небрежно провел по его телу зеленым лучом лазера. Юноша вскрикнул и
отпрыгнул; черная дымящаяся черта по диагонали пересекла его шелковую
рубашку. Я не знал, что делать. Майк установил самый низкий уровень
мощности. Двое приятелей Бертола бросились к Майку, но он провел лучом по
их ногам. Один с проклятием упал на колени, другой, охая от боли,
отскочил.
Тем временем вокруг собралась толпа. Зеваки захохотали, когда,
сдернув свой дурацкий колпак, Майк поклонился вторично.
- Благодарю вас, - сказал он. - И моя матушка тоже.
Кузен Сири окаменел от гнева. На его губах и подбородке белела пена.
Я протолкнулся сквозь толпу и встал между ним и Майкам.
- Эй, послушайте, все нормально, - сказал я. - Мы покидаем вас. Мы
сейчас же уходим.
- Пошел к черту, Мерри, не мешай, - крикнул Майк.
- Все нормально, Майк, - бросил я ему. - Я здесь с девушкой по имени
Сири, у которой есть...
Бертол оттолкнул меня и сделал выпад мечом. Я схватил его за плечо и
швырнул на траву.
- Ах ты, скотина! - Майк отступил назад. Он выглядел ужасно усталым и
недовольным. - У-у, дьявол, - тихо сказал он, садясь на каменную
ступеньку. С левой стороны на черном лоскуте пестрого костюма арлекина
проступила алая черточка. Узкий разрез прямо на глазах набух кровью, а
затем она потекла вниз, на широкий живот Майка Ошо.
- Господи, Майк! - Я оторвал полоску от своей рубашки и попытался
остановить кровь. Готовясь к полету, мы проходили курс неотложной помощи,
но я не помнил ровным счетом ничего. Я потянулся к запястью, но комлога на
месте не было: наши комлоги остались на "Лос-Анджелесе".
- Ты только не волнуйся, Майк, - я задыхался от волнения. - Там всего
лишь царапина. - Кровь текла теперь и по моей руке.
- Этого достаточно. - Голос Майка вздрагивал от боли. - Черт бы его
взял! Меч этот сраный. Нет, Мерри, ты только представь! Вот так проткнуть
человека во цвете лет паршивым бутафорским мечом из одногрошовой оперы. О,
черт, как больно!
- Трехгрошовой, - машинально поправил я. Тряпка пропиталась кровью.
- Знаешь, в чем твоя проблема, Мерри? Ты всегда цепляешься за свои
вшивые два цента. О-о-о... - Лицо Майка побелело, потом стало серым. Он
уткнулся подбородком в грудь и глубоко выдохнул: - К черту все. Пора
домой, малыш.
Я оглянулся. Бертол не торопясь уходил вместе со своими дружками.
Остальные в ужасе толпились возле нас.
- Врача! - крикнул я. - Вызовите сюда любую медицинскую помощь!
Двое мужчин побежали по улице. И ни малейших признаков Сири.
- Постойте! Постойте! - заговорил вдруг Майк окрепшим голосом, словно
торопился сказать что-то очень важное. - Всего минутку, - сказал он и
умер.
Умер. По-настоящему. Смерть мозга. Челюсть у него отвалилась, глаза
закатились, так что видны были только белки, а через минуту перестала
кровоточить и рана.
В течение нескольких безумных секунд я осыпал небеса ругательствами.
Надо мной сквозь бледнеющие звездные поля проплывал наш "Лос-Анджелес", и
я знал, что мог бы вернуть Майка к жизни, если бы мне удалось доставить
его на корабль. Толпа отхлынула, когда я начал проклинать звезды.
Но вот я повернулся к Бертолу.
- Эй, ты!
Гонцы остановились на дальнем конце площади. Лицо Бертола стало
пепельным. Он смотрел на меня и не мог произнести ни звука.
- Ты! - снова крикнул я. Я поднял с земли лазерное перо, поставил
переключатель на полную мощность и пошел туда, где меня ждали Бертол и его
приятели.
Немного позже, сквозь их вопли и вонь паленого мяса, я смутно
осознал, что на переполненную площадь, поднимая тучи пыли, садится скиммер
Сири, и услышал ее голос, приказывающий мне немедленно подойти. Мы
поднялись над площадью, ее безумием, ее огнями. Холодный ветер развевал
мои мокрые от пота волосы.
