ковер-самолет направо, оставляя в стороне корабли и маяк. Затем мы плавно
повернули на север, к небольшой неосвещенной полоске земли. Внизу, на
отмели, тихо плескались волны. - Такой праздник у них каждый год, -
продолжал Майк, - но этот - в честь стопятидесятилетия колонии. Он идет
уже три недели и согласно обычаю продлится еще две. На всей планете не
наберется и ста тысяч жителей, но я готов держать пари: сейчас здесь не
меньше половины.
Мы сбавили скорость, тщательно выбрали место для посадки и
приземлились на скалистом уступе недалеко от пляжа. Шторм прошел южнее, но
вспышки молний и далекие огоньки островов по-прежнему были видны на
горизонте. В небе сияли звезды, которых мы не могли разглядеть над
сверкающим Порто-Ново, скрывшимся сейчас за холмом. Воздух здесь был
теплее, легкий бриз доносил запах листвы и цветов. Мы свернули
ковер-самолет и торопливо переоделись в костюмы арлекинов. Майк переправил
в свои широкие карманы лазерное перо и украшения.
- Зачем тебе это? - спросил я, когда мы прятали под каменной глыбой
рюкзаки и ковер.
- Зачем? - переспросил Майк, покачивая ожерельем с Возрождения. -
Послужит валютой, когда будем договариваться об услугах.
- Об услугах? - удивился я.
- Ну да, - сказал Майк, - об услугах не скупых на ласку леди. Усталым
корабельщикам так нужно отдохнуть в каком-нибудь укромном уголке, малыш.
- Ого, - только и мог вымолвить я, натягивая колпак и маску.
Бубенчики позвякивали в темноте.
- Ну, пошли, - бросил Майк. - А то пропустим все на свете.
Я кивнул и пошел за ним следом. Бренча бубенчиками, мы пробирались
между камнями и кустами к оживавшим нас огням города.
Я сижу на солнышке и жду. Я не вполне понимаю, чего именно дожидаюсь,
только чувствую, как согревают спину лучи утреннего солнца, отраженные
камнями гробницы Сири.
Гробницы Сири?
В небе ни облачка. Я запрокидываю голову, словно надеюсь увидеть
"Лос-Анджелес" и только что достроенную приемную решетку нуль-канала. Но
их там нет. Я знаю, что они еще не взошли. Я знаю с точностью до секунды,
сколько времени еще осталось, прежде чей они окажутся в зените. Знаю, но
не хочу даже думать об этом.
"Сири, скажи мне, правильно ли я поступаю?"
Внезапно налетает сильный порыв ветра, и я слышу, как хлопают флажки
на флагштоках. Я скорее чувствую, чем вижу беспокойство людей, ожидающих
там, внизу. Впервые после посадки на планету для этого, нашего шестого
Единения, я полон раскаяния. Мет, это не раскаяние, пока еще нет. Это
приступ печали, острой, как зубная боль, - печали, которую скоро сменит
ощущение глубокой безысходности. Годами я вел молчаливые беседы с Сири,
обдумывая вопросы, которые задам ей при встрече, и вот внезапно с
безжалостной, холодной очевидностью я осознаю, что никогда больше не
суждено нам сидеть вместе и говорить. Какая пустота в душе!
"Неужели я должен допустить все это, Сири?"
Никакого ответа, кроме усиливающегося гомона толпы. Через несколько
минут они пришлют сюда Донела, моего младшего, оставшегося в живых сына,
или его дочь Лиру с братом поторопить меня. Я отбрасываю изжеванный
травяной стебель. Смутная тень возникает на горизонте. Возможно, это
облако. Или первый из плавучих островов, гонимый инстинктом и весенними
северными ветрами к огромному поясу экваториальных отмелей, откуда он
когда-то ушел в плаванье. Теперь это не важно.
"Сири, скажи мне, я прав?"
Ответа нет, а времени остается все меньше.
Невежество Сири порой буквально потрясало меня.
Она ничего не знала о моей жизни вне пределов Мауи-Обетованной.
