рискнул выглянуть из-за угла.
Очередная лесенка. Окна ярко освещены, многие распахнуты настежь.
Слышится смех и звон кружек, кто-то пытается петь.
Я сделал глубокий вдох и вышел на палубу, пригибаясь как можно
ниже, чтобы меня не заметили из окон. Сердце бешено колотилось. Если
кто-нибудь выйдет из двери, он отрежет мне путь к ковру-самолету. Я
прикоснулся к рукояти пистолета, что висел в кобуре на поясе, и
постарался приободриться. До чего же было бы здорово снова очутиться на
плоту! Так, взрывчатку я установил... Что еще? Нет, это не простое
любопытство: если на платформе хозяйничают вовсе не вояки Ордена, с
какой стати ее взрывать, правильно? Повстанцы, с которыми я сражался на
Когте, бомбили все подряд - деревни и казармы сил самообороны, не
проводя различия между солдатами и мирным населением. На мой взгляд, так
могли поступать только трусы и отъявленные мерзавцы. Ведь бомба убивает
всех, кто оказался поблизости; она не смотрит, кто ты - военный или
штатский. Разумеется, так ведут себя не герои, а последние идиоты, но я
не собирался взрывать заряды, не удостоверившись в том, что это
необходимо. Если на платформе рыбаки - мужчины, женщины, а может, и
дети, - они нам ничего плохого не сделали.
Медленно, очень медленно, словно пародируя улитку, я выпрямился и
заглянул в ближайшее окно. Звон посуды доносился из кухни - точнее, из
камбуза (поскольку мы в море, терминология должна быть соответствующей).
На камбузе находилось с полдюжины молодых мужчин. Формы я не заметил,
если, конечно, не считать фартуков и маек. Все дружно мыли посуду.
По-видимому, на ужин я опоздал.
Я двинулся вдоль стены, соскользнул по лестнице и подкрался к
другому, более протяженному ряду окон. Со своего места я мог видеть, что
творится внутри, даже не выпрямляясь. За окнами виднелись столы. Похоже,
кают-компания. За столами десятка три мужчин - одних мужчин! - попивали
кофе. Некоторые курили эрзац-сигареты. Один, судя по цвету жидкости в
стакане, потягивал виски. Мог бы и поделиться, стервец этакий.
На многих были костюмы цвета хаки, но определить, форма это или
излюбленный наряд местных рыбаков, не представлялось возможным. Черных
мундиров Ордена видно не было. Уже приятно. Быть может, платформа и
впрямь служит приютом для рыбаков, отелем, где останавливаются
толстосумы с других планет, швыряющие невообразимые суммы ради
сомнительного удовольствия подстрелить некую экзотическую живность.
Кстати говоря, расплачиваются за удовольствие скорее всего не они, а их
друзья и родные (ведь речь идет о космических полетах, которые длятся
годами, а тот, кто покоится в фуге, платить, естественно, не в
состоянии). Вполне возможно, я кое с кем знаком: здесь они рыболовы, а
на Гиперионе были охотниками. Ну да ладно, особого желания возобновить
знакомство все равно нет.
Слегка успокоившись, я двинулся дальше, уже не прячась. Охранников
видно не было. Может, никакая диверсия и не понадобится? Может, мы
просто проплывем мимо платформы и на нас не обратят ни малейшего
внимания? Пока они будут пить и смеяться, течение отнесет плот к
порталу. Вон она, арка, в паре километров к северо-востоку, едва
различимая на фоне звездного неба. Решено: когда мы окажемся рядом с
порталом, я специальным сигналом дезактивирую детонаторы.
Свернув за угол, я буквально врезался в человека, стоявшего у
стены. Чуть поодаль, у поручня, находились еще двое; один смотрел на
север в бинокль ночного видения.
- Эй! - воскликнул тот, на которого я налетел.
- Извините, - пробормотал я. Уж с героями голодрам такого точно не
случается.
Те двое, что стояли у поручня, держали в руках иглометы - с тем
небрежно-высокомерным видом, который характерен для кадровых военных.
