пристегиваю карабин к петле крюка. Он клацает, как защелкнувшиеся
наручники.
Немез разворачивается влево - я ее больше не интересую, - ее черные
стеклянные глаза прикованы к Энее. Моя любимая не двигается.
Корабль приземляется на платформе, отключив генераторы ТМП, как и
было приказано, всей тяжестью наваливаясь на доски под жуткий хруст
сминаемого павильона Правильного Самоуглубления. Архаичные стабилизаторы
занимают всю площадку, едва не придавив Немез и меня вместе с ней.
Глянув через плечо на черную громаду нависшего над ней корабля,
Немез приседает, чтобы прыгнуть к Энее.
Мгновение мне кажется, что бонсай-кедр выдержит... что платформа
даже крепче, чем предполагалось по расчетам Энеи и моим наблюдениям...
но тут, под ужасающий стон и скрежет расщепляющегося дерева, вся
платформа Правильного Самоуглубления отделяется от склона, увлекая за
собой изрядную часть лестницы.
Корабль опрокидывается, и стоявшие на балконе люди беспорядочно
валятся внутрь.]
"Корабль! - хриплю я в ларинг. - Парить!" И снова переключаю
внимание на Немез.
[Платформа уходит у нее из-под ног. Она прыгает. Энея стоит
неподвижно.
Если бы не ускользающая из-под ног платформа, Немез непременно
допрыгнула бы. Она чуть-чуть не долетела, совсем немного, не дотянула...
ее когти скребут по камню, высекая искры, и находят зацепку.
Платформа рушится в бездну, кувыркаясь и разваливаясь на лету.
Обломки градом сыплются на главную платформу.
Немез отчаянно старается удержаться на гладком камне, цепляясь за
него руками и ногами, всего в метре от моей любимой.
У меня в запасе восемь метров страховки. Более или менее
работоспособной левой рукой я протравливаю несколько метров веревки,
скользкой от крови, и обеими ногами отталкиваюсь от скалы.
Немез уже подбирается к краю карниза. Всадив когти в расщелину, она
подтягивается, выгнувшись дугой, как опытный скалолаз, преодолевающий
отрицательный уклон. Она скребет ногами по камню, подталкивая себя все
выше и выше. Она хочет перебраться через край и броситься на Энею.
Качнувшись от Немез, я отталкиваюсь от вертикальной скалы,
израненными босыми ногами ощутив холодную гладкость камня. Веревка, от
которой зависит моя жизнь, изрезана в схватке, она может оборваться в
любую секунду.
Но я нагружаю ее еще больше, раскачиваясь от Немез и обратно, как
гигантский маятник.
Подтянувшись, Немез наваливается на карниз грудью, встает на
колени, поднимается на ноги в метре от Энеи.
Энея стоит неподвижно.
Я взмываю все выше, обдирая плечо о камни. Мелькает страшная мысль,
что мне не хватит ни скорости, ни длины веревки, но я ту т же вижу, что
хватит, в обрез, тютелька в тютельку...
Немез поворачивается в тот самый миг, когда я подлетаю к ней.
Разведя ноги, я обхватываю ее поперек туловища и крепко сжимаю.
Она с ревом вскидывает свою косу. Мой живот ничем не защищен.
Забыв об этом, забыв о расползающейся веревке, забыв о боли,
пульсирующей во всем теле, я цепко держу ее, спокойно дожидаясь: законы
механики непреложны. Упругость нити, сила тяготения, момент инерции. Она
тяжелее меня. На одно жуткое, бесконечное мгновение воцаряется
равновесие: я вишу на ней, а она даже не колышется, но она не успела
принять устойчивое положение и балансирует на краю обрыва; я выгибаюсь
назад, пытаясь переместить центр тяжести, - и Немез срывается с карниза.
Я разжимаю хватку.
Она наносит удар косой, но промахивается - я уже лечу по дуге, зато
этот рывок отбрасывает ее от обрыва еще дальше, к пролому, зияющему на
месте платформы.
Раскачиваясь на конце веревки, я вжимаюсь в камень, обдираю бока,
чтобы трением погасить скорость. И тут страховка обрывается.
Я распластываюсь по скале, но понемногу начинаю сползать вниз.
