- Увидишь. - Энея коснулась моей руки. - В общем, в 1926 году
Вернадский написал: "Атомы, единожды попав в поток жизни, покидают его
крайне неохотно".
Я ненадолго задумался. В науках я не знаток - если что и знаю, так
нахватался этого от бабушки и в библиотеке Талиесина, - но для меня эти
слова имели смысл.
- Тысячу двести лет назад его слова перефразировали более научно и
обозвали эту более научную формулировку законом Долло, - продолжала
Энея. - Суть в том, что эволюция не идет вспять... исключения вроде
китов Старой Земли, из сухопутных млекопитающих попытавшихся снова стать
рыбами, случаются крайне редко. Жизнь движется вперед... постоянно
находит новые ниши и заселяет их.
- Ага! Это как когда человечество покинуло Старую Землю на кораблях
с двигателями Хоукинга?
- Не совсем, - покачала головой Энея. - Прежде всего, мы сделали
это преждевременно, по наущению Техно-Центра, и еще из-за того, что
Старая Земля погибала... впрочем, это тоже работа Центра. Во-вторых,
благодаря двигателю Хоукинга мы могли совершать скачки по всей своей
галактической ветви, отыскивая похожие на Землю планеты с высоким
коэффициентом по шкале Сольмева... большинство которых мы все равно
терраформировали и населили существами Старой Земли - начиная от
бактерий и дождевых червей и кончая утками, на которых ты охотился на
гиперионских болотах.
Я согласно кивнул, а сам подумал: "Интересно, что нам еще
оставалось делать? Что плохого в том, чтобы отыскать место, где все как
дома - тем более что и дома-то уже нет и вернуться некуда?"
- Но есть кое-что поинтереснее, чем наблюдения Вернадского и закон
Долло, - добавила Энея.
- И что же, детка? - Я все еще думал об утках.
- Жизнь не отступает.
- Это как? - Еще не договорив, я уже все понял.
- Да, - подтвердила Энея, видя мое просветление. - Стоит жизни
найти где-нибудь хоть крохотную зацепку, она уже не отступит. Сам знаешь
- в арктических льдах, в замерзших пустынях Старого Марса, в горячих
источниках, на голых скалах Тянь-Шаня, даже в автономных разумных
программах...
- И что отсюда следует?
- А то. Если предоставить жизнь самой себе, она в один прекрасный
день заполонит всю Вселенную. Сначала зазеленеет одна галактика, потом
соседние туманности и все остальные галактики.
- Малоприятная перспектива.
Энея остановилась и посмотрела на меня:
- Почему, Рауль? По-моему, это прекрасно.
- Зеленые планеты я видел. Зеленую атмосферу я вообразить могу, но
это что-то уже сверхъестественное.
- Так зеленое ж не обязательно одни растения, - улыбнулась она. -
Жизнь способна к адаптации... птицы, люди в летающих машинах, ты и я на
дельтапланах, люди, способные летать...
- До этого пока не дошло, - перебил я. - Но я хотел сказать, ну,
что в зеленой галактике люди, звери и...
- И живые машины, - подсказала Энея. - И андроиды... искусственная
жизнь в тысячах форм...
- Ага, люди, звери, машины, андроиды, всякое такое... должны будут
адаптироваться к космосу... интересно как? Не представляю...
- Ничего, скоро представишь.
Еще триста ступеней - и еще одна короткая передышка.
- А какие еще направления эволюции мы упустили? - спросил я, когда
мы снова тронулись в путь. -
- Возрастание разнообразия и сложности. Ученые столетиями спорили
об этих направлениях, но нет никаких сомнений, что в конечном итоге
именно им эволюция отдает предпочтение. И разнообразию принадлежит
главная роль.
- Почему?
Должно быть, Энея уже устала от моих постоянных "почему". Я и сам
чувствовал себя трехлетним ребенком.
