молодой иудей Абба.
Вино было не той мерзкой влагой, которую хлебал Тыква. Оно приятно
холодило язык, очищало и приподнимало мысли. Еще раз мир перевернулся в
голове, но уже легко и просто. Артак не стесняясь прислонил пустое блюдо к
уху, застучал, запел во все горло о тупом быке. Губы он грозно оттопыривал,
как эранспахбед Зармихр. А диперан-финансист Евсей изобразил своего
начальника эранамаркера Иегуду, когда с жугутской жадностью оттягивает тот
время оттиска печати при денежных выдачах. Он и дулся, и почесывал за ухом,
и шептал всякие иудейские слова. Абба и другие валились на подушки от смеха.
Здесь все были свои и не было недоверия...
Об эрандиперпате Картире сказали, что хороший человек, лишь ухмылялись
при этом. Оказывается, четырех жен по ученой скромности держал усатый
старик. И взял пятую -- молодую Фарангис из рода саксаганских царей,
52
которая сразу заменила ему целый гарем. Говорят, несмотря на ученость,
древний обычай чтит теперь долго-усый Картир: из всех своих ближних и
дальних Спендиа-тов приглашает крепких молодцов в гости, чтобы оставлять на
ночь. Есть, правда, слухи, что полных трех ночей с нею сам Бахрам Гур бы не
выдержал. И еще говорят, что уже успокоилась она на постоянном госте --
воителе Сиявуше из гилянских Испахпатов. Теперь жизнь старика размеренна и
спокойна. Даже песня об этом есть. Артак снова стал отстукивать такт на
блюде. Ка-бруй, царский музыкант, тронул струны чанга, запел. Речь шла о
старом достойном дереве, взявшем под свою охрану прозрачный и душистый
родник. Все было на месте, розы и тюльпаны цвели кругом. Не хватало лишь
кого-то, кто пил бы из родника и выедал вокруг сладкую траву. И вот тот,
которого недоставало, явился:
У родника, где так трава сладка, Увидел я гилянского бычка... Пусть
вечно это дерево цветет! Да будет сень его как небосвод! Пусть вечно льется
чистый родничок, И пусть пасется рядом с ним бычок! '
Друг над другом смеялись легко и беспощадно. Разились вперемежку
арийское упрямство, иудейская спесь, христианское велеречие, армянская
страсть к соленому сыру. А заспорили сразу, как пересохшая трава вспыхивает
от одной молнии. Маздак!..
-- Мысль и Слово -- лишь атрибуты, не имеющие значения. Какая разница,
чему поклоняться: арийскому огню, иудейской книге или гуннским камням. Это
только различные формы стремления к правде. Чем, кроме шелухи, является
форма? И что значит пустое стремление? Дело и есть правда. Для него не жаль
формы, как бы красива она ни была. Природа создала людей равными, и следует
вернуться к первозданной правде!..
Так говорил Розбех, перс-датвар, и рука его под фиолетовым судейским
плащом была сжата в кулак. Художник Кашви кивал головой, глаза Аббы горели
черным иудейским огнем самоотречения. Противоречащих не было -- спорили лишь
о способах выражения мысли. На лицах у всех был отсвет тоги удивительного
мага. Так казалось Аврааму...
Красная вода в реке, и зарево вполнеба... Мертвые на
Г у р г а н и. Вис и Рамин.
53
_, лицах... Кровь на рубашке убитого раба... И большелобый человек в
багровом тумане, выбрасывающий сжатую руку к царской завесе...
Снова заговорил Розбех... Слово поработило мир, наполнило его ложью.
Кого насыщают наши молитвы, наши росписи и песни, наши расчеты движения
планет? Лишь идущий за быком в поле правдив. Они, сеющие хлеб и кующие
железо, должны правцть миром!
-- Разве не нужен людям красивый рисунок на ткани? -- возразил своим
негромким голосом Бурзой.--А человек, рассчитавший плотину в Дизфуле, не
накормил ли многих людей?
-- Хлеб нужен людям, а не красота!.. Все мы, дипе-раны: судьи, лекари,
астрологи и поэты--только рабы и прислужники богатых и пресыщенных. Разве не
ложь -- копировать формы и краски природы? Мы можем познавать сложные
таинства чисел, составлять головоломные теоремы, блуждать мыслью в мирах, но
чем заменим живого быка, впряженного в соху?..