- Мы летим в Фиварон, - говорила мне Сири. - Вертел был пьян.
Сепаратисты - жалкая кучка экстремистов. Наказывать тебя никто не будет.
Пока Совет ведет расследование, ты погостишь у нас.
- Нет, - ответил я. - Я выйду здесь. Приземляйся. - Я указал на
полоску земли невдалеке от города.
Невзирая на все ее протесты, Сири пришлось посадить скиммер. Я
взглянул на каменную глыбу и, убедившись, что рюкзак на месте, открыл
дверцу. Сири скользнула по сиденью в мою сторону и прижалась ко мне.
- Мерри, любовь моя. - Ее губы были теплы и открыты, но я ничего не
чувствовал. Тело словно одеревенело.
Я вышел и помахал ей на прощанье. Она откинула назад волосы и
посмотрела на меня зелеными, полными слез глазами. Затем скиммер поднялся,
развернулся и в предрассветных сумерках полетел на юг.
"Погоди минутку!" Сам не знаю, произнес я это вслух или только
подумал. Я сел на камень, обхватил руками колени, и из груди у меня
вырвались сдавленные рыдания. Потом я встал и швырнул лазерное перо в
волны прибоя. Вытащив из-под глыбы рюкзак, я высыпал его содержимое на
землю.
Ковер-самолет исчез.
Я снова сел, не в силах ни смеяться, ни плакать, ни просто двигаться.
Я сидел, глядя, как встает солнце. Я все еще сидел там, когда через три
часа невдалеке от меня бесшумно опустился большой черный скиммер
корабельной службы безопасности.
- Отец! Отец, пора!
Я поворачиваюсь к своему сыну Донелу. На нем синий с золотом мундир
члена Совета Гегемонии. Его лысина покраснела и покрыта крупными каплями
пота. Донелу всего сорок три года, но мне кажется, он гораздо старше.
- Прошу тебя, отец, - говорит он. Я киваю и поднимаюсь, стряхивая со
штанин траву и песок. Ко входу в гробницу мы подходим вдвоем. Толпа
подступает ближе. Гравий скрипит под ногами людей, которые беспокойно
топчутся на месте.
- Я войду с тобой, отец? - спрашивает Донел.
Я смотрю на этого стареющего незнакомца, моего сына. В нем мало что
напоминает меня или Сири. Сегодняшние хлопоты омрачили его румяное,
добродушное лицо. В нем есть открытость и честность, которые нередко
заменяют людям ум, но я невольно сравниваю этого лысеющего вечного
мальчика с Аланом - темнокудрым, молчаливым Аланом с его ироничной
улыбкой. Но Алан погиб тридцать три года назад в глупейшей стычке, не
имевшей к нему никакого отношения.
- Нет, - отвечаю я. - Я войду один. Спасибо, Донел.
Он кивает и отступает назад. Над головами напряженно застывших людей
хлопают флажки. Я переключаю свое внимание на гробницу. Дверь закрыта на
папиллярный замок. К нему нужно только прикоснуться.
Вот уже несколько минут меня занимает одна фантазия. Наверное, я
пытаюсь отвлечься от снедающей меня печали и мыслей о том, что произойдет
в ближайшие часы. Сири не умерла. Когда ей стало хуже, она созвала врачей
и всех оставшихся в колонии техников, и они переделали для нее одну из
древних гибернационных камер, использовавшихся на "ковчегах", которые два
столетия назад доставили сюда первых колонистов. Сири только спит. Мало
того, этот сон каким-то образом вернул ей молодость. Когда я разбужу ее,
она станет такой, какой была при первой нашей встрече. Мы вместе выйдем на
солнечный свет и, когда откроются двери портала, первыми переступим его
порог.
- Отец?
- Да-да. - Я делаю еще один шаг и кладу руку на дверь склепа.
Раздается гудение электромоторов, плита белого камня легко отходит в
сторону. Я склоняю голову и вхожу в гробницу Сири.
- Черт возьми, Мерри, закрепи эту снасть, пока она не сбросила тебя
за борт. Поторапливайся!
Я тороплюсь. Намокший канат трудно сложить в бухту, а вязать узлы еще
труднее. Сири недовольно покачивает головой, потом наклоняется и одной
рукой завязывает его беседочным узлом.
