ся в нас и после того, как мы перестаем их слышать. Нелегко прогнать из
души их сладкий звук: он с упорством преследует нас и время от времени
возвращается. Поэтому нужно закрывать уши еще прежде, чем услышишь злов-
редный голос: а когда соблазнитель уже начал говорить, ты же согласился
слушать, он наглеет все больше. (10) И в конце концов дело доходит до
таких разговоров: "Добродетель, философия, справедливость - все это
треск пустых слов. Есть только одно счастье: угождать жизни, есть, пить,
свободно распоряжаться имуществом. Это и значит жить, это и значит пом-
нить о том, что ты смертей. Дни текут, проходит невозвратимая жизнь. Что
же мы колеблемся? Что толку быть мудрым и навязывать воздержность воз-
расту, который и может наслаждаться, и требует наслаждений, и скоро ста-
нет не годен для них? Зачем забегать вперед смерти и самому запрещать
себе2 то, что она отнимет? У тебя нет ни любовницы, ни мальчика, которо-
му даже любовница позавидует; каждый день ты выходишь трезвым; обедаешь
ты так скромно, будто должен давать ежедневную запись расходов отцу на
одобренье. Это значит не жить, а смотреть, как живут другие. (11) Какое
безумие - быть распорядителем имущества твоего наследника, отказывать
себе во всем, чтобы большое наследство превратило твоего друга во врага!
Ведь чем больше он получит, тем сильнее порадуется твоей смерти. Не
ставь и в грош всех этих унылых и нахмуренных цензоров чужой жизни, вра-
гов своей собственной, этих всеобщих опекунов! Не сомневайся в том, что
предпочесть: хорошую жизнь или добрую славу!" (12) Таких голосов надо
избегать не меньше, чем тех, мимо которых Улисс не хотел проплыть иначе
как связанным3. У них та же сила: они уведут прочь от отчизны, от род-
ных, от друзей, от добродетели и сделают так, что несчастный постыдно
разобьется о постыдную жизнь 4.
Насколько лучше идти прямым путем и прийти к тому, чтобы только чест-
ное и было тебе приятно. (13) Мы и сможем достичь этого, если будем
знать, что есть два рода вещей: одни нас привлекают, другие отпугивают.
Привлекают богатства, наслажденья, красота, почести, всё вкрадчивое и
улыбчивое; отпугивает труд, смерть, боль, поношенье, скудная пища. Нам
нужно упражняться, чтобы не бояться второго и не желать первого. Будем
же сопротивляться и тому и другому: от заманчивого отступать, на враж-
дебное нападать. (14) Разве ты не видишь, что под гору и в гору идут
по-разному? Кто идет под уклон, откидывается назад, кто взбирается на
кручу, тот нагибается вперед. А переносить свой вес вперед на спуске и
назад при подъеме - это, мой Луцилий, все равно, что потворствовать по-
рокам. Путь к наслажденьям ведет вниз, к трудностям и тяготам приходится
взбираться: так будем тут помогать своему телу, а там его сдерживать.
(15) Ты думаешь, я утверждаю, будто для нашего слуха пагубны только
те, кто расхваливает наслажденье и внушает страх перед болью, сам по се-
бе ужасный? Я считаю вредными для нас и тех, кто под видом стои ческого
учения поощряет наши пороки. Вот что они болтают: "Только мудрец и уче-
ный умеет быть любовником. И в искусстве есть и пить с сотрапезниками
мудрец понимает больше всех и только один к нему и пригоден. Исследуем,
до какого возраста юноши могут служить для любви". (16) Пусть греческим
обычаям это позволено, а мы лучше будем слушать другое: "Никто не стано-
вится превосходным мужем случайно: добродетели нужно учиться. Наслаж-
денье - вещь и низменная, и ничтожная, не имеющая никакой цены, общая у
нас с бессловесными животными, ибо на нее слетаются даже самые малые и
презренные твари. Слава и пуста, и непостоянна, она подвижнее ветра.
Бедность - зло только для того, кто ее не приемлет. Смерть не есть зло.
