В Йо-куне нас встречают толпы людей, выстроившихся вдоль галерей и
аппарелей, размахивая флажками и хоругвями. Стоя на террасах и крышах
приткнувшихся к скале домов, горожане хором приветствуют своего
градоправителя и всех нас.
А за околицей Йо-куня, у стартовых террас единственной канатки на
пути в Поталу, мы встречаем еще одну делегацию, направляющуюся на прием,
- Дорже Пхамо и девять ее жриц. Паланкин Дорже Пхамо несут девять
мускулистых монахов, потому что она настоятельница Самден-дацана -
мужского монастыря километрах в тридцати от Йо-куня, на южных склонах
того же хребта. Когда Дорже Пхамо исполнилось три года, открыли, что она
- воплощение первоначальной Дорже Пхамо, Громомечущей Матери-свиньи.
Теперь ей уже девяносто четыре стандартных года. Она чрезвычайно важная
персона, и больше семидесяти лет была хоругвью, старшиной общины и
аватарой женского монастыря Оракула в Йамдрок Дзо, размещенного еще
километров на шестьдесят подалее на отвесной стене хребта. Ныне же
Громомечущая Мать-свинья, девять сопровождающих ее жриц и десятка три
носильщиков и телохранителей дожидаются очереди пристегнуть массивные
карабины паланкина к тросу канатки.
Выглянув сквозь занавески, Дорже Пхамо заметила нашу компанию и
поманила Энею к себе. Из брошенных мимоходом замечаний Энеи я узнал, что
она несколько раз побывала в дацане Оракула в Йамдрок Дзо ради
знакомства с Дорже и крепко с ней подружилась. А еще А.Беттик по секрету
рассказал мне, что Дорже Пхамо недавно заявила своим жрицам из дацана
Оракула и монахам из Самден-дацана, будто воплощение живого Будды
Сострадательного - Энея, а не Его Святейшество нынешний далай-лама. Как
сказал А.Беттик, благодаря популярности Дорже Пхамо весть об этой ереси
разлетелась по всему Тянь-Шаню, но далай-лама еще никак не отреагировал
на эту дерзость.
Пока обе делегации дожидаются очереди на канатку, обе женщины - моя
Энея и старуха в паланкине - беззаботно болтают и смеются. Должно быть,
Дорже Пхамо настояла, чтобы мы отправились первыми, потому что
носильщики убрали паланкин с дороги, девять жриц низко поклонились, а
Энея жестом поманила нашу группу на террасу. Чарльз Чи-кьяп Кэмпо и
Кэмпо Нга-Вань Таши явно чувствовали себя не в своей тарелке, пока
помощники пристегивали их салазки к тросу, - не из-за тревоги за
собственную безопасность, но из-за попрания протокола; честно говоря, я
не понял, в чем оно состояло, да и не очень-то интересовался. Я только и
думал, как бы улучить минутку, чтобы поговорить с Энеей наедине. Или
просто поцеловать.
По пути в Поталу нас застал ливень. За три месяца пребывания на
Тянь-Шане меня не раз накрывало летними грозами, но этот дождь -
студеный предвестник муссонов - окутал нас клубами холодного тумана. Мы
успели оставить канатку позади прежде, чем небо заволокло тучами, но,
когда мы выбрались на восточную сторону хребта Кунь-лунь, на Вышнем Пути
поблескивал лед.
Вышний Путь - это скальные карнизы, полки, мощеные дорожки на
отвесных стенах, деревянные галереи на северо-западных отрогах Хуа-Шаня
- Горы-цветка, а еще - долгая череда террас и подвесных мостов,
соединяющих заснеженные отроги Хуа-Шаня с Куньлунем. Там же находится
второй подлине подвесной мост на планете, связывающий хребет Куньлунь с
хребтом Пхари, а дальше ведут новые галереи, мосты и карнизы, бегущие
вдоль восточного склона хребта Пхари к Пхари-Базару. Там остается лишь
пройти через ущелье и выйти на дорогу до Поталы, проложенную по карнизу
почти строго на запад.
