так называемый
центральный аэровокзал. В свободное от парадов время тут летают важные и
просто блатные персоны: директора оборонных заводов, их жены, спортсмены,
члены правительства (хотя у них есть свой аэродром "Внуково-2"), доставалы
коньяка из анекдота, военные и военные доставалы коньяка и много, много
других. Видимо, Сальвадор тоже попал в разряд важных персон, тем более что
никто даже не пытался отбивать ему почки или хотя бы заламывать руки за
спину. К вертолету подкатили два автомобиля: первый - черный бронированный
"ЗИЛ" с зелеными стеклами, второй - военный фургон с кузовом, крытым
брезентом. Прибытие Сальвадора было роскошным, потому что посадили его как
раз в "ЗИЛ". Правда, рядом уселся один из головорезов. В остальном все
было тихо и пристойно. Место водителя было отделено толстым, не
пропускающим звуков стеклом. Сальвадор вспомнил морду Косыгина,
проезжавшего от кремлевской больницы вдоль парка на Мичуринском проспекте.
За зеленым стеклом морда тоже казалась зеленой, и выглядывала она с
тоской. Правда, тоска эта была от другого. Фургон так и двигался сзади, и
кавалькада выглядела в глазах Сальвадора весьма внушительно. Они поехали в
противоположном от центра Москвы направлении, без лишнего шума и мигалок,
и скоро оказались на кольцевой автодороге. По кольцевой поехали налево, к
Минскому шоссе, и Сальвадор стал подозревать, что его возвращают туда, где
он уже был. Так оно и оказалось. Машины обогнули знакомое здание, похожее
на соты, остановились сзади между оградой из проволочной сетки и кучами
строительного мусора, и сетчатые ворота со скрипом поползли в сторону.
Затем Сальвадора ввели в институт Криогенной техники, провели по
нескольким пустым широким коридорам и предложили пройти в кабинет. После
этого сопровождающие удалились.
44
Кабинет был обычным и светлым, немного холодным, а хозяин его не
соответствовал интерьеру. За просторным гладким письменным столом сидел
худой старик с длинными белыми волосами, какие бывают у музыкантов, в
толстом шерстяном пиджаке с торчащим уголком белоснежного платка, хотя сам
пиджак выглядел старым и мятым. Старик медленно поднялся из-за стола и
поплелся навстречу Сальвадору, и Сальвадор увидел, что у того на ногах
почему-то валенки с галошами. Длинные, до плеч волосы старика казались
вблизи зеленоватыми.
- Николай Васильевич Клеточников, если не ошибаюсь? - спросил он.
- Да, - ответил Сальвадор.
- Здравствуйте. Моя фамилия Борман, Михаил Семенович Борман. Я ждал
вас много лет.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ. ГОРЫ
45
- Вы что, тот самый Борман? - невежливо спросил Сальвадор.
- Да, тот самый, - ответил Борман. Как видите, я уже стар, но дела
все не кончаются. Ваше дело самое важное, но вы еще сами ничего не знаете.
Я должен ввести вас в курс дела.
Сальвадор был уже совершенно холоден и спокоен. Он помнил, что
коридоры пусты, а в кабинете они были одни, и похоже, без всякого подвоха.
Он уже внутренне приготовился давить эту хилую шею, но Борман
предупреждающим жестом поднял ладонь:
- Повторяю, я очень стар, и не считаю оставшийся год или два большой
ценностью. Сейчас воскресенье, и в корпусе никого нет, но есть срочные
дела, которые не закончит никто, кроме нас. Я должен ввести вас в курс
дела.
Сальвадор успокоился. Лишняя информация в любом случае не мешала, а
чудес и теперь еще оставалось слишком много. Борман продолжал:
- Вы все время шли по правильному пути. Если бы я не побывал там, в
тайге, раньше вас, все могло бы быть по-другому. Я хочу дать вам то, что
вы должны были там найти. Это отчет, или, вернее, дневник.
Борман повернулся спиной к Сальвадору и пошел назад к столу, жестом
приглашая идти за собой. Сальвадор уселся в кресло около большого
незашторенного окна, а Борман вытащил из ящика и положил на чистую
полированную поверхность стола растрепанную и обгоревшую по краям тетрадь
в черной обложке. Чернила были рыжими, бумага пожелтевшей, а почерк
неразборчивым. Борман вышел из кабинета, закрыв за собой дверь, а
Сальвадор принялся за чтение. Сначала он пробегал глазами страницы быстро,
чтобы сэкономить время, но потом понял, что нужно читать все подряд. И по
мере чтения перед ним все ярче вставал образ художника серых картин,
человека с узким подбородком, круглым лбом и колхозной хитростью в глазах.