Дуло одного игломета повернулось в мою сторону. Человек, в которого я
врезался, закурил, потушил спичку, выпустил изо рта дым и смерил меня
испепеляющим взглядом.
- Что ты здесь делаешь? - Он выглядел моложе моего: должно быть,
двадцать с небольшим стандартных лет; на нем была форма Ордена с
лейтенантскими нашивками. По старой привычке, приобретенной в силах
самообороны, я чуть было не отдал честь. Говорил лейтенант с сильным
акцентом, вот только я не мог определить с каким.
- Вышел освежиться, - брякнул я. Что-то подсказывало мне, что
настоящий герой выхватил бы пистолет и уложил всю троицу на месте.
Впрочем, голос рассудка советовал даже не думать об этом.
Второй солдат тоже навел на меня игломет и щелкнул предохранителем.
- Ты из группы Клингмана? - продолжал допытываться лейтенант. - Или
из "Выдр"? - Из-за акцента последнее слово прозвучало не то как "Выдр",
то ли как "дыр". Может, я зря беспокоился? Может, это морской
концентрационный лагерь для тех, кто не умеет правильно и красиво
изъясняться? Сердце колотилось в груди с такой силой, что я испугался: а
вдруг со мной прямо сейчас случится инфаркт?
- Я с Клингманом. - Чем фраза короче, тем лучше. Такой акцент мне
все равно не сымитировать, сколько ни старайся.
Лейтенант ткнул пальцем в сторону двери.
- Пьяная свинья! Забыл, что с наступлением темноты комендантский
час?
Я кивнул и постарался изобразить раскаяние. Может, они не заметят
кобуру под моим жилетом...
- Пошли. - Лейтенант повернулся и направился к двери. Солдаты
по-прежнему держали иглометы на изготовку. Если они выстрелят, меня
разнесет на столько кусочков, что потом не соберешь.
Следом за лейтенантом я прошел в дверь и очутился в помещении,
залитом светом и битком набитом людьми. Столь яркого света и такого
количества людей я не видел никогда в жизни.
32
Они устали умирать. Восемь звездных систем за шестьдесят три дня,
восемь ужасных смертей и мучительных воскрешении для каждого. Капитан де
Сойя, сержант Грегориус, капрал Ки и стрелок Реттиг устали умирать и
воскресать.
Всякий раз, стоило ему прийти в себя после воскрешения, де Сойя
вставал перед зеркалом и разглядывал свое обнаженное тело, которое
выглядело так, словно с него только что содрали кожу. Капитан осторожно
прикасался к крестоформу, который непрерывно менял цвет с красного на
лиловый и обратно, смотрел на свои дрожащие руки... В течение нескольких
дней он обычно не мог собраться с мыслями, голоса других доносились как
бы издалека, капитан с трудом разбирал слова собеседника, будь то
адмирал космофлота, губернатор какой-либо планеты или приходской
священник.
Де Сойя все чаще предпочитал черной форме Ордена одежду священника
- сутану с высоким воротником. На поясе у него висели четки, которых он
практически не выпускал из рук: молитвы успокаивали, помогали привести в
порядок мысли. Капитану давно перестали сниться сны, в которых Энея была
его дочерью, в которых он бродил по Возрождению-Вектор, разыскивая свою
сестру Марию. Теперь ему снился Армагеддон - пылающие орбитальные леса,
охваченные пламенем миры, лучи нейродеструкторов, утюжащие плодородные
долины и оставляющие горы трупов...
Уже после первого прыжка де Сойя понял, что ошибался. В беседе с
адмиралом Марусиным он заявил, что за два стандартных года обследует
двести планет: три дня на воскрешение, разведка - и новый прыжок.
Приблизительно шестьсот стандартных суток, около двухсот добровольных
смертей. Но выяснилось, что наделе все обстоит иначе.
