рассудка не признать необычной точности соответствия случайного
совпадения предварительно сформулированному намерению... И потому
мне не удавалось полностью отбросить возможность наличия некоторой
связи между его намерением "пресечь хамство" и внезапной поломкой,
которая оказалась настолько серьезной, что заставила летчика
заглушить двигатель и катапультироваться... Если же такая связь
действительно существовала, то, по моему ощущению, речь шла об
уровне игры, на котором даже человеческая жизнь - всего лишь
фишка, и если она мешает более могущественной фигуре сделать ход -
пусть ради простого удовлетворения минутной прихоти - фишка эта
может быть запросто убрана с поля. Достаточно лишь развести
несколько раз руками и посидеть пару секунд, молча уставившись в
землю... "Выживает сильнейший". Ну, а такие вещи, как матценности
и деньги, исчисляемые миллионами и даже миллиардами долларов, в
этой игре - не более чем мусор, не заслуживающий вообще никакого
внимания... Я старался не думать о том, что, несмотря на всю
невероятность такого предположения, именно оно может оказаться
единственно верным, но все равно мне было не по себе. Нет, мне
было просто страшно... Я вдруг почувствовал, как из стройной
управляемой объективными законами распределения случайных событий
саморегулирующейся системы причин и следствий мир вдруг начал
неумолимо превращаться в арену бесстрастных игрищ неких
сверхчеловеческих монстров, для которых все мы - бедные и богатые,
могущественные и убогие, сильные и слабые, больные и здоровые,
честные и плуты - всего лишь просто обыкновенные люди, жалкие и
мелочные марионетки, лишенные собственной воли невзрачные пешки, с
головой погруженные в омут страстей и прихотей, продиктованных
волей кого-то другого - того, кто некоторым непостижимым образом
узурпировал право распоряжаться нашей судьбой ради своих
собственных игр и сражений, оставаясь при этом в тени или
скрываясь под маской ничем не примечательного одного из нас...
Завтракали мы в полном молчании. Я упорно старался не верить
в то, что между этим человеком и падением самолета была какая-то
связь, однако закопченные останки могучей боевой машины навязчиво
дымились на вершине холма, то и дело притягивая взгляд...
Прилетел вертолет. Сначала он спустился к морю и подобрал
летчика, потом приземлился на вершине холма рядом с обломками. Из
вертолета вышли люди. Часа три они что-то делали там, потом сели в
вертолет и улетели. Пока все это происходило, я загорал и купался
внизу, время от времени поднимаясь к палатке, чтобы осмотреться и
чего-нибудь не упустить. Он сначала тоже сидел внизу, а потом
поднялся наверх и там остался. Когда я в очередной раз
вскарабкался на обрыв, то увидел, что вертолета на вершине холма
sfe нет, а он стоит рядом с полностью собранным рюкзаком и смотрит
на меня отсутствующим взглядом.
- НУ, ВОТ И ВСЕ, - произнес он, с лукавой усмешкой проведя
рукой по сверкающей в лучах солнца свежевыбритой голове. - На этот
раз...
Словно электрический разряд прошел по моему телу.
- ДА ТЫ РАССЛАБЬСЯ, - сказал он, - сегодня я просто ухожу.
- Надеюсь, мы с тобой больше не встретимся? - преодолевая
сопротивление непонятно отчего возникшего в горле игольчатого
кома, выдавил из себя я.
- И совершенно напрасно... Нам некуда деться друг от друга. И
потом, все мы еще когда-нибудь встретимся. Вечность - она на то и
вечность, чтобы можно было все успеть... Чтобы тот, кто намерен
успеть, мог это сделать...
"Вот дятел", - подумал я, а вслух произнес:
- Вечность - вечностью, однако я очень рассчитываю на то, что с
тобой мне встретится больше не доведется, и наше общение на этом
закончится раз и навсегда. По крайней мере, здесь...
- И сейчас? - лукаво улыбнулся он. - Не знаю... Но, похоже, ВСЕ
ЕЩЕ ТОЛЬКО НАЧИНАЕТСЯ... Ладно, мне пора.
С сомнением взглянув на его бритую голову, я спросил:
- Куда ты пойдешь в самую жару?