Правая рука не действует. Пальцы левой находят зацепку... срываются... я
съезжаю все быстрее... левая нога натыкается на крохотный выступ. Мне
удается замедлить падение, и я успеваю глянуть вниз.
Немез извивается в воздухе, пытаясь изменить траекторию, чтобы
вонзить когти в уцелевшие доски самой нижней платформы.
Но промахивается на считанные сантиметры. Метров через сто она
налетает на выступ и отскакивает еще дальше от стены. Под ней теперь
только облака, а еще доски, столбы и стропила, опередившие ее на
километр.
Немез воет от ярости и отчаяния, словно искореженный паровой гудок,
и эхо мечется от скалы к скале.]
Я больше не могу держаться. Потеряно слишком много крови, порвано
слишком много мышц. Я сползаю по скале, ощущая движение грудью, щекой,
ладонью.
И поворачиваю голову, чтобы попрощаться с Энеей хотя бы взглядом.
И в этот момент ее рука подхватывает меня. Пока я наблюдал за
падением Немез, Энея без страховки прошла по отвесной скале надо мной.
Сердце мое колотится от страха перед тем, что своей тяжестью я
утяну в пропасть нас обоих. Я сползаю... выскальзываю из крепких рук
Энеи... я весь в крови. Но она не отпускает.
- Рауль! - Голос ее дрожит, но не от усталости или ужаса, а от
переполняющих ее чувств.
Удерживая наш двойной вес на одной ноге, упирающейся в выступ, она
освобождает левую руку и одним взмахом прищелкивает свою страховку к
моему карабину, все еще болтающемуся на крюке.
Мы оба соскальзываем, обдирая кожу. Энея обнимает меня обеими
руками, обхватывает меня ногами за пояс, в точности повторяя мои объятия
с Немез, но ею движут не ярость и ненависть, а любовь и сострадание.
Мы падаем на восемь метров, повисая на конце страховки. Я почти
уверен, что мой дополнительный вес выдернет крюк или разорвет веревку.
Но ничего не происходит. Веревка пружинит, мы подскакиваем раза три
и зависаем над бездной. Крюк держит. Веревка держит. Объятия Энеи держат
меня.
- Рауль, - приговаривает она. - Боже мой, Боже мой...
Мне кажется, что она гладит меня по голове, на самом деле она
пытается приладить на место висящий лоскут кожи и не дает уху оторваться
окончательно.
- Пустяки, - пытаюсь выговорить я, но кровоточащие, распухшие губы
не слушаются. Я не в состоянии дать команду кораблю.
Поняв меня без слов, Энея склоняется ко мне и шепчет в ларинги
моего капюшона:
- Корабль, лети сюда и подбери нас. Быстро.
Тень надвигается стремительно, словно корабль вознамерился
раздавить нас. На балконе полно народу, и все на нас смотрят. Корабль
зависает в трех метрах и выдвигает с балкона трап. Нас подхватывают и
втаскивают на балкон.
Энея не разжимает объятии и тогда, когда нас уносят с балкона на
устланные коврами палубы, подальше от пропасти.
Будто сквозь вату до меня доносится голос Корабля:
- В пределах системы наблюдается ряд боевых кораблей, с крейсерской
скоростью летящих в нашу сторону. Еще один находится за пределами
атмосферы в десяти тысячах километров западнее и все приближается...
- Забирай нас отсюда, - приказывает Энея. - Я дам тебе
внутрисистемные координаты через минуту. Пошел!
У меня кружится голова, и от рева ракетных двигателей глаза
закрываются сами собой. Я смутно осознаю, что Энея целует меня,
обнимает, целует мои веки, окровавленный лоб и щеку. Она плачет.
- Рахиль, - доносится ее голос откуда-то издалека, - ты можешь
осмотреть его?
По мне пробегают чужие пальцы. Вспыхивают очаги боли, но боль
отходит все дальше. Меня охватывает холод. Я пытаюсь открыть глаза, но
ничего не получается.
- Самое страшное с виду на деле опасно меньше всего, - мягко, но
деловито сообщает Рахиль. - Ранения головы, уха, сломанная нога и так
далее. Но, по-моему, есть внутренние повреждения... А еще следы когтей
вдоль позвоночника.
Энея еще плачет, но уже распоряжается:
- Кто-нибудь - Лхомо, А.Беттик - помогите мне перенести его в
автохирург.