-- А если когда-то позволит бог ? -- Врач Бурзой не шутил. -- Если
мысль станет производить во много раз больше, чем руки?
-- Мыслью не вспашешь поля!
-- Доброе слово учит нравственности...
-- От хлеба и женщины--нравственность!.. Видно было, что спор давний.
Розбех опрокидывал заслоны Бурзоя, обнажая его диперанскую трусость перед
делом. Всякое насилие есть ложь. Но если совершается во имя справедливости,
то становится угодным Мазде. Кашви, Артак, все остальные кивали головами.
Абба бледнел, стискивая кулаки, в глазах его стояли слезы. Кабруй рванул
струны, гордый прекрасный голос его наполнил комнату. Они подхватили...
Слон мчится вперед, сметая все на пути, и только ветер свистит в ушах
вожатого-копьеносца... Старая солдатская песня, но слова совсем другие,
необычные. Устремленная мысль, страсть, поэтическая мощь были в них. Могучее
животное рушило стены дасткартов, втаптывало зло в землю, а впереди
занималась светлая заря...
Это был его город. Огромный Ктесифон, бесконечные кубы и прямоугольники
из камня и глины, миллионы каналов. Бесчисленными улицами и площадями синел
он
54
в ночи. Легкий теплый туман плыл из предрассветной черноты Тигра.
Баг-Дад это был. Богом Данный город Кеев, вечная столица Востока. Великая и
добрая сила скопления вер и язьщей в его ложе. Воистину мировой город.
Задворками тут же становились города и империи, теряя эту способность. Все
книги Востока и Запада об этом...
Артак с Вуником окликнули из серой мглы. Он отвернул коня от темной
громады Ктесифона, и рысью понеслись они к дасткарту Спендиатов. Ветер
жизни, волнующий и радостный, пел в ушах голосом Кабруя...
Никак не мог уснуть он на своей лежанке в книгохранилище, хоть уже утро
блекло в оконных щелях. Вспомнились ему приход с нисибийскими письмами
сначала к родственнику Авелю бар-Хенанишо, а потом с ним вместе к самому мар
Акакию -- главному епископу христиан Востока. Торговыми делами в своем
огромном складе был занят Авель бар-Хенанишо, но принял Авраама по-доброму,
дал серебра на расходы. Мар Акакий, желтолицый старик в суровой черной
мантии, нехорошо дернул щекой, услыхав, что письмо от мар Бар-Саумы. Люди
знали про размолвку между епископами. Ровным голосом объяснял мар Акакий
обязанности члена общины, три или четыре раза напомнил, что тут они на виду
у всего мира, а не где-нибудь в Нисибине. Ни одной службы не должен он
пропускать... Вчера как раз была вечерняя служба, и Авраама снова на ней не
было...
Заснул он на мгновение. Голос Кабруя подбросил его с лежанки, он
схватился за перо. Чуть светлее стало за окнами, черными уступами
выдвигались книги по стенам...
Нет, не с боевой песни Кабруя начал Авраам. Сначала записал он притчу о
совах из времен царствования Бахрама Гура, которую рассказал вчера на
Царском Совете главный вазирг Шапур, и легенду об Искандарии Македонском,
что якобы тот был сыном арийского царя из дома Кеев. Вдруг заметил он, что
пишет мерными двустишиями. Так было естественней на языке пехлеви, и он
продолжал. Еще притчу о цыганах записал Авраам...
Ее рассказал позавчера голосистый Фархад-гусан. Все они снова сидели на
казарменном дворе у хауза с водой, и Авраам подошел. Голозадый цыганенок Рам
выплясы-
55
вал перед ними, и солдаты смеялись. Вот тогда и сказал Фархад, откуда
взялись на свете цыгане. Это Бахрам Гуд пригласил их из Индии, чтобы в
свободное время песнями и танцами забавляли земледельцев. Десять тысяч
мужчин и женщин пришли оттуда, и каждому дал царь царей осла, по паре быков
и зерно для посева. Разожгли сразу огромные костры цыгане и не встали с
места, пока не съели всех быков и зерно. Рассердился Бахрам Гур, но по
зрелом размышлении понял, что каждому следует заниматься своим делом.