Он молча махнул рукой на юг.
- Псих... Подождал бы до вечера.
- Для того, чтобы измениться, потребуется энергия...
Тяжелая форма, ничего не скажешь... Он ведь полностью верит в
то, что говорит... И в то, что самолет завалил - тоже...
Интересно, все-таки: внешне - человек, как человек, ну глаза чуть
не так блестят, а на поверку оказывается, что живет совсем в
другом мире... Я чувствовал, что почти окончательно пришел в себя
после инцидента с самолетом.
- ...так что мне как раз нужен огонь. Много огня. И потому
сейчас - самое время. Пока... - с этими словами он забросил на
плечи рюкзак, повернулся и зашагал прочь сквозь горячий степной
ветер и сухой золотистый посвист ковыль-травы.
- Эй, постой, - крикнул я вдогонку, - как хоть звать-то тебя?
- Да ты ведь знаешь... Поройся в памяти... - не останавливаясь,
бросил он через плечо.
Шизик - он шизик и есть, что с него возьмешь?.. Ну, хорошо
хоть уходит...
И я расслабился. Сетка-фильтр была больше не нужна, я с
наслаждением содрал ее со своего восприятия. Вот тут-то он меня и
поймал. Быстро повернувшись всем телом, он поднял правую руку и
взмахнул ею, словно нанося медленный удар ладонью сквозь
разделявшие нас двадцать метров воздуха. Серединой лба я ощутил
мягкий толчок, который просочился сквозь череп в самую середину
головы и оттуда распространился по всему телу обволакивающим
изнутри потоком текучих вибраций.
Он повернулся и снова зашагал прочь.
Я стоял и смотрел ему вслед. Внутри у меня было тихо-тихо.
Он шел, и на бритой голове его в такт мощным упругим шагам
вспыхивали солнечные зайчики. Я чувствовал, что не в силах
отвести взгляд. Нечто гипнотизирующее было в безмолвном
созерцании ритмичного сверкания его блестящего черепа.
Onqreoemmn вспышки слились в постоянное устойчивое сияние, и я
увидел, что его голову окружает яркий прозрачный ореол жемчужно-
серебристого света, в котором текуче пульсировали золотые и
радужные блики. Потом что-то вдруг перевернулось в моем
восприятии, словно отворилась некая потайная дверь, и в сознание
хлынул поток видений. Степь, небо, солнце - все разом исчезло.
В предрассветных сумерках я видел только камни на дне
глубокого ущелья, слышал, как ревет рядом река, и затылком ощущал
злобную радость узкоглазых, твердо уверенных в том, что уж теперь-
то мне от них не уйти.
Я упорно продвигался вперед, и серые камни прыгали у меня
перед глазами. Мне не хотелось верить в то, что это - конец, и
даже когда, обогнув скалу, я обнаружил тупик, ощущение
безнадежности не возникло. Остановиться и сражаться с ними, стоя
спиной к скале? Нет, это не выход. Они слишком хорошо знакомы с
моими мечами и не станут приближаться, несмотря на то, что их
никак не меньше трех десятков. Они попросту расстреляют меня из
луков. И я принялся взбираться вверх по отвесной стене ущелья,
прекрасно отдавая себе отчет в том, что вряд ли до появления
варваров успею подняться достаточно высоко, чтобы оказаться вне
пределов досягаемости их стрел.
Пальцы немеют, но я карабкаюсь, время от времени вытирая о
рубаху сочащуюся из-под изломанных ногтей кровь - чтобы руки не
так сильно скользили по влажным от росы камням...
Сейчас они появятся из-за поворота и превратят меня в ежа -
на спине моей достаточно места для дюжины-другой тяжелых боевых
стрел с кремниевыми наконечниками. Два меча в ножнах крест-накрест
не в счет - всего лишь узкие полоски стали.
Я уже слышу тяжелое дыхание и приближающийся топот... Нора...
Вход в пещеру... Кажется, повезло... Они боятся духов глубинной
тьмы и далеко внутрь земли не полезут ни за что...