- Простите, - слышу я на грани беспамятства голос Корабля, - но все
три ячейки автохирурга заняты. Сержант Грегориус потерял сознание от
внутренних повреждений и был доставлен в третью. В настоящий момент
жизнь всех трех пациентов поддерживается искусственно.
- Великолепно, - бормочет Энея. - Рауль! Милый, ты меня слышишь?
Я пытаюсь ответить, сказать, что чувствую себя отлично, что обо мне
нечего беспокоиться, но издаю только полузадушенное сипение и невнятный
клекот.
- Рауль, - продолжает Энея, - нам надо оторваться от кораблей
Имперского Флота. Мы отнесем тебя в криогенную фугу, милый. Тебе
придется немного поспать, пока не освободится ячейка автохирурга. Рауль,
ты слышишь?
Отказавшись от попыток заговорить, я киваю. На лбу болтается
какая-то влажная тряпка. Ах да, это ж мой скальп.
- Ладно, - шепчет Энея мне на ухо. - Я люблю тебя, дорогой мой. Ты
поправишься. Я знаю.
Чьи-то руки поднимают меня и несут, потом укладывают на что-то
твердое и холодное. Боль никуда не делась, но она где-то далеко-далеко и
не имеет ко мне отношения.
Пока крышка криогенной фуги еще не захлопнута, я успеваю услышать
спокойный голос Корабля:
- Нас вызывают четыре корабля Флота. Они говорят, что если мы через
десять минут не заглушим двигатели, то будем уничтожены. Позвольте
напомнить, что до ближайшей точки перехода одиннадцать часов. А все
четыре звездолета находятся на дистанции эффективного поражения.
- Координаты прежние, Корабль, - отзывается усталый голос Энеи. -
Кораблям Флота не отвечай.
Я пытаюсь улыбнуться. Мы уже пытались обогнать корабли Флота, хотя
все было против нас. Хорошо бы сказать Энее то, что я вдруг понял: как
бы долго мы ни дурачили судьбу, рано или поздно они нас настигнут. Для
меня это почти откровение, этакое запоздалое сатори.
Но холод уже промораживает мое тело насквозь. Остается лишь
надеяться, что змеевики фуги работают быстрее, чем запомнилось по
последнему путешествию. Если это смерть, то... что ж, смерть она и есть
смерть. Но мне хочется еще раз увидеть Энею.
Это моя последняя мысль.
24
Падаю!.. Сердце бешено колотится... Я очнулся где-то совсем в
другом мире. Я парил, а не падал. Первое ощущение, что я в океане, очень
соленом океане, плаваю, словно зародыш, в соленом море цвета сепии,
затем - осознание, что я в невесомости, нет ни волн, ни течений, и это
не вода. Корабль? Нет, я в огромном, пустом, темном, но омываемом светом
пространстве - полое яйцо метров пятнадцати в поперечнике, с
полупрозрачными стенками, сквозь которые просачивается яркий солнечный
свет и виднеется сложная, уходящая вдаль органическая конструкция.
Я вяло шевельнул руками, чтобы потрогать свое лицо, голову,
туловище, руки... Я плавал в невесомости, прикрепленный к стенке
тоненькой лентой-липучкой. На ногах - никакой обуви, из одежды только
мягкий хлопковый костюм странного покроя - больничная пижама, что ли?
Кожа на лице как после солнечного ожога... и еще какие-то
незнакомые бугры - возможно, шрамы. Голова обрита наголо, саднящая кожа
покрыта свежими рубцами, ухо вроде на месте, но дотрагиваться больно. В
тусклом свете я разглядел на руках несколько шрамов. Подтянув брючину,
осмотрел изувеченную в поединке ногу - цела и невредима. Пощупал ребра:
ноют, но целы. Выходит, я побывал-таки в ячейке автохирурга.
Наверное, я произнес это вслух, потому что темная фигура, парившая
неподалеку, откликнулась.
- В конечном счете можно считать и так, Рауль Эндимион. Правда,
некоторые хирургические операции были сделаны по старинке... мной.
Я вздрогнул, отскочив от стены на всю длину привязи.
Темная фигура приблизилась, и я узнал силуэт, волосы и, наконец,