Конечно, она расспрашивала меня, но я нередко сомневался: нужны ли ей мои
ответы? Долгими часами я рассказывал ей о виртуозной игре законов физики,
позволившей нашим спин-звездолетам обгонять свет, но, кажется, она так
ничего и не поняла. Однажды, после того как я подробнейшим образом
объяснил ей различие между их древними "ковчегами" и "Лос-Анджелесом",
Сири ошеломила меня вопросом: "Но почему же тогда нашим предкам
понадобилось восемьдесят лет, чтобы достигнуть Мауи, а ты совершаешь это
же путешествие за сто тридцать дней?" Из всего, что я ей говорил, она не
поняла ни слова.
Ее исторический кругозор, если его можно так назвать, был ничтожен.
Гегемония и Великая Сеть так и остались для нее чем-то вроде волшебной
страны из занятной, но чуточку глуповатой детской сказки. Это безразличие
временами приводило меня в ярость.
Сири знала абсолютно все о первых днях Хиджры - по крайней мере все
касающееся Мауи-Обетованной и ее колонистов, - и иногда развлекала меня
каким-нибудь анекдотом или прелестным архаизмом, но о реалиях нашего
времени и слыхом не слыхивала. Такие слова, как Сад и Бродяги, Возрождение
и Лузус, ничего для нее не значили. Я упоминал Салмада Брюи или генерала
Горация Гленнон-Хайта, и это не вызывало у нее никакой реакции. Абсолютно
никакой.
В последний раз я видел Сири, когда ей было семьдесят стандартных
лет. Ей было _с_е_м_ь_д_е_с_я_т_, но она никогда не путешествовала на
другие планеты, не пользовалась мультилинией, не пробовала никаких
алкогольных напитков, за исключением вина, не обращалась к психохирургу,
не переступала порога портала, не подвергалась генокоррекции, не
подключалась к фантопликатору, не посещала колледж, не проходила
РНК-терапию, не слышала о дзен-гностиках и церкви Шрайка и не летала ни на
чем, кроме старенького "Виккена", которым пользовалась ее семья.
Сири не знала других любовников, кроме меня. Во всяком случае она так
говорила. И я верил этому.
То было наше первое Единение. Там, на Архипелаге, я впервые говорил с
дельфинами.
Мы любовались рассветом. Верхние ветви дома-дерева - самое подходящее
место, чтобы смотреть, как бледнеет небо на востоке, предвещая утро.
Сначала порозовели завитки высоких перистых облаков, а затем, когда над
горизонтом всплыло солнце, море превратилось в расплавленное золото.
- Пойдем поплаваем, - предложила Сири. Первые утренние лучи,
омывавшие ее тело, бросили надсеки платформы длинную тень.
- Я устал, - ответил я. - Попозже.
Ночью мы почти не сомкнули глаз - разговаривали, любили друг друга,
вновь разговаривали - и сейчас, когда вокруг все сверкало, я чувствовал
себя разбитым и опустошенным. Стоило островку покачнуться на волне, как у
меня все плыло перед глазами: пьяница с похмелья, да и только.
- Нет, сейчас. - Сири схватила меня за руку и потянула к воде. Я
немного рассердился, но не стал спорить. Незадолго до этого Единения Сири
исполнилось двадцать шесть - я был на семь лет моложе, но своей
импульсивностью она напоминала мне ту, прежнюю Сири, которую всего лишь
десять месяцев назад я увел с Фестиваля. Ее звучный, беззаботный смех
остался тем же. Когда ей что-то не нравилось, ее зеленые глаза смотрели
так же гневно. Не изменилась и грива золотисто-каштановых волос. Но тело
ее налилось спелостью и манило обещаниями, которые прежде были лишь
туманным намеком. Ее грудь по-прежнему оставалась высокой и округлой -
почти девичья грудь, обрамленная сверху веснушками, оттенявшими прозрачную
белизну кожи, сквозь которую проступали голубые ниточки вен. Но выглядела
она по-другому. Сама Сири стала другой.
- Ты что, так и будешь сидеть и глазеть? - Рассмеявшись, Сири
сбросила длинный восточный халат и побежала на нижнюю палубу. Наш кораблик
покачивался у причала. Деревья-мачты над нашими головами раскидывали ветви
навстречу утреннему бризу. Все эти дни Сири никак не желала расстаться со
своим купальником. Сейчас на ней ничего не было. В утренней прохладе соски
поднялись и затвердели.
