но при этом был связан с Доном Баллоне, подозреваемым в
принадлежности к мафии, телефонные линии, связывавшие
Пресс-центр в Ш°н°ф с Римом, оказались занятыми.
На все запросы журналистов в Риме отвечали в высшей мере
корректно:
- Мы предложили синьору Витторио Фабрини, местонахождение
которого неизвестно, добровольно отдаться в руки властей; мы
гарантируем ему честь и достоинство; у нас пока что нет
достаточных оснований подозревать этого человека, однако то
глубокое уважение, которое мы испытываем к синьору Шору,
обязывает нас помочь ему.
43
17.10.83 (21 час 00 минут)
В девять часов вечера Мишель позвонила Бреннеру в
кабинет; его телефон не отвечал, секретарь вышла к главному
редактору; Бреннер сидел в досье, просматривал документацию,
связанную с Грацио; час назад из Ш°н°фа с ним связался
Степанов, назвал несколько имен; интересно, есть над чем
подумать; увлекся. Когда Бреннер приехал домой в половине
одиннадцатого, на столе лежала записка: "Мой любимый! Я
ждала тебя, как мы и договорились, до девяти, ибо мы, как и
полагается каждой счастливой семье, должны были сегодня
поехать на маленькое торжество к Бернару и Мадлен. Если бы
ты позвонил или поручил это сделать одной из твоих
редакционных бабенок, я бы задержалась, извинившись перед
нашими друзьями. До свидания, Мишель".
Бреннер пошел на кухню, открыл огромный холодильник;
запасов еды могло хватить на месяц, такой емкой была
морозильная камера, достал йогурт с земляникой, сливки, два
ломтика ветчины, поставил кофе, наскоро перекусил, вернулся
в кабинет, набрал номер Бернара, там, понятно, никто не
Ответил; только безумцы при нынешней дороговизне устраивают
вечеринки дома; значительно дешевле посидеть где-нибудь
поблизости в небольшом ресторанчике и выпить вина; держать
служанку, которая готовит еду и моет посуду, ныне могут
только миллионеры.
"Ездить по кабачкам вокруг их дома? - подумал Бреннер.
- Искать? А если они рванули в "Купель"? Или в "Клозери де
Лила"? Или куда-нибудь в Латинский квартал? Там сейчас
довольно дешевые итальянцы, очень вкусно кормят, вино
сказочное, одно "Лямбруско" чего стоит... Нет, все-таки
характер у Мишель чудовищный... Я, конечно, не сахар, но
нельзя же так, работаю до кровавого пота, неужели
непонятно?! Непонятно, - сказал он себе, - потому что она
никогда не работала, не знает, что это такое, как бы я ни
пытался ей объяснить. Опыт, да здравствует опыт, только он
примиряет человека с миром, а значит, и с теми, кто этот мир
населяет..."
Бреннер любил Мишель, и все его случайные, а потому
быстротечные связи с женщинами были следствием домашних
сцен; первый раз это случилось через одиннадцать месяцев
после свадьбы; позвонил Франсуа и сказал, что хотел бы
навестить Бреннера; "Знаешь, я бы приехал с моей невестой, с
Лолой, мы женимся, она, оказывается, прекрасно знает Мишель,
учились в одном колледже". - "Мишель, - крикнул тогда
Бреннер, - к нам едет Франсуа с Лолой, это твоя подруга!" -
"Если эта лупоглазая сволочь приедет сюда, - очень спокойно,
только закаменев лицом, ответила Мишель, - я уйду из дома".
Бреннер зажал трубку ладонью, чтобы разговор не услышал
Франсуа. "В чем дело, Мишель? Франсуа на ней женится, я не
могу отказать другу, он ведь и тебя любит, как сестру". -
"Я сказала, - так же спокойно ответила Мишель, - если он
привезет эту девку, которая считала себя самой гениальной в
классе и пялила на всех свои голубые блюдца, думая, что она
неотразима, я, сказала уже, уйду из дома, можешь их
принимать сам". Бреннер сказал Франсуа: "Давайте, ребята,
Мишель ждет вас", - положил трубку и отправился в спальню
ублажать жену. Та одевалась. "Ну что с тобой? - спросил
он. - Нельзя же так, родная... Если ты не любишь ее, то не
будь жестокой к Франсуа". - "А ты не будь жестоким ко мне".