Первый прыжок они совершили на ТК-Центр, бывшую административную
столицу Великой Сети, объединявшей множество миров Гегемонии. В былые
годы на ТКЦ проживали десятки миллиардов человек; планету окружало
кольцо орбитальных поселений, куда ходили с поверхности космические
лифты. Порталы, река Тетис, Гранд-Конкурс, мультилиния - словом, ТКЦ был
центром информационной мегасферы; на нем находилось здание правительства
Гегемонии, на нем приняла смерть от рук разъяренной толпы Мейна
Гладстон, по приказу которой корабли ВКС уничтожили Сеть. Когда
произошло Падение, прекратилась подача энергии, летающие города рухнули
наземь. В стоэтажных небоскребах десятки тысяч людей умерли с голоду
прежде, чем их успели вывезти на скиммерах спасательные команды, - ведь
попасть туда можно было только через порталы или с помощью лифта.
Поскольку собственного сельского хозяйства на ТКЦ не было (продукты
питания доставлялись с других планет через наземные и космические
порталы), вспыхнули голодные бунты, продолжавшиеся пятьдесят местных
лет, то бишь тридцать стандартных. Когда они наконец отбушевали,
статистика подсчитала, что потери ужасны - миллиарды погибли голодной
смертью и пали в кровавых схватках.
В эпоху Гегемонии ТК-Центр был также столицей вольнодумства и
разврата. Там приживались только наиболее сибаритские и наиболее
жестокие культы - Церковь Последнего Искупления, Церковь Шрайка, которые
худо-бедно пользовались популярностью у скучающих, утомленных жизнью
обитателей ТКЦ. На самом же деле на протяжении столетий владычества
Гегемонии предметом поклонения была для таукитян власть: они стремились
к власти, безмерно ее жаждали, а добыв, всячески старались сохранить.
Власть была божеством миллиардов, а когда божество кануло в небытие
вместе с большинством приверженцев, уцелевшие прокляли власть. Им было
не до прежних услад: они трудились на развалинах городов, в тени
полуразрушенных небоскребов, распахивали плугами собственного
изготовления поросшие сорняками участки земли между бесчисленными шоссе
и среди опустевших магазинов Гранд-Конкурса, ловили рыбу в реке Тетис,
которую еще недавно бороздили тысячи роскошных яхт и прогулочных
катеров.
Иными словами, перемены буквально напрашивались, и когда через
шестьдесят стандартных лет после Падения на планете появились миссионеры
и солдаты Ордена, обращение нескольких миллиардов обитателей ТКЦ прошло
быстро и гладко. Остовы правительственных зданий сровняли с землей, а на
их месте, используя камни и сталопласт, из которых они были сложены,
воздвигли величественные соборы, куда каждый день приходили
возблагодарить Господа толпы новообращенных.
Архиепископ ТКЦ со временем сделался настолько влиятелен, что
начало казаться, будто он бросает вызов Святейшему Престолу. Так
продолжалось много лет. Наконец могущество архиепископа достигло
пределов, выйти за которые означало навлечь на себя гнев Ватикана - эти
пределы были установлены в 2978 году от Рождества Христова, или в 126
году после Падения, когда от Церкви отлучили его высокопреосвященство,
кардинала Клауса Кроненберга; итак, могущество достигло пределов и далее
распространялось уже в установленных рамках.
Все это капитан де Сойя узнал после прыжка от Возрождения-Вектор к
ТК-Центру.
На ТКЦ они пробыли восемь дней. Войдя в систему, "Рафаил" отправил
на планету опознавательный код; четырнадцать часов спустя состоялось
рандеву с кораблями Ордена, которые несли боевое дежурство на орбите.
Восемь часов ушло на торможение, еще четыре на то, чтобы доставить тела
в столицу ТКЦ, город Сент-Пол. Так прошел первый день.
Лишь спустя четыре дня (техники настояли на том, что капитану и его
спутникам необходим дополнительный отдых) де Сойя встретился с
архиепископом ТКЦ, ее преосвященством Ахиллой Сильвацкой. Целый день
ушел на всякие формальности. Поскольку де Сойя имел при себе папский
диск, то бишь обладал, можно сказать, неслыханными полномочиями, местные
церковники решили воспользоваться случаем. Через несколько часов капитан