- Ты спросишь, что она такое? - Единственное, в чем весь род людской
равноправен. Суеверие есть самое безумное из заблуждений: оно страшится
тех, кого должно любить, и оскорбляет тех, кого чтит. Какая разница -
отрицать ли богов или бесчестить их?" - (17) Вот что следует выучить и
даже заучить. Философия не должна поставлять оправдания для пороков. Не-
чего и надеяться на выздоровленье тому больному, которого врач поощряет
к неумеренности. Будь здоров.
Письмо СXXIV
Сенека приветствует Луцилия!
(1) Много могу передать старинных тебе наставлений.
Если ты прочь не бежишь и забот не чуждаешься мелких1.
Ты-то прочь не бежишь, и никакие тонкости тебя не отталкивают, вкус
твой слишком тонок, чтобы заниматься только2 самым большим. А так как я
одобряю твое обыкновенье все мерить пользой и знаю, что ты терпеть не
можешь одного, - чтобы величайшая тонкость ни к чему не вела, - то пос-
тараюсь и сейчас не допустить этого.
Вопрос таков: чувством или рассудком постигается благо? С ним связано
и утвержденье, что в бессловесных животных и младенцах нет блага. (2)
Кто ставит выше всего наслажденье, те считают благо чувственным; мы же,
приписывающие благо душе, - умопостигаемым. Если бы о благе судили
чувства, мы бы не отвергали никаких наслаждений: ведь все они заманчивы,
все приятны, - и наоборот, не шли бы добровольно на страданье, потому
что всякое страданье мучительно для чувств. (3) Далее, не заслуживали бы
упрека слишком уж приверженные наслаждениям и больше всего боящиеся бо-
ли. Мы же порицаем предающихся обжорству и похоти и презираем тех, кто
из боязни боли ни на что не отваживаются и теряют мужество. Но в чем их
грех, если они повинуются чувствам, которым вами же отдано право судить
о благе и зле и решать, к чему стремиться, а от чего отказываться. (4)
Ведь ясно, что лишь разум властен выносить приговор о жизни, добродете-
ли, о честности, а значит и о благе и зле. А они поручают судить о самом
лучшем самой грубой из наших способностей, так как приговор о благе
должно выносить чувство, тупое и близорукое, куда менее проворное у че-
ловека, чем у других животных. (5) Что если кто-нибудь захочет различить
мелочи не глазами, а на ощупь? А ведь из всех внешних чувств зрение по
своей тонкости и внимательности - самое для этого подходящее, оно позво-
лило бы различить благо и зло. Вот видишь, в каком неведенье истины пре-
бывает и как низводит на землю все высокое и божественное тот, кто судит
о высшем благе и зле на ощупь.
- (6) "Но ведь как всякая наука, всякое искусство должны возникнуть и
вырасти из чего-то очевидного, постижимого чувствами, так и начала и ос-
нования блаженной жизни - в очевидном и доступном чувствам. И вы сами
говорите, что блаженная жизнь берет начало в очевидном". - (7) Мы назы-
ваем блаженной жизнь, согласную с природой; а что согласно с природой,
то видно сразу же и явственно, как и все совершенное. Однако то, что
согласно с природой, что дается тотчас после рождения, я называю не бла-
гом, а началом блага. Ты же даришь младенчеству высшее благо - наслаж-
денье, чтобы новорожденный начинал с того, к чему приходит зрелый чело-
век. (8) Если бы кто-нибудь сказал, будто плод, скрытый в материнской
утробе, неведомого еще пола, не имеющий завершенного облика, уже причас-
тен благу, - все ясно увидели бы его заблужденье. А велика ли разница
между только что начавшим жить и тем, кто скрыто обременяет материнское
чрево? Оба они одинаково созрели для понимания блага и зла, и младенец
не больше способен воспринять благо, чем способно дерево или бессловес-
ное животное. А почему нет блага ни в дереве, ни в бессловесном живот-
ном? Потому что нет разума. Потому же нет блага и в младенце: ведь и у
него разум еще отсутствует. Он придет к благу, только когда войдет в ра-
зум.