- "Но почему?! - закричал он. - Объясни мне, отчего такое
упорство?! Она предала тебя? Увела любимого? Отравила
папу?" - "Нет, просто я не могу ее видеть, и все тут. Когда
мне можно вернуться домой? Сколько времени ты намерен
сюсюкать с ними?" - "Мишель, ну зачем ты так? В конце
концов, отнесись к этому визиту, как к нужному! Франсуа
дает мне работу, за которую хорошо платят, на эти деньги я
содержу тебя так, как ты к этому привыкла!" - "Не смей меня
упрекать!" - "Я не упрекаю, просто пытаюсь тебе объяснить,
почему этот визит нельзя отменить!" Мишель вышла в прихожую,
накинула плащ; Бреннер снял плащ с нее; сказал, что встретит
Франсуа у подъезда; в ярости ходил по улице, ожидая, когда
тот подъедет... Франсуа выскочил из машины радостный;
"Познакомься, в наш самый счастливый день мы решили приехать
к Мишель и тебе". Лола держала в руках огромный букет роз.
"Мишель была самой красивой и умной в классе, - сказала она,
- я перед ней преклонялась, да разве я одна? Все, все без
исключения!" - "Мы заказали столик в "Секте", - объявил
Франсуа, - заберем Мишель и попируем". Бреннер, ощущая
ненависть к себе, начал униженно лгать про то, что Мишель
ждет врача, подскочила температура, озноб, как бы не корь,
сейчас, говорят, эпидемия, она боится вас заразить, просила
поцеловать Лолу. "Я привезу врача, - предложила Лола, - мой
друг Патрик, ты его знаешь, Франсуа, лучший специалист по
инфекционным заболеваниям". - "Нет, нет, - растерялся
Бреннер, - спасибо, я уже пригласил доктора, созвонимся
позже, я обязательно свяжусь с вами, друзья, поздравляю
тебя, Франсуа, рад, что у тебя такая красивая и добрая
подруга, Мишель обожает Лолу, она рассказывала о ней так
много хорошего..."
Он вернулся домой, чувствуя себя обгаженным; какой-то
ничтожный, жалкий подкаблучник, настоящий мужчина никогда бы
не допустил подобного. "Ты удовлетворена? - спросил
Бреннер. - Я не пустил их". - "Ах, какое мужество, -
отозвалась Мишель. - Не пустить в семейный дом шлюху!" -
"Но она говорила о тебе так, как могут говорить только о
подруге". - "Ну, конечно, я мегера, а эта особа - лучший в
мире человек, тебе ведь всегда нравились блондинки". - "Ты
сошла с ума? Или начинаются месячные?" - "Мерзавец, -
сказала Мишель, - не припутывай физиологию!"
Бреннер вышел из дома, хлопнув дверью так, что посыпалась
штукатурка.
Денег не было, он еще не зарабатывал тогда, еле сводил
концы с концами, одолжил у Люсьена триста франков, поехал на
Клиши, крепко выпил, сторговал старую проститутку в высоких
лаковых сапогах, зашел в ее номер на третьем этаже
маленького пансиона, наскоро переспал с ней, лишь бы
потушить в себе гнев и острое чувство неприязни, возникшее к
Мишель, потом уехал к тетке, она жила возле Эйфелевой башни,
выпил виски и сказал, что останется ночевать, если ему
позволят устроиться на диване в гостиной. Он проснулся в
три часа утра, увидев прекрасное лицо Мишель над собою;
начал чиркать спичками, потому что забыл, где выключатель,
оделся и пошел через весь Париж домой; Мишель сидела на
кухне в слезах, добрая и беззащитная; они помирились;
Бреннер ненавидел себя за ту отвратительную измену со старой
бабой; одолжил денег, увез Мишель на море; первые недели все
было чудесно, но потом их пригласили в компанию и Мишель
снова темно и внезапно возненавидела какую-то женщину,
сказалась больной, ушла к себе, а когда Бреннер с друзьями,
выпив сухого вина с гор, начал дурачиться и танцевать,
Мишель выскочила и надавала Бреннеру пощечин; той же ночью
он уехал; уехала и Мишель; он прислал к ней адвоката, чтобы
оформить развод; из клиники позвонил ее отец, он все знал
уже! "Слушай, - сказал он, - девочка ждет ребенка, в это
время они становятся дурными, прости ее, я слег со
стенокардией из-за всей вашей передряги".
Полгода прошло спокойно, примирение было искренним, хотя
ребенок не родился, она сделала операцию. "Мне нужен только
один ты, любимый".