- Ученые, привыкли считать, что фундаментальные эволюционные модели
множатся. Это явление называют дивергенцией. Но оказалось, что все
совсем не так. Разнообразие основных моделей уменьшается по мере
нарастания антиэнтропийного потенциала - эволюции. Посмотри, к примеру,
на выходцев со Старой Земли: что у них одна и та же структура ДНК - это
понятно, но ведь у них и основная модель одна и та же: все они развились
из существ с радиальной симметрией, с глазами, питавшихся через рот,
двуполых... словно отлитых в одной форме.
- Но мне показалось, ты только что сказала, будто разнообразию
принадлежит главная роль.
- Именно. Но разнообразие вовсе не то же самое, что структурная
дивергенция. Как только эволюция натыкается на хорошую модель, она
отбрасывает варианты и сосредоточивается на почти бесконечном
разнообразии производных этой модели - на тысячах, десятках тысяч
взаимосвязанных биологических видов.
- Трилобиты, - произнес я, уловив ее мысль.
- Да. А когда...
- Жуки, - продолжил я. - Все эти чертовы виды жуков.
Энея широко улыбнулась:
- Точно. А когда...
- Насекомые! На всех планетах, где я побывал, одна и та же куча
треклятых насекомых. Комары. Бесчисленное множество всяких...
- Ну вот, ты все понял! Как только основы модели разработаны и
открыты новые ниши, природа жмет на всю катушку. Жизнь втискивается в
эти ниши, внося разнообразие в базовую конструкцию организмов. Новые
виды. За последнее тысячелетие с началом межзвездных перелетов возникли
тысячи новых видов - и далеко не все созданы генной инженерией,
некоторые просто в бешеном темпе приспособились к тем подобиям Земли,
куда их занесло.
- Триаспии, - сказал я, вспомнив Гиперион. - Вечноголубые растения.
Челма. Тесловы деревья.
- Это туземные виды, - возразила Энея.
- Итак, разнообразие - это хорошо, - подытожил я, пытаясь
докопаться до сути того, о чем мы говорим.
- Разнообразие - это хорошо, - согласилась Энея. - Но по крайней
мере один биологический вид Старой Земли лишен всяческого
разнообразия... во всяком случае, он нисколько не изменился на
колонизированных планетах с благоприятными условиями.
- Мы. Человечество.
- Именно. Мы застряли в рамках одного вида, - мрачно кивнула Энея.
- Страшно давно застряли. Теперь у нас есть шанс быстро прийти к
разнообразию, но институты вроде Гегемонии, Империи и Центра
препятствуют этому.
- А необходимость разнообразия распространяется на человеческие
институты? - поинтересовался я. - На религию? На социальные системы? - Я
думал о людях, которые помогли мне на Витусе-Грей-Балиане Б. Я думал о
народе Спектральной Спирали Амуа и их сложных, запутанных верованиях.
- Целиком и полностью. Посмотри туда. А.Беттик остановился рядом с
мраморной плитой, на которой были высечены слова на китайском и древнем
стандартном английском:
Вознесся под синий купол небес
Восточного пика топаз.
Но в горных отрогах лощина есть,
Что скрыта от праздных глаз.
Ее не ваяла людская рука.
Здесь тайна царит и покой,
Ее осеняет природа сама
Кровлею облаков.
Пусть смена сезонов и времени бег
В мир перемены несет.
Я в дивной лощине пребуду вовек,
Где замер событий ход.
Дао-Юнь, жена генерала Ван Нинь-чи,
400 год до Р. X.
Мы двинулись дальше. Когда я поглядел вверх, мне показалось, что на
верхней площадке последнего лестничного пролета маячит что-то красное.
Может, это и есть Южные Небесные Врата, открывающие путь на вершину?
Пора бы.
- Разве не прекрасная мысль? - сказал я, имея в виду стихотворение.
- Может, подобное постоянство в человеческих институтах не менее, а то и
более важно, чем разнообразие?
- Важно, - согласилась Энея. - Но как раз этим-то и занималось
почти все человечество на протяжении последнего тысячелетия, Рауль...