Обычно это просто шестичасовая прогулка по залитым солнцем горам,
но в тот день пришлось предпринять опасный и изнурительный переход
сквозь клубящийся туман и ледяной дождь. Помощники градоначальника и
настоятеля Храма пытались укрыть своих сановников ярко-красными и
желтыми зонтами, но обледеневший карниз порой сужался настолько, что
приходилось идти гуськом, и сановники очень скоро вымокли до нитки.
Переправа через подвесные мосты обратилась в форменный кошмар - их
"настил" состоит из единственного, густо оплетенного троса; вертикально
вверх идут пеньковые "балясины", перилами служат горизонтальные веревки,
а над головой проходит второй толстый трос. Обычно удержаться на нижнем
тросе проще простого - придерживаешься за боковые веревки, но в такой
ливень переправа требует крайней сосредоточенности. Впрочем, местные
жители, пережившие множество муссонов, проделывали такое десятки раз и
преодолевали мосты с привычным проворством, только мы с Энеей застревали
на раскачивающихся, уходящих из-под ног тросах, цепляясь за обледеневшие
веревки, то и дело норовившие выскользнуть из рук.
Несмотря на грозу - а может быть, именно из-за нее, - кто-то зажег
факелы Вышнего Пути вдоль всего восточного склона хребта, а светильники,
рдеющие в густом тумане, обозначали изгибы и повороты деревянных
галерей, поднимающиеся и спускающиеся лестницы, новые мосты. Мы прибыли
на Пхари-Базар как раз на закате, хотя из-за непогоды казалось, что уже
гораздо позже. Там к нам присоединились остальные группы, направлявшиеся
в Зимний дворец, и через расселину на запад двинулась внушительная
вереница человек из семидесяти. Паланкин Дорже Пхамо по-прежнему
покачивался рядом с нами, и, по-моему, не я один завидовал его
обладательнице, сидевшей в тепле и сухости.
Честно говоря, я был разочарован: мы планировали прийти в Поталу на
вечерней заре, когда от протянувшихся с севера на юг хребтов и высоких
пиков еще исходит мягкое альпийское сияние. Я ни разу не бывал в этих
краях и с нетерпением ждал, когда покажется дворец. Перед нами открылся
уходящий вдаль ряд карнизов и галерей, озаренных светом факелов, - это и
был широкий Вышний Путь между Пхари и Поталой. У меня в рюкзаке лежал
лазерный фонарик: уж и сам не знаю, зачем я его захватил - то ли для
самообороны в случае чего, то ли дорогу во тьме отыскивать. На этом
отрезке самой оживленной из дорог толстая корка льда была везде, где
только можно - на скалах, террасах, пеньковых перилах мостов и на
ступенях. Не представляю, как можно даже близко подойти к канатке в
такую-то погоду, но поговаривали, что самые отчаянные из гостей
добирались именно так.
В Запретный город мы вступили часа за два до начала приема. Тучи
немного разошлись, дождь стих, и, впервые увидев Зимний дворец, я
невольно затаил дыхание, напрочь забыв обо всех мелких огорчениях.
Зимний дворец стоит на громадном пике, возносящемся на фоне
высочайших вершин Кукунора с хребта Желтая Шапка. Сквозь разрывы в
облаках нам открылся Дрепань - монастырь, приютивший тридцать пять тысяч
монахов, он окружает город - ярус за ярусом - высокими каменными
зданиями, взбирающимися по отвесным склонам; тысячи окон сияют светом
фонарей, на балконах, террасах и у входов горят факелы; а позади и выше,
золотыми кровлями касаясь клубящихся облаков, высится Потала - Зимний
дворец далай-ламы, - играющая мириадами огней, подсвеченная последними
отблесками зари на вершинах Кукунора.
Здесь помощники и провожающие повернули обратно, в Запретный город
вошли только приглашенные.