- А мы не отстанем? - спросил я, искоса поглядывая на колышущиеся
листья-паруса. Все предыдущие дни мы дожидались полуденного штиля, когда
островок застывал среди моря, блестящего и гладкого, как зеркало. Сейчас
же плотные листья развернулись во всю Ширину, и снасти-лианы уже начали
кое-где подрагивать.
- Глупости, - сказала Сири. - Мы всегда сможем ухватиться за килевой
корень и приплыть обратно. Или за питающий отросток. Пошли.
Она бросила мне осмотическую маску и надела свою. Прозрачная пленка
облепила ее лицо, будто слой масла. Из кармана халата она вынула массивный
медальон и надела на шею. На ее нежной коже металл казался темным и
зловещим.
- Что это? - спросил я.
Сири не стала снимать маску. Закрепив на шее ларинги, она протянула
мне наушники.
- Акустический преобразователь. - В ее голосе появились металлические
нотки. - Я-то думала, ты знаешь все о технических новинках, Мерри. Наша
последняя модель.
Придерживая медальон рукой, она прыгнула в море. Мелькнули бледные
ягодицы, и Сири скрылась под водой. Еще несколько секунд я видел ее тело,
а потом оно превратилось в расплывчатый белый силуэт, исчезающий в
глубине. Я натянул маску, поплотнее закрепил диски ларингофона и тоже
шагнул в море.
Дно островка казалось темным пятном в хрустальном океане света. Я
избегал толстых питающих отростков, хотя Сири не раз демонстрировала, что
они не захватят ничего крупнее микроскопических частиц зоопланктона,
который мерцал в солнечных лучах, словно пылинки, кружащиеся в опустевшем
бальном зале. Килевые корни, похожие на усеянные наростами сталактиты,
уходили на сотни метров в пурпурные глубины.
Остров двигался. Вытянувшиеся во всю длину питающие отростки мелко
подрагивали. Метрах в десяти надо мной сверкала кильватерная струя.
Забывшись, я попытался вдохнуть гель маски (с тем же успехом можно дышать
морской водой) и закашлялся; потом мне все-таки удалось расслабиться, и
воздух вновь пошел в мои легкие.
- Сюда, Мерри, - донесся до меня голос Сири. Я поморгал - медленно,
чтобы маска лучше прилегала к векам, - и метрах в двадцати под собой
увидел Сири: держась за килевой корень, она безо всяких усилий парила над
холодными глубинами, в которые не проникал солнечный свет. Я представил
себе тысячи метров воды подо мною и скрывающиеся там создания, неведомых
чудовищ, о которых и не подозревают колонисты, никогда не видевшие их в
глаза. Я представил себе вечную тьму пучины, и у меня похолодело в животе.
- Погружаемся глубже. - Голос Сири напоминал комариный писк.
Я перевернулся и заработал ногами. Сопротивление воды на Мауи
поменьше, чем в морях Старой Земли, но погружаться на большую глубину и
здесь было нелегко. Маска компенсировала давление и регулировала
содержание азота в дыхательной смеси, но я чувствовал, как вода все
сильнее сжимает тело и давит на барабанные перепонки. В конце концов я
ухватился за килевой корень и, перебирая руками, опустился к Сири.
Нас окутали сумерки. Сири казалась здесь странно бесплотной, длинные
волосы окружали ее голову пурпурным ореолом, незагорелое тело бледно
мерцало в сине-зеленом свете. Поверхность океана казалась отсюда
бесконечно далекой. Расширяющаяся кильватерная струя и замелькавшие вокруг
нас десятки питающих отростков свидетельствовали о том, что островок начал
перемещаться быстрее, бездумно устремившись к новым пастбищам, в далекие
моря.
- А где же... - начал было я.
- Ш-ш-ш, - остановила меня Сири. Она поиграла медальоном. И тут я
услышал их: визг, трели, свист, кошачье мурлыканье и отдаленные вскрики.
Морские глубины внезапно наполнились странной музыкой.
- Господи, - пробормотал я, и так как Сири переключила ларингофоны на
акустический преобразователь, произнесенное мною слово превратилось в