воссозданием институтов и идей Старой Земли на разных мирах. Взгляни на
Гегемонию. Взгляни на Церковь и Священную Империю. Взгляни на эту
планету...
- Тянь-Шань? По-моему, он изумителен...
- Согласна, но все это - сплошное заимствование. Буддизм немного
эволюционировал... Во всяком случае, от идолопоклонничества и ритуалов
вернулся к здравому смыслу, отличавшему его с самого начала. Но в
остальном все это лишь попытка возродить то, что было утрачено вместе со
Старой Землей.
- Что именно?
- Язык, одежду, названия гор, обычаи... Черт, Рауль, даже это
паломничество и храм Нефритового Императора, если мы туда когда-нибудь
доберемся!
- Ты хочешь сказать, что на Старой Земле есть гора Тай-Шань?
- Именно. И Град Мира есть. Небесные Врата, Драконова Пасть.
Конфуций совершал на нее восхождение более трех тысяч лет назад. Только
в лестнице на Старой Земле было всего семь тысяч ступеней.
- Тогда я предпочел бы подниматься по ней, - заметил я, гадая,
надолго ли еще меня хватит. Ступеньки, конечно, невысокие, но их
чертовски много. - Впрочем, я понял, о чем ты.
- Сохранять традиции хорошо, но здоровый организм развивается... и
культурно, и физически.
- Что возвращает нас к вопросу об эволюции. Так какие же другие
направления, тенденции, цели и что там еще мы упустили за последний
десяток веков?
- Во-первых, всевозрастающее число индивидуумов. Жизнь любит
квадриллионы видов, но она без памяти любит суперквадриллионы
индивидуумов. В каком-то смысле Вселенная настроена на индивидуумов. В
библиотеке Талиесина была книжка под названием "Эволюция иерархических
систем" одного мужика со Старой Земли, Стенли Солса. Тебе она не
попадалась?
- Нет, должно быть, проглядел, я больше читал древнюю
голографическую порнуху.
- Угу, - хмыкнула Энея. - Ну, Солс сформулировал это довольно
гладко: "В ограниченном материальном мире может существовать
безграничное число уникальных индивидуумов, если они гнездятся друг в
друге, а мир расширяется".
- Гнездятся друг в друге... - задумчиво повторил я. - Ага! Как
бактерии Старой Земли в нашем кишечнике, и инфузории туфельки, которых
мы вытащили в космос, и другие клетки в наших телах... Чем больше
планет, тем больше народу... Ага, ну да.
- Вот именно, что больше народу. Нас сотни миллиардов, но за
последние века от Падения до Империи численность человеческого населения
Галактики - Бродяги не в счет - стабилизировалась.
- Ну да, контроль рождаемости - дело серьезное, - повторил я то,
чему учили каждого жителя Гипериона. - В смысле, раз крестоформ способен
растягивать человеческую жизнь на многие и многие века...
- Точно. С искусственным бессмертием застой усугубляется - и
физический, и культурный. Это почти аксиома.
- Но, ведь это не повод отказывать людям в продлении жизни? -
нахмурился я.
Голос Энеи звучал будто из неведомой дали. Казалось, она
раздумывает над чем-то несравненно более важным.
- Нет, - сказала она наконец. - Само по себе - не повод.
- Так что там с направлениями эволюции? - спросил я, глядя на
приближающуюся пагоду и вознося молитвы, чтобы беседа отвлекала меня от
весьма красочных картин падения и низвержения с двадцати с чем-то тысяч
ступенек, по котором мы поднялись.
- Из достойных упоминания осталось только три. Возрастающая
специализация, возрастающая взаимозависимость, возрастающая
изменчивость. Все они важны, но важнее всех последнее.
- Как это, детка?
- Эволюция сама эволюционирует. Ей просто приходится
эволюционировать. Изменчивость уже сама по себе важная для выживания
наследственная характеристика. Системы - живые и прочие - должны учиться
эволюционировать и до некоторой степени управлять процессом и темпом