(9) Есть существа неразумные, есть еще неразумные, есть обладающие
разумом, но несовершенным. Ни в одном из них нет блага: его приносит с
собою разум. В чем различие между названными мною разрядами? Неразумным
благо не достанется никогда; кто неразумен до поры, те не могут покуда и
обладать благом; у тех, чей разум несовершенен, блага нет, но может
быть. (10) Потому я и говорю, Луцилий: благо пребывает не во всяком теле
и не во всяком возрасте; оно так же далеко от младенчества, как послед-
нее от первого, как совершенство от начала; значит, его нет и в нежном,
едва крепнущем теле. Как оно могло бы в нем быть? Да не больше, чем в
семени! (11) Если ты говоришь: "Мы знаем некое благо и в деревьях, и в
посевах", - то оно не в первых ростках, только что пробившихся из земли.
Есть благо в пшенице - но не в полных млечного сока стеблях, не в мягком
колосе, едва выпроставшемся из-под листика; оно возникает только тогда,
когда лето довело зерно до положенной спелости. И как все в природе яв-
ляет свое благо, только созрев до конца, так и благо человека есть лишь
в том человеке, чей разум уже достиг совершенства. (12) Что это за бла-
го? Я скажу: это душа свободная и возвышенная, все подчиняющая себе и
сама ничему не подчиненная. Такое благо младенчеству недоступно, и
детству нельзя на него надеяться, и юности едва ли можно. И хорошо еще,
если старости удалось достичь его ценою долгих и упорных стараний. А ес-
ли это так, значит, благо умопостигаемо.
- (13) "Однако ты сам сказал, что есть благо и у дерева, и у травы;
выходит, благо может быть и у младенца". - Подлинного блага нет ни у де-
рева, ни у бессловесных животных; их благо нельзя назвать благом в
собственном смысле. - "А что же это?" - То, что согласно с природой каж-
дого из них. Благо никак не может выпасть на долю бессловесному животно-
му: благо принадлежит лучшему и более счастливому роду существ. Где нет
места разуму, там нет и блага. (14) Есть четыре рода существ: деревья,
животные, люди, боги. Последние два обладают разумом, и, значит, они од-
ной природы, а разница между ними та, что боги бессмертны, люди смертны.
Благо одних довела до совершенства сама природа, - я имею в виду богов;
благо других - то есть людей - совершенствуется их усилиями. Остальные
существа совершенны в своем роде, а это не есть подлинное совершенство,
коль скоро разум в них отсутствует. Только то подлинно совершенно, что
совершенно в согласии со всеобщей природой, а всеобщая природа разумна;
остальные могут быть совершенны только в своем роде. (15) Значит, у них
не может быть и блаженной жизни, и того, что ее создает; создает же бла-
женную жизнь благо; у бессловесных животных нет того, что создает бла-
женную жизнь, - следовательно, у бессловесных животных нет блага.
(16) Бессловесное животное чувством постигает настоящее, о прошлом
вспоминает тогда, когда встречает нечто напоминающее о нем чувствам: так
лошадь вспоминает дорогу, когда подведена к ее началу, в стойле же у нее
нет никаких воспоминаний о дороге, даже множество раз пройденной. Третье
время - будущее - бессловесным животным недоступно. (17) Как же может
показаться совершенной природа тем, кто не знает прошлого? Время состав-
ляется из трех частей: прошедшего, настоящего и грядущего. Животным дано
только самое краткое и быстро пролетающее - настоящее; воспоминанья .о
прошлом у них редки и вызываются только видимым в настоящий миг. (18)
Значит, благо, принадлежащее совершенной природе, не может быть в том,
что по природе несовершенно; а не то, если оно есть у существ другой
природы, значит, есть оно и у посевов. Я не отрицаю, и у бессловесных
животных есть сильное и пылкое влечение ко всему, что кажется согласным
с природой, но порывы этого влечения беспорядочны и смутны. Благо же не
бывает ни беспорядочным, ни смутным. - (19) "Как так? Неужели движения
животных беспорядочны и неуклюжи?" - Я бы сказал, что они двигаются бес-
порядочно и неуклюже, будь им по природе доступен порядок; а так они
двигаются сообразно своей природе. Беспорядочно же то, что могло бы со-
вершиться и по порядку. Беспокойно то, что могло бы быть безмятежным.
Порок есть только там, где могла бы быть добродетель. Движения бессло-