Я протиснулся в узкий лаз, скатился куда-то вниз и оказался в
кромешной темноте. Отсидеться, а потом вернуться в ущелье? Зачем?
Война проиграна, все мои люди погибли, последняя крепость в
низовых землях пала, в ущелье - полным полно узкоглазых. Все равно
мне там не выжить... Перспектива же героической гибели "последнего
из..." меня вовсе не прельщала. Во-первых, красоту этого подвига
больше некому оценить - варвары не в счет, во-вторых, я, кажется,
еще не все успел в этой жизни даже из того, что хотелось бы
успеть, ну, и в-третьих, теперь мне почему-то казалось, что это -
просто глупо. Ведь даже если я, прежде чем погибнуть, отправлю к
предкам десяток-другой врагов, это уже все равно ничего не
изменит...
Если пещера промыта водой, а похоже, что это именно так, то
она должна иметь выходы наверху - на плоскогорье. Вероятнее всего,
там нет никого, кроме диких зверей. Плоскогорье огромно, кто
знает, куда можно по нему добраться? Ведь должны же где-то быть
другие страны, другие народы. Другие войны, в конце концов... Где-
нибудь за горными хребтами на юго-западе, например... Не может
быть, чтобы больше нигде не было войн. А где война, там всегда
нужны воины...
И я двинулся вглубь скалы - прочь от входа, прочь от старой
жизни, исчерпавшей себя для меня раз и навсегда в этой последней
погоне. Сколько шансов остаться в живых в темных каменных
k`ahphmr`u? Один против тысячи? Против десяти тысяч? Но один - он
все-таки есть!
Не может не быть... Ведь вряд ли я могу умереть...
Я не верю в то, что могу умереть...
Что-то во мне знает: я не могу, не умею умереть...
Я полз, шел, ощупью пробираясь вдоль стен. Мне казалось, что
ходы ветвятся, сходятся, расслаиваются. Медленно и очень
осторожно, прощупывая каждую пядь пути перед собой, я
продвигался - куда?.. Залы и туннели, узкие лазы, озера, колодцы
и осыпающиеся под ногами козырьки над бездонными расщелинами...
Время утратило значение, тьма, оглушающее безмолвие и предельное
напряжение внимания вытеснили из сознания все мысли. Я
действовал почти по инерции. Мне стало все равно. Я просто
двигал руками и ногами, ощупывал путь, перемещал тело в
пространстве. Я понимал, что смерть караулит меня на каждом
шагу, но в то же время знал, что не могу умереть. И я шел, не
давая контролю ослабнуть ни на мгновение. Что будет в конце
пути? У меня не было свободной энергии на мысли об этом. Вся моя
сила была сконцентрирована в кончиках пальцев и во взгляде,
устремленном в кромешное никуда...
Когда впереди забрезжил свет, я уже ничего не мог сказать о
времени. Несколько часов, дней, недель?.. Напряжение воли и
внимания стерло всякие границы, безмолвие и тьма сместили все
точки отсчета.
Прищурившись, я вышел из пещеры и шагнул в яркий солнечный
день. Световой шок заставил меня мгновенно зажмуриться и закрыть
глаза руками.
Я стоял с закрытыми глазами и ждал. Чего?
- Медленно убери руки, - услышал я мужской голос.
Сам не зная почему, я подчинился.
- А теперь очень-очень медленно открывай глаза. Не бойся, ты не
ослепнешь, хотя другому в твоем положении понадобилось бы
несколько дней на то, чтобы привыкнуть к свету.
И снова я последовал указанию говорившего.
Сначала была дикая давящая боль и нестерпимый белый свет.
Потом окружающее начало проступать сквозь мерцающую кроваво-
серебристую пелену. Я увидел, что нахожусь на плоскогорье. Выход
из пещеры был у меня за спиной. Прямо передо мной стоял рослый
мужчина. На вид ему было лет тридцать. Бронзовая кожа, слегка
раскосые стального цвета глаза, тонкий прямой нос, плотно сжатые
губы, резкий подбородок, широкие скулы, чисто выбритая голова. Я
не видел, во что он одет, потому что на нем был широкий грубый
плащ, шафранного цвета в довольно отдаленном, судя по всему,