Но потом к Бреннеру приехал профессор из Польши, Мишель
не было дома, он не успел ее предупредить о визите, поэтому
попросил хозяина соседнего ресторанчика принести пару
антрекотов и хорошего сыра - идти в ресторан им было не с
руки, надо успеть поработать над рукописями, поляк привез с
собой манускрипт.
Мишель вернулась от отца; Бреннер вышел ей навстречу. "У
нас гость, я представлю сейчас его тебе, поразительно
интересный человек, я кормлю его антрекотом". - "Зачем же
тебе нужна я? - Мишель побледнела, так бывало у нее всегда,
когда накатывали приступы ярости. - Если можешь его кормить
сам, ну и корми, я-то здесь при чем? Лучше пойду в
парикмахерскую". - "Но я сказал, что познакомлю его с
тобой! Это некрасиво!" Тем не менее она ушла, и тогда
впервые Бреннер подумал, что Мишель больна, так было с женой
Скотта Фицджеральда, об этом писал Хемингуэй, она слишком
красива и здорова, меня ей не хватает, это шизофрения,
сомнений не может быть. Когда Бреннер предложил ей пойти к
психиатру, был новый скандал; он любил ее, не мог решиться
на развод, примирения были сладостны, по крайней мере, пять
медовых месяцев в году; потом он ушел в работу, сказав себе,
что семейная жизнь для него кончена, крах, катастрофа; те
женщины, с которыми он сходился, не могли заменить ему
Мишель, его тянуло к ней...
А ее нет...
Она вышла замуж за него случайно, как-то слишком уж
стремительно и лишь потом, по прошествии месяца, поняла, что
это не тот, кто нужен ей; сначала, как советовал отец,
пыталась заниматься психотерапией, сдерживала себя, но чем
дальше, тем труднее ей, целостной и честной натуре,
привыкшей к отцовской непререкаемой твердости, было жить
вместе с Бреннером, который казался ей чересчур легким,
быстрым, поверхностным, а потому жалким. К его успехам в
газете она относилась равнодушно, считая это случайностью;
жизнь сделалась ожиданием; впрочем, иногда в ней рождалась
какая-то жалость к мужу, которая проходила, как только она
прислушивалась к его ловким разговорам с бесконечными
компромиссами.
Поэтому сейчас, в "Куполе", куда ее пригласили Бернар и
Мадлен, она с особенным интересом всматривалась в сильное
лицо Клода Гиго, профессора математики, огромноростого
человека с острыми, пронзительными глазами.
Он говорил фразами, подобными всему его облику -
рублеными, сильными:
- В подоплеке любого мирового открытия, которое
определяет философию века, лежит случай, то есть судьба.
Яблоко, упавшее на землю, позволило Ньютону сформулировать
свою идею, а уж из нее родилось динамическое миропонимание,
ставшее альфой и омегой структуры западного духа... Но
каждое великое открытие, отданное миру гением физика,
астронома или математика, гибельно для той правды, которую
оно собою являет. Да, именно так. Слово есть выражение
власти. Сказав, то есть определив суть, я наложил на нее
свою руку. Но ведь противостояние существует не только в
мире музыки, когда сталкиваются в споре последователи Глюка
и Моцарта, не только в литературе.
В науке такие же распри. Великая идея, властно желающая
подтолкнуть мир в том направления, каким он видится гению,
рождает другую великую идею. Именно Ньютон вызвал к жизни
Эйнштейна, а Эйнштейн, сформулировав теорию относительности,
в которой прошлое может быть будущим и наоборот, самим
фактом открытия породил своего врага, который, может, еще и
не появился на свет. Все, что начато, обречено на смерть.
Телесное зачатие есть первый акт в той трагедии, которую
называют жизнью, а кончится эта трагедия лишь одним -
смертью. Я назвал ребенка, я дал ему имя, значит, я обрел
над ним власть. Маги древности могли ниспослать смерть
только после того, как получали имя того, кого надо извести;
вне и без слова они были бессильны. Через слово выражается
знание, а именно знание есть высшее проявление власти.
Мишель слушала математика завороженно; он, казалось, не
замечал ее; Бернар склонился к ней и шепнул:
- Бойся этого математического Казанову.
- Он очень талантлив? - так же шепотом спросила Мишель,
хотя в ее вопросе было больше утверждения.
Бернар пожал плечами.
- Говорит хорошо, но пока еще ни одной новой теоремы не