46
Утром вершины Гималаев светятся сквозь утренний туман
бледно-оранжевым светом. Потом постепенно в воздух поднимается пыль -
белая пыль многовековых дорог, измельченная в тончайший порошок тысячами
босых ног, летучая и невесомая. Вдали от дорог, на полях, тоже пыль - и
жара. Дели встретил нас пыльной бурей, песок носился в воздухе, хрустел на
зубах, залетал в щели поднятых окон машины. Машин в экспедиции было две: в
одной постоянно ездил Хозяин, в другой - мои приборы, я сам и разный
багаж. Именно эту машину прислали за мной в Бомбей, куда я прибыл, как и
рассчитывал, на английском пароходе, прямо из Европы, из туманного
Амстердама. Должен сказать, что все там было сделано по плану: и в
туманном Амстердаме, где приборы были погружены, и в солнечной Женеве, где
я собирал их в мастерской старого еврея, знатока Каббалы и знакомого моих
знакомых из Витебска, и в пасмурном, родном и привычном Витебске, откуда,
казалось, и появился человек, приехавший за мной в Бомбей в автомобиле.
Его звали Перевозчиков Игорь Анатольевич, около тридцати пяти лет,
телосложение худое, рост средний, волосы черные с небольшой проседью,
носит короткие усы, опущенные вниз, глаза коричневые, жесты быстрые,
молчалив и внимателен, без особых примет, речь русская. Он
отрекомендовался как лондонский сотрудник ЕПБ, но больше всего походил на
провинциального активиста какой-то российской секты. Должен также
извиниться за несоответствующий докладу стиль, объяснения считаю
излишними. Итак, особенно мне понравились его аккуратный черный пиджак,
серая рубашечка и шустрая физиономия, и я сразу из экзотической обстановки
центральной Индии как будто перенесся в родное Вильно, и, честно говоря,
там и остался на все время пребывания в Индии. Думаю, что мне это очень
помогло, особенно в общении с ЕПБ. Как и положено, это просто ширма,
парадная мадам, обладающая, впрочем, приятными, располагающими манерами, с
добрым и грустным (или глупым?) лицом. Основную роль там, как и везде,
играли вот эти шустрые хасиды, или, вернее, абреки, с худыми лицами и
висячими усами. И еще я должен, к сожалению, сразу отметить, что ни
настоящих имен, ни прошлого этих людей мне не удалось узнать.
47
Но ехать в автомобиле было приятно. Посланец Хозяина не надоедал
разговорами, вдаль стелилась пыльная равнина, в конце которой в дымке
стояла стена Гималаев. Древняя дорога походила на дороги юга Украины.
Посередине пролегала широкая полоса, по которой ехали повозки и фургоны,
иногда попадались верховые на самых разных животных: на лошадях, мулах,
слонах. Здесь же гнали крупных животных, и очень редко в этой толпе
пробирались автомобили. По бокам стояли старые пирамидальные тополя, узкие
и прямые, почти не дающие тени и невероятно высокие, их зеленые вершины
шевелились под ветром в синем безоблачном небе. За рядами тополей, слева и
справа, параллельно основной дороге, находились еще две полосы - там в
обоих направлениях двигался поток людей. Это был именно поток, как на
оживленной улице города, одной из главных улиц этой страны, где каждый
комок земли, каждое дерево, строение и каждый камень знают прикосновение
человеческих рук и где каждый сантиметр пространства обжит многими
поколениями местных жителей, завоевателей, и завоевателей, которые давно
уже стали местными жителями, и посланцев, и странников, очарованных
нищетой и бездельем, и путешественников, имевших цель. Дорога проходила на
возвышении, которое то уменьшалось, то увеличивалось, сглаживая складки
местности, совсем как насыпь европейской железной дороги. Пыль стояла не
только над дорогой, но и над зелеными полями, и над реками, и везде среди
зелени блестела вода, и везде виднелись наклоненные спины работников на
полях. Теплый пыльный ветер дул с севера, и сначала мы наглухо закрыли все
окна машины, но это не помогло, и потом мы, наоборот, открыли все, что
только можно, и стало легче дышать и смотреть по сторонам. Все эти долгие
часы езды от Бомбея до Дели мой водитель потел, пробираясь среди коровьих
стад, а я наслаждался бездельем, пейзажем, а иногда видом красивых женщин
за окном, на время как бы забыв о стоящей передо мной задаче. Когда Дели
остался позади, тучные поля кончились, дорога стала каменистой, а за
окнами пошли пески, камни и невысокие холмы. Северный ветер стал сильнее и
прохладнее, но все равно было гораздо жарче, чем у нас. Еще несколько
часов, и мы у цели: Химачал Прадеш, город Шимла.
48
Здесь должна была состояться встреча с Хозяином, которого я не видел