"Ослы-то хоть остались?" -- спросил царь царей у цыган. Потом велел им
погрузить поклажу, разделил их на четыре части и направил в четыре разные
стороны: на Север, Юг, Восток и Запад. Так и бродят по миру теперь цыгане,
потому что имел Бахрам Гуд силу заклятия...
Только записав все это, взялся он за "Песню Красного Слона", которую
пел Кабруй-хайям... Хайям или хоам. "Вино Жизни" это значит по-арийски.
Напиток самого бога, которым причащаются зороастрийцы при своем служении
огню. Поэтов тоже называют этим именем, если сладки, мудры и пьянящи их
стихи.
Хайям! Лехайм! Хайль! Хай! Хей!.. На всех языках, божьих и варварских,
-- это жизнь, здравица. Что-то роднило людей когда-то...
VI
Маленькая рука ее была, как всегда, холодной. И молчала она обычно.
Даже имя свое -- Мушкданэ не произнесла ни разу. "Мускусное зернышко" --
означало оно. На следующий день после посещения дома врача Бурзоя остановил
он дочку управляющего садом Михро-базеда, бегущую с блюдом желтых слив на
голове. Она без удивления посмотрела на него, повернула голову с блюдом в ту
сторону, куда он показал, и побежала дальше. А вечером пришла. Он сразу взял
ее за руку и удивился, что она холодная...
Каждый вечер стояли они у стены, там, где лазил цыганенок Рам. Авраам
брал ее за руку, а она смотрела в темноту, куда-то поверх стены. Он начинал
говорить, спрашивал ее, а она молчала. И Авраам не знал, что ему дальше
делать...
Отблески светильников из узких окон библиотеки рассыпались по листьям
деревьев, громадная персидская бабочка крутилась в прямоугольнике света.
Сегодня снова
56
был здесь великий маг Маздак, а с ним Сиявуш со Светлолицым, Розбех,
еще какие-то люди. Каждый день приезжали они в дасткарт. Стражу без знаков
на одежде выставляли теперь во всех проходах и даже на дороге...
Эрандиперпат Картир велел однажды позвать его. Им понадобилась старая
ромейская книга, в которой, со слов грека Платона, пояснялось существо мира.
Темной пещерой видел Платон этот мир, на стене которой двигались
кривляющиеся, перевернутые тени другого, настоящего, мира.
Сладкий дымок от звериной курильницы окутывал библиотечный зал. Все
сидели полукругом на туго скатанных подушках. На ковре стояли кувшины с
цветочной водой. Лишь Светлолицый сидел у столика для арийской игры, а маг
Маздак стоял, чуть расставив ноги под красной тогой. Светлолицый с
удивлением посмотрел на Авраама и кивнул -- одними глазами.
И опять широко открытые глаза мага изучающе остановились на нем, когда
он протянул найденную книгу. Ничего призывного, приказывающего, убеждающего
не было в его взгляде, но Авраам уже знал, что если этот человек сделает
знак, то он бросится в пламя. И не только он. Авраам видел уже на площади
перед храмом, как дрогнули вдруг тысячи людей. Даже у тех, кто умирал от
голода, появились силы встать. Из последних сил ползли они к Маздаку. И стон
стоял: "О-о-о!.."
Заспорили о логических фигурах, ссылаясь на книги, которых он не знал.
А Маздак все стоял, и видны были его расставленные ноги в остроносых
персидских туфлях. Легкая улыбка была в уголках его рта, но слушал он
внимательно. И лишь потом короткой фразой остановил спорящих... Нет, Высшая
Сила, безусловно, есть. Это бог, природа или материя -- назовите, как
хотите. Четыре силы в нем: способность Различения противоположностей,
покоряющая время Память, не дающая терять равновесие Мудрость и, наконец,
Радость удовлетворения, к которой стремится все живое. Эти четыре понятия
управляют миром путем семи сущностей: Власть, Управление, Хранение,
Исполнение, Разумение, Рассуждение, Служение. А семь вращаются по извечному