Вышний Путь стал ровнее и шире, превратившись в настоящий тракт
пятидесяти метров шириной, вымощенный золотыми камнями, обрамленный
рядами факелов и окруженный бессчетными храмами, ступами, кумирнями,
постройками внушительных монастырей и гарнизона. Дождь совсем перестал,
тракт блестел золотом, а перед колоссальными стенами и воротами Дрепаня
и Поталы сновали сотни и сотни красочно разодетых паломников и жителей
Запретного города. Монахи в шафранно-желтых рясах держались небольшими,
молчаливыми группками; дворцовые чиновники в ярко-красных и роскошных
пурпурных одеждах и желтых шляпах, смахивающих на опрокинутые блюда,
целеустремленно вышагивали мимо солдат в синей форме, с черно-белыми
полосатыми пиками; пробегали курьеры в облегающих оранжево-красных или
сине-золотых костюмах; плавно выступали придворные дамы в длинных
шелковых платьях - небесно-голубых, нежно-лазоревых и кобальтово-синих,
- шелестя шлейфами по влажным камням золотой мостовой; красношапочники -
в малиновых шелковых шляпах с малиновой же бахромой; друнгпа - народ
лесистых долин - в косматых папахах из овцекозьего меха и костюмах,
украшенных яркими белыми, красными, рыжими и золотыми перьями, и
заткнутыми за кушаки длиннющими церемониальными саблями; и наконец,
простые люди Запретного города - конечно, не такие колоритные, как
сановники, повара, садовники, слуги, учителя, каменщики и камердинеры, -
все до единого в зелено-синих или оранжево-золотых халатах, а челядь
Зимнего дворца далай-ламы - численностью в несколько тысяч - мелькала
там и тут в малиново-золотых одеждах и неизменных шляпах из войлока и
шелка с жесткими полями шириной сантиметров пятьдесят, чтобы не
пострадала от солнца аристократическая дворцовая бледность и не
беспокоил дождь в сезон муссонов.
В сравнении с ними наша вымокшая группа паломников выглядела
блеклой и потрепанной, но я и думать забыл о собственной внешности,
когда мы вошли в шестидесятиметровые - в высоту - врата монастыря
Дрепань и зашагали по мосту Ки-Чу.
Мост в 20 метров шириной и 115 длиной сделан из самой современной
углеродной пластистали и сияет, как черный хром. А под ним - пустота.
Мост перекинут через глубокую расщелину, и в тысячах метров под нами
курятся фосгеновые тучи. На востоке, откуда мы подошли, строения Дрепаня
взбираются в гору километра на три; его плоские стены, горящие окна,
даже сам воздух опутан хитроумной паутинной вязью служебных канаток,
напрямую соединяющих монастырь с дворцовыми владениями. На западе -
перед нами - Потала поднимается по крутым склонам на шесть километров с
лишком; сотни отполированных каменных фасадов и десятки золотых крыш
отражают трепетные вспышки молний, вспыхивающие в тучах, проплывающих
над самыми кровлями. В случае нападения мост Ки-Чу может втянуться в
западную стену меньше чем за тридцать секунд, не оставив агрессору ни
пяди, ни малейшей лазейки на полкилометра отвесной стены.
Но мост не ушел у нас из-под ног. Вдоль парапетов по обе стороны
выстроились стражники в парадной форме, и каждый держал вовсе не
бутафорскую пику, или же плазменную винтовку. На противоположном конце
Ки-Чу мы задержались у богато изукрашенных Парго-Калинь - Западных врат.
Грандиозная арка восьмидесятипятиметровой высоты вся светилась изнутри;
свет пробивался сквозь тысячи затейливых узоров, и ярче всего сияли два
исполинских глаза, не мигая глядевших поверх Ки-Чу и Дрепаня на восток.
Каждый из нас задержался, проходя под Парго-Калинь, Миновав врата,
оказываешься уже на территории Зимнего дворца, хотя до самой двери еще
шагов тридцать. А потом надо подняться на тысячу ступенек. Энея
рассказывала, что истовые паломники из всех уголков Тянь-Шаня проходят
путь до дворца на коленях, а иные простираются ниц на каждом шагу, в
самом буквальном смысле измеряя сотни и тысячи километров пути
собственным ростом - только бы удостоиться чести пройти под Западными
вратами и коснуться лбом последнего отрезка моста Ки-Чу из почтения к
далай-ламе.
Войдя рука об руку, мы с Энеей переглянулись.
Предъявив на главном входе свои приглашения стражникам и
чиновникам, мы поднялись на тысячу ступенек. Я очень удивился, увидев
самый настоящий эскалатор, но Тромо Трочи из Дхому объяснил, что
включают его нечасто, - чтобы не разочаровывать паломников.
Выше, на первых публичных ярусах, у нас снова проверили