Наше пятое Единение. Я на три месяца опоздал на ее день рождения и
поэтому не был среди пяти тысяч гостей, съехавшихся на торжество. Сам
Секретарь Сената пожелал ей всех благ в сорокаминутной речи. Поэт прочел
свои последние сонеты из цикла любовной лирики. Посол Гегемонии вручил ей
адрес и новый корабль - маленькую подводную лодку на термоядерных
батареях, впервые разрешенных к применению на Мауи-Обетованной.
До этого флот Сири насчитывал восемнадцать единиц. Двенадцать
быстроходных катамаранов, осуществлявших торговые перевозки между
блуждающим Архипелагом и неподвижными островами, две прекрасные гоночные
яхты, которыми пользовались только дважды в год, чтобы выиграть "Регату
Основателей" и Гран-При Обетованной, и четыре древних рыболовных судна,
или попросту шаланды, неказистых, хотя и поддерживаемых в хорошем
состоянии.
Из этих девятнадцати кораблей мы выбрали рыболовную посудину под
названием "Джинни Пол". Восемь дней мы ловили рыбу на шельфе
Экваториальных Отмелей. Нас было только двое: мы забрасывали и вытягивали
сети, пробирались по палубе, утопая по колено в вонючей рыбе и хрустя
трилобитами, хватались за что попало, когда суденышко кренилось на волне,
вновь забрасывали и вытягивали сети, стояли на вахте и засыпали, как
набегавшиеся дети в короткие минуты отдыха. Мне еще не исполнилось
двадцати трех лет. Я считал, что привык к тяжелой работе на борту
"Лос-Анджелеса" где каждую вторую вахту отводил по часу для физических
упражнений на площадке с повышенной на треть гравитацией. Но сейчас у меня
болели от усталости и руки, и спина, а ладони покрылись волдырями и
мозолями. Сири пошел уже восьмой десяток.
- Мерри, ступай на нос, возьми риф на фоке. И подтяни кливер. Потом
приготовишь бутерброды. Побольше горчицы.
Я кивнул и пошел на нос. Мы уже полтора дня играли в прятки со
штормом: убегали от него, когда могли, а если убежать не удавалось,
разворачивались и принимали на себя его удар. Поначалу эта игра доставляла
нам удовольствие - какое-то время мы были избавлены от нескончаемой возни
с сетями и починки парусов. Но через несколько часов, когда уровень
адреналина в крови приходил в норму, изнурительная морская болезнь
превращала отдых в пытку. Море никак не успокаивалось. Высота волн
достигала шести метров. "Джинни Пол" переваливалась с боку на бок, как
дородная матрона, каковой, впрочем, и являлась. Все вокруг отсырело. Даже
мой трехслойный дождевик промок насквозь. Для Сири же все это было
долгожданным отпуском.
- Это еще ничего, - говорила она в самые темные часы ночи, когда
волны перекатывались через палубу и разбивались о пластиковое ограждение
рубки. - Ты бы посмотрел что здесь творится в сезон самумов.
Низкие тучи вдали сливались с серыми волнами, однако море, кажется,
успокаивалось. Я щедро намазал горчицей бутерброды с ростбифом и налил
дымящийся кофе в широкие белые кружки. Было бы легче нести кофе в полной
невесомости, чем спускаться с ним сейчас по раскачивающемуся трапу. Сири
приняла свою наполовину пустую чашку без комментариев. Какое-то время мы
сидели молча, наслаждаясь едой и обжигающим язык напитком. Потом я встал
за штурвал, а Сири отправилась за новой порцией кофе. Серый день незаметно
превращался в ночь.
- Мерри, - сказала она, протянув мне кружку и присев на откидную
мягкую скамейку. - Что будет с нашим миром после открытия порталов?
Вопрос меня удивил. До этого мы почти не говорили о том времени,
когда Мауи-Обетованная присоединится к Гегемонии. Я взглянул на Сири и был
поражен, какой старой она мне вдруг показалась. Мозаика морщин и теней
покрыла лицо. Прекрасные зеленые глаза утонули в темных колодцах глазниц,
острые скулы, как лезвия, натянули хрупкий пергамент кожи. Свои седые
волосы она стригла теперь коротко, и мокрые прядки торчали во все стороны.
